II (1/1)

Высоко-высоко, в безоблачном небе парит степной орел, крылом своим огненное коло затмевая, тень на степь наводит, да кружевом полета таинственный узор создает, добычу выглядывает.- Белава! - до боли зов знакомый вывел из недолгого забвения, всецело заполняя пространствие внутри головушки горемычной. Силилась девка разобрать, кому глас тот иступленный принадлежит, да звуки все глухими казались, затёртыми, будто издалека приходили. - Белава, вставай, вставай! - Тревожно ей кликали еще голоса, настойчиво покрывая друг друга.И вот, среди слившегося хора, исполненного волнением неописуемым, совсем рядом мужской прогремел; разразился над ней, к уху пристал навязчиво. А голос-то молодой был, дерзкий, спорливый. Белава вежды разомкнула ища источник пылкости такой. Нашла. В глазах все смутно и неясно, да затуманенному взору предстал плывущий силуэт.- Убив оленя, волк всяку охоту прекращает, покамест мясо все не изведет и голод сызнова за дело взяться не принудит. Днесь я убил оленя своего, баб и молодняк трогать ни к чему мне.- Волк убивает не только для еды, но и просто так - волчат учит. Он убьёт любого, убьёт первым, убьёт, напав со спины - это его сущность, - туго качнулись желваки на лице Яра.- Убьёт, если в том необходимость насущная будет, да острой она должна быть, насущной - неучтиво к вожаку прервал Куница.- Не достаточно силен ты для задумки своей, - яростно дыхнул вожак и немедля перевел на парня дотоль блуждающий по степи взгляд. - Знаю, место мое занять жаждешь, васнь и мечь уж наточил. Да не по зубам тебе. Для такого дела клыки надобно заиметь, а твоими резцами не сгрызть и кости. Отец твой тоже слаб был, вот и сгинула "шкура старая" под моим акинаком, - закатился Яр бурным смехом, заходила ходуном грудина его, заколыхалась.Свел брови Куница одна к одной - насупился, остро зыркнул исподлобья желтой радужкой глаз своих. От негодования кровь у парня вскипала, раскалялась в теле молодом; гнев разум туманил, да очи слепил. Душа его обуревала, заволновалась страстями - справедливости к себе требуя.- Белава! Белава! - голоса уж на визг срывались. Вздрогнула тут девка вся: про Степанку своего вспомнила - трех месяцев отроду-то, - про махонький кулечек, что холопке передать успела. Вскочить на ноги собралась, но сильные руки опередили ее, над землей подняли. Только воздуху глоток сделала, как холодочком в сердце засвербело, словно льдинка возьми, да и попади туда. И вот чудно ей: в груди что-то теплое разливается, кольцом изжога припекает, а внутри печева, в серёдке самой - холод невыносимый стужу водит.То Куница с размаху лезвие в тугую девичью грудь погрузил, одначе все его существо противилось этому. Почувствовал он, как мышцы под кинжалом рвутся, как кость хрустит, как податливо под ударом ее грудь прогибается. Смятение парню брюшину скрутило, жар Куница в себе ощутил, да такой, что в каждой клеточке отозвался. Залихорадило его, возбуждением охватило, голову кружит, но краюхой себя всю неправильность поступка осознает - борьбу в себе самом порождая:- Что делаешь ты?- Убиваю.- Девку молодую... безоружную тронул? Как можно?- Меня в угол загнали и не оставили выбора! А, ей так-то все ж лучше, чем в полоне страдать потом будет.- Во благое дело убиваешь, значит? Ты так считаешь? Тогда спи спокойно. А еже из-за ненависти своей?- Которой?- Той ненависти, что к Яру питаешь, ку на девке выместил.- Прочь!- Что ж, признай себе сразу: ждут мечения тебя, сны страшные, воспоминания. Когда в твоей памяти возникнет ее лик болью и страхом искаженный, да глаза мольбы полные, аки скорей наелся ты, кровью ее насытился и прекратил истязать душу безвинную. Когда вспомнишь звуки, с коими твои удары в ее тело врезались; как корчилась она под тобой; как сопротивляться пыталась; как последние хрипы из нее выпадали.- Прочь!!- Ты все же уверен, что правильно делаешь? Так почему ж тебе все равно стыдно? К чему чувства страха, тревоги, подавленности? Ты жестокий, бездушный убийца! От чего теперь чувство греха испытываешь?- Прочь...прочь...уходи!!!Ярость бушевала в Кунице, открывая пути ненависти, отвращению к убиваемой дивчине. А к ней ли? Нет - к себе!Все больше поглощался Куница, в потоке лавы тонул, захлебывается, не соображал ничего боле, не контролировал, не чувствовал, а лишь рубил, да кромсал. Бешено на Белаву взирает и слухает: последний свой вздох девка испускает, так верно душа от нее отходит. И в смертной тоске глядят глаза на него, тускнеют степенно - явственно жизнь навсегда покидает их.Взвила в небо очи Белава, а там орел летит мерно, спокойно так; смотрит на него и завидует: "Орел лететь может, куда угодно. Я так же хочу! Подожди меня... подожди...", - и скатилась последняя слеза по щеке гаснущей.Удар за ударом Куница девку в грудь добивал. Никто не останавливал, зверством молодого волка пораженные, а он все бил беспомощное, лежащее под ним тело женщины, которое уж звуков-то не издавало и лицо ее равнодушно застыло на нем. Да в момент, когда он ударил еще раз, последний раз - когда еще только заносил удар - неладное учуял в себе - то сознание к нему воротилось. Бросил на Яра дикий взгляд и улыбнулся в безумном оскале ему, за коим скрыл отвращение к содеянному."Силен зверёныш, опасен", - раздраженно Яр мнити себе, с Куницей поравнявшись, желая ближе узреть, что с девкою сталось. Опосля к парню развернулся, качнул уродливым лицом, да рта не раскрывая, небрежным движением десницы приказ скифам отдал.Опустил Куница руки обагрённые, ощущая все еще бушующую в них силу и, переводя гулкое свое дыхание, остался в стороне. Не замечал он братьев, мимо скачущих: он сердцем бежал по просторам степным, плакал, кричал.А всадники ринулись со всех сторон к ошеломленным женщинам, мечами размахивая, из лука целясь. Несчастные во все стороны прыснули, но конские крупы им пути к отступлению резали, да отступать-то и некуда: на много вёрст вокруг простиралась ровная, чтоб ее, степь. Подхватывали матери детей на руки, собой закрывая, только стрелы точно в цель прилетали, с глухим стуком в тела беззащитных вонзались. Как подкошенные, старухи и дети падали навзничь.Огорошенная холопка, баба Агафья, рассудком помутневшая, шагнула храбро навстречу врагу. Но прежде, чем с губ ее хоть одно слово мольбы или гнева слетело, обрушилась на нее кривая скифская сабля, да с размаху на ворот опустилась. Быстрый сильный удар плечо ей до живота разрубил, под грудиной прошел, да в боку вышел. Тело на двое разделилось, упало, а за ним сразу девка обнаружилась, от ужала окаменевшая. Не веря глазам своим, смотрела она на лужу крови, что из Агафьи текла и сразу землей пожиралась ненаедной. Трясло ее. Ой, как трясло! Страх из головы все мысли вытеснил. Зажала холопка в руках сверток с младенцем плачущим и медленно с ног сползла, потупив взгляд свой на втоптанный в почву ковыль.Просвистел сагарис и над ее головой - воздух разрезал. Глаза их встретились, когда увидела холопка перед собой волосы спутанные и свирепое, лицо жуткое, взвинченное, покрытое коркой запекшейся крови.- Красива девка! Таких у нас еще не бывало, - приторно скиф протянул, ноздри пуще свои раздувая. Придвинулся к ней почти, что вплотную, пыхтит смрадом, кривыми губами причмокивает. Та смотрела безучастно, будто сквозь него глядит. Принялся изверг кулек из рук было рвать, уж ребенок ором заходится, а холопка-то опомнилась, сильнее младенца к себе по-прижала, да возьми и укуси волчью лапу поганую.- Ах, ты, дрань, плеха ты! - сотрясся скиф и крепко приложил ее - шакал обидчивый. Зардела щека, слезы из глаз брызнули, а ей и того мало. Скопила за щекой сукровицу и как харкнет в морду небритую. Не стерпел обиду такую, повалил девку в траву, ногами по хребту уж молотить собирался. А девка калачом свернулась, младенца в живот вжала, зубы стиснула - боль терпеть приготовилась.- Довольно, угомонись Олкаба! - Куница бородача в плечо толкнул.- Вот гадюка! Выпорю стерву! - слюной брызжел скиф, занося руку укушенную.- Сказано тебе, в полон их, - заслоняет парень холопку от собрата рассвирепевшего, да ловчится тот - хлестнуть плетью пробует.- Про сопляка другой наказ был, - досадливо нос Олкаба потер.- Передумал Яр. Его тоже продаст.- Кому он его продаст? Тот молокосос еще! - кивнул бородой в сверток.- То уж Яру решать.- Ладно, - вякнул мужик, плечами зыбко передернул. - Пусть продает кого хочет, но иноземка моя будет. Горячая она, спесивая. Люблю я таких, - ухмыльнулся он холопке, гнилые, желтые зубы обнажил. - Щенка заткни своего, або посеку, - прибавил и дорогой своей пошел.- Поднимайся, - нагнулся Куница к девке, тронул за плечо, а та будто обмёрла: лежит, не шевелится, да видно как сильно руки напрягаются, старательно кулек обхватывают - умрет, а не отдаст. - Вставай, Яр ждать не любит, - теряя терпение повторил Куница и снова за плечо потряс. - А не встанешь - беду навлечешь на себя и к нему в довесок, - чуть громче примолвил, а самому от себя на душе только гаже.Не заставила холопка ее уговаривать - быстро все поняла, встала и лицо грязное к нему вздернула. Да на лице от глаз к подбородку дорожки в грязи прочерчены, и на нижней полной губе рана саднит, кровоточит. Девка стоит, глядит немигаючи, аки будто в самую глубину души его заглянуть норовит. Растерялся то Куница с глаз ее тяжелых, проникновенных, что вонзила она в него, как он в грудь Белавы кинжал вонзал. А глаза холопки, так проклятьями и сыпали. И вот чудится Кунице: не просто смотрит она - речь ему молвит, такой живой и полный ненависти был взгляд тот: "Вы нелюди - звери, животные - будьте прокляты за деяния злые свои, за то, что жизни отняли, не вами данные".Тошнехонько парню сталось, мутно - точно тень под водой. В сердце что-то поворачивается, томится, рвется: то ли злоба разжигает, то ли порхать хочется.Отвернулся Куница не в силах вынести груз карих очей, бархатом черных ресниц обрамленных. Уходит и чувствует в спине вроде как неудовольствие, вроде озноб какой, верно по ней проклятия бить продолжают. Дюже пристыдила, дюже! И на слезу его потянуло.***День кончился. Погас. Отгорел. Ночь упала - темная, беззвёздная. Резко сменив направление - севернее того, что беглецы держали - повели их скифские кочевники длинной дорогой по необъятной степи.Бока лошадей людская кровь покрывала, но не тревожило это скифов - радовались они удавшемуся набегу: разговоры вели, шутили, хохотали будто и не было ничего, не случилось дурного.Зачерпывая ночь рукавом, разводя ее руками, почти на ощупь, плелись друг за другом подавленные, опустошенные женщины. Вязнув и спотыкаясь, с трудом пробирались они сквозь высокую росистую траву; юбы свои задирали, чтоб не упасть. Тянулись часы. Перед глазами вновь и вновь вставали жуткие картины резни, целиком занимавшие думы.Когда клочьями уж туман поднялся и дорогу совсем не видать стало, караван с пленёнными вошел в долину, окруженную холмами, укрытыми пахучими степными травами. Здесь стояло с десяток юрт, обтянутых войлочными полотнищами. То было временное становище кочевников. Отсюда они совершали свои набеги, а после, скопив достаточно пограбленного, возвращались домой в стаю. Вокруг больших горящих костров сидели скифы - их было до полусотни. Жадно пожирали они чужих овец, да чужим вином запивали и сипло орали песни.- Глянь, не наши ль то овцы? - чуть слышно к сестрицам обратилась Варвара.- Все до одной как наши, - был ей ответ. - Вон, и телеги с нашим добром нагруженные.- Знать нет больше дома и родных больше нет, - тихонько завыла Варя с отчаяния, видно теплилась еще надежда в ней, что муж явится, да у скифов проклятых ее отобьет.- Тихо, молчи Варька покуда целая, - сквозь слезы другие вещали ей.- Ничего у нас не осталося, ничегошеньки не имеем боле. Не вольны даже жизнью своей распоряжаться. Пошто мне жизнь-то такая? Не лучше ль в иной мир отойти, в вырей. Пусть порубят гады, не смогу в полоне жить, не хочу быть проданной. Свободной я родилась - не холопкой, не стерпеть мне клетки, - Варвара плакала.- Душно мне что-то девоньки, - вдруг, подала голос Аглая. Старшая среди всех оказалась. Двадцать девять годов худо-бедно, да прожила спокойно, и уж не думалось ей на тридцатом в полон попасть. - Сердце галопом в груди у меня. Ступни еле передвигаются. И куда силы-то подевалися? Всегда крепка была и здорова, а теперь меня, как овцу на убой ведут. Молвь твою слухаю, Варварушка, да сама холопка я - невольница, но к нехристям так же негоже мне.Смотрела Аглая, как душевно ветер рябь по злакам степным гонит, поверх горизонта смотрела в черную ласковую бесконечность окоёма, от того мысли ее успокоились и полились чередой ровной. - Боже, дай силы! - перекрестилась холопка и сама за ветром рванула.Не больно гнались за ней всадники: знали, что не уйдет далеко. Упав на землю, раскинула Аглая руки натруженные, в бездонное небо заглядывая, где выплывал из темни огромный шар луны, и поднятый высоко, там, где давеча орел летал, ярко в очи ей серебряным оком зрел. Лежала и без ошибки улавливала запахи мяты и горькой полыни, солнцем к вечеру припретые. Порывы прохладного ветра приятно лицо обдували. И казалось Аглае, что отделяется она от тела собственного и заполняет собой степь, и в себя ее впитывает. Все раздумья ее прервали шаги и голоса приближавшихся скифских кочевников.- Давай, убивай злыдень, свиной потрох - ты! Готова я, а то заждались меня родные мои. По Калиновому Мосту пройду, а там кровиночка вами загубленная на встречу мне, да жаль рубаха моя совсем не белая, не чистая. Еже не убьешь - так все равно убегать стану: нет во мне для вас покорности, - ойкнула Аглая и навсегда затихла, копьем проткнутая. Щемили, стонали сердца девонек - души плакали, будто со стороны смотрели на судьбины их ожидаемые.Женщин согнали к центру и плотной толпой со всех сторон обступили. Довольные количеством, скифы громко орали, непотребности выкрикивали, зубы скалили. Терзаемые страхом девки сгрудились вместе, сцепились за руки. Яр подошел ближе имея, наконец, возможность неспешно осмотреть каждую с головы до ног. Возле холопки с ребенком остановился вожак.- Твой? - рявкнул Яр и девка ненароком вздрогнула. Заплакал младенец. - Твой? - еще раз спросил и пристально на холопку уставился. Девка головушку опустила за черными смоляными кудрями спрятаться вознамерилась. Упали густые кудри на лицо, словно, саваном черным укрыли ее. - Отнуду сякая? Не наших краев ведь порода, - он грубо поднял острый ее подбородок и крепко сжал в ручище своей. Девка безмолствовала, в белёсое око ему глазеет, а у самой в больших темных глазах пламя огня дьявольски отражается. Залюбовался Яр благолепным профилем оной, рывком в сторону голову ей вертит-поворачивает. А профиль-то действительно сладен был. Упавый лоб холопки плавно в абрис носа переходил тонкого, изящного, да переносицу еле заметным изгибом выделяя - никак эллинка. Шершавым пальцем небрежно провел по щеке ее, сажу отер, под которой кожу нашёл белее коровьего молока и улыбнулся явно ублаженный своим уловом. - Сколько тебе годов от роду? - Сильно Яр перстом в рану ткнул, так, что ойкнула холопка. Да вроде ойкнула, вроде и рот точно рыба раскрыла, а не слыхать никому. Подивился Яр: "Сколько!?" - переспросил и давай сильнее на рану давить. Холопка от боли рот шире разинула, но из горла ни звука, лишь скрежет доносится. Вожак стоит, соображает, не пущает девку, от того она в клешне уж змеей извивается. - Немая чтоль? - вопрошает он у подруг ее. Те стоят почти не шевелятся, едва головой кивают, ледяным ужасом скованные, дышать аже боятся. Сменилась радость в глазах Яра. - Не больно дадут за порченую, - плюнул с досады возле ног холопки.- Нам оставь, молчаливые бабы нынче в почете. Вон, Гнуру отдай - его баба больно сварлива стала - разразились хохотом пьяные скифы.- Анагасту отдам, пущай Аресу жертву подносит.- Я ее заприметил! Моя она будет! - в круг ввалился пьяный Олкаба. - Отдай мне, Яр, не купит никто у тебя таку, для Анагаста жалко - зачем приглядной бабе пропадать. По дружбе старой отдай, а я тебе долю свою за нее, - замешкался Яр, вдумчиво на Олкабу смотрит.- А забирай! Да про уговор упомни, протрезвеешь когда, - по рукам ударили, скрепили сделку. Оторопела холопка, душа в пятки ушла. И без того крупные глаза свои больше округлила, страху в них хоть ковшом вычерпывай.- Только щенка мне не надобно, - вырвал таки кулек из омертвевших рук, другой девке всучил. А малец уж дурниной орет - исходится. Схватил Олкаба холопку за загривок, да не так проста она оказалася: ногами в землю упирается, руками воздух хватает. Изловчилась, ногтями в него как вонзится - в кровь царапает, кожу рвет. Дал разок по макушке ей - утихомирилась, потеряла сознание. В юрту свою по земле ее и поволок.