I. (1/1)

Уильяму Вейру пятьдесят, и выглядит он на все свои годы. В юности был хорош собой, даже слишком (?ангельская внешность??— говорили о нем), но теперь волосы поредели, лицо оплыло, а смерть Клэр принесла седину на висках и горькие складки в углах рта. Он давно перестал этому удивляться, и все же?— старая привычка?— проходя мимо зеркала, всякий раз обменивается со своим отражением быстрым значительным взглядом, словно вспоминает о секрете, известном лишь им двоим.Он стареет, как человек. Заботы и горести оставляют на нем следы. Все как у людей.***В том, что Уильям Вейр?— не настоящее имя, он признался Клэр за месяц до свадьбы.Был канун Рождества, они сидели у камина. Издалека доносились обрывки музыки?— у соседей шла шумная вечеринка. И вдруг он подумал: люди доверяют друг другу. Делятся своими секретами с близкими. А ближе этой чудесной девушки с золотистыми глазами и теплым грудным смехом у него никого нет?— и, наверное, не будет. Он решил быть человеком во всем: значит, стоит рассказать?— пусть не все, но хотя бы то, что ей можно знать.Потрескивал камин, языки пламени бросали на ее лицо золотисто-розовый отсвет; и в свете этого прирученного, безопасного огня Вейр заговорил о том, что его отец был известным человеком. Роберт Торн?— быть может, Клэр о нем слышала. Его трагическая история в свое время наделала шуму. Из семьи ?старых денег?, политик, дипломат, был послом в Англии, да только плохо кончил. Жена его, беременная вторым ребенком, погибла от несчастного случая. Горе помрачило рассудок Торна: он начал винить в смерти жены сына, которому было тогда всего пять лет. Нескольким людям говорил, что сын будто бы ему не родной, что настоящий его отец?— сам Сатана, что это маленький демон, призванный привести на землю Ад. А однажды ночью вытащил ребенка из постели, приволок в церковь и попытался зарезать на алтаре. По счастью, сумасшедшего удалось вовремя… остановить.И, глубоко вздохнув, закончил:—?Этим ребенком был я.—?Боже мой! —?воскликнула Клэр и, обхватив его лицо ладонями, вгляделась в глаза.На миг ему стало страшно. Что она там увидит? Но во взгляде Клэр читалось только сочувствие.—?Какой ужас! И что же дальше? Ты попал в приемную семью?—?Нет, к родственникам. Но у них не прижился, и… —?Он неопределенно пожал плечами. —?В общем, давно уже порвал с ними, живу своей жизнью и этому только рад. Я никогда не чувствовал себя одним из Торнов, и… черт, да просто не хочу, чтобы каждую годовщину звонили журналисты и допрашивали, что я чувствую по поводу тех событий и простил ли отца!—?А ты его простил? —?тихо спросила Клэр.После долгого молчания он ответил:—?Пожалуй, да. В конце концов, он был не в себе. Да это и понятно. Внезапно и страшно потерять человека, которого любишь больше всего на свете?— от такого можно и крышей двинуться. —?И, повернув голову, поцеловал ее ладонь. —?Не вздумай умирать раньше меня, слышишь? Я не смогу жить без тебя!Уильям Вейр не знал, что эти слова станут пророческими. Клэр его покинет, и он не сможет жить… как раньше.***В тот день он задержался допоздна: принимал экзамен у третьекурсников. Вернувшись домой, нашел ее в ванне. Вода густо окрасилась красным, и из этой кровавой жижи выступал остров плоти: бледные холмики грудей и впалый живот. Она очень исхудала за время болезни, его Клэр. Лицо оставалось под водой, да и неподвижность, и неживая бледность?— мраморно-белое среди алого?— ясно говорили: с вызовом ?скорой? можно не торопиться.На бортике ванны лежал скальпель, и рядом исписанный тетрадный листок, сырой, в розоватых потеках. Вейр не помнил, как оказался на полу; помнил, что уперся взглядом в этот листок, снова и снова перечитывал одни и те же расплывшиеся строчки и не мог понять, что они значат. В голове стояла звенящая пустота, смысл слов пробивался сквозь нее с усилием, словно через толстый слой ваты. ?Ради Бога, не вини себя, это только мое решение…??— и дальше что-то про новые метастазы, про то, что она устала и не видит смысла бороться дальше. Не хочет больше его мучить?— она же видит, как ему тяжело?— и мучиться сама. Боится беспомощности и новой боли. ?Ты же знаешь, какая я трусиха?— мне невыносимо думать, что впереди только бесконечная боль…?Тишину разорвал безобразный звук?— то ли хрип, то ли икота. Не сразу Вейр понял, что этот звук рвется из его собственной груди.?Клэр! —?думал он, прижимаясь лбом к холодному влажному бортику. —?Как же так, Клэр? Какого черта? Почему ты хотя бы не посоветовалась со мной?!?Он корчился на полу и рыдал без слез; а Клэр лежала рядом в своей кровавой купели, мраморно-неподвижная, равнодушная к страданиям смертного, которым он стал.***Когда доктора Уильяма Вейра, астрофизика, спрашивают: ?Верите ли вы в Бога???— он пожимает плечами и отвечает: ?Конечно, нет?.Удобный ответ. В космической отрасли атеизм?— обычное дело, здесь он не вызывает ни вопросов, ни споров. Мечта о полетах к звездам плохо сочетается со средневековой верой в рай и ад.Самый удобный ответ?— и самый правдивый. Разумеется, Вейр не верит. Он знает. Существование Бога и Дьявола?— особенно Дьявола?— для него такая же непреложная данность, как воздух в легких и земля под ногами. И?— как о воздухе, которым дышим, как о земле, по которой ходим?— об этом легко не думать. Особенно если очень стараешься забыть.Но теперь не думать больше невозможно. Ад существует; и почетное место в нем отведено для самоубийц. Клэр, его солнечная Клэр, так не хотевшая боли, обрекла себя на бесконечную боль. А он не смог ее остановить?— и теперь не может защитить.Назаретянин умел исцелять безнадежно больных, даже воскрешать умерших. А под силу ли это…?Нет, не стоит об этом! Нет смысла. Он отрекся от отцовского наследства?— от наследия всех своих отцов. Такой выбор делается раз и навсегда. Он?— Уильям Вейр: нет у него никаких других имен. Нет иного лица, кроме той помятой и унылой физиономии, что смотрит на него из зеркала во время бритья. И при встрече со смертью руки его пусты, а сердце раздавлено бессилием. Он действительно стал человеком, от макушки до пят?— и впервые за много лет этому не радуется.