Часть 7. Глупости (1/1)

Сяо Синчень волновался. Он до последнего не хотел признаваться себе в этом трепещущем с каждым днём всё сильнее чувстве, отрицал его всеми фибрами души, но, в конце концов, оно сломило его волю. Волноваться за грязного безумного убийцу без чувства справедливости и меры в принципе было плохой идеей. Очень плохой. И всё же он бы соврал, если бы сказал, что эта идея не захватила его ещё вечером того дня, когда они с Сюэ Яном договорились о встрече. Последней. Точнее, которая могла бы стать последней, появись Сюэ Ян на пороге лечебницы в тот день. Воскресенье. Хороший день для расставания, символичный?— как неделя, наконец, завершается, заходя на новый круг, так бы и их расставание ознаменовало конец всем произошедшим в прошлом невзгодам. Но от Сюэ Яна вестей не было, как и его самого. Синчень сначала списал это на понимание и готовность двигаться дальше, или же, наоборот, на его вредность и воле жить так, как ему угодно, на полное неумение подчиняться. И это было правильно. Сюэ Ян был последним человеком, которому можно было верить. Сюэ Ян был последним человеком, с которым можно было находиться рядом и не ожидать ножа в спину. Последним человеком, о котором можно было сожалеть и которого можно было любить. Но он сожалел. Сожалел и любил. Как болезненную привычку, преследовавшую его от города И.У Сюэ Яна было два лица?— истинного себя, кровожадного, сумасшедшего, приносящего только боль и страх, но он же был и тем жизнерадостным безымянным другом, встретившим его в бесконечной темноте и ставшим проводником и попутчиком. Человеком, который незаметно обгонял его на несколько шагов, чтобы столкнуть с пути слепца сухую корягу, чтобы тот не споткнулся ненароком, или, осторожно дёргая за рукав, обводил по краю лужи, чтобы тот не испачкал подолы одежд. И если первый вызывал искреннее чувство негодования и неприязни, то по второму Синчень скучал. Скучал сильнее, чем ненавидел. И это было больнее всего. Пытаться искать его не было ни смысла, ни возможности, да и неправильно это было. В конце концов, он сам прогнал его. Снова допустил ошибку. Снова выбрал следовать по проторенной светлой дорожке, высеченной неписаными законами о зле и добре, вместо собственных чувств. Ему, наверное, критически не хватало эгоизма…В окно заполз одинокий персиковый лучик тусклого света. Занимался на краю горизонта безжизненный рассвет?— такой же бледный, как и его собственное уставшее лицо. Он не мог спать сегодняшней ночью, поскольку тоска в глубокой острой точке под рёбрами кромсала его слишком безжалостно. Сюэ Ян ушёл четыре дня назад. Начинался всего лишь пятый, а болело уже нещадно, да так неправильно… Совершенно неправильно. Наигранная ненависть с тупой наивной привязанностью?— адский яд, приводящий в смятение душу медленно, но неумолимо. В этом весь Сяо Синчень. Вечно борющийся, совершенствующийся, стремящийся понять, что правильно, а что губительно. Вечно стоящий перед выбором, как судья, в идеальном мире лишённый собственной личности и желаний, но не в суровой реальности. Ангел с обрезанными крыльями. Он отмахнулся от мыслей, разглядывая пейзаж за окном. Возможность видеть красоту мира перестала поражать его где-то спустя год после прозрения и воскрешения, когда начала восприниматься как данность. С каждым днём становилось всё понятнее, как близки холода. Это мерещилось в зябко кутающихся в дасюшены и плащи людях, в листьях, теряющих краски, в блёклых рассветах и мрачных закатах. В трепещущих лоскутах ткани разорванного плаща, струящегося по ветру… Что?Синчень подумал сначала, что бредит?— видение бросилось в глаза буквально на мгновение, прежде чем скрыться за массивными воротами лечебницы и слиться с рассветной мглой. Однако этого хватило, чтобы запустить взволнованное сердце и заставить резко подняться с места, быстрым шагом спуститься с лестницы. Дрожащей рукой, вторящей гулкому набату в груди, распахнуть дверь…Когда Сюэ Ян улыбнулся, Синчень потерял дар речи, скользя взглядом по его изодранному силуэту.—?Ну здравствуй. —?Он оголяет в приветственной ухмылке клыки и заходится кашлем, осыпая кровавыми каплями светлый пол крыльца под ногами?— Боюсь, мне нужны лишние руки. Руки доктора Яня, желательно…Он один смеётся над своей шуткой, пока у Синченя в горле нещадно сохнет и дерёт. Он даже слова не может сказать. Сюэ Ян на пороге стоит, весь изодранный, кровь сухими пятнами облепила его лицо, странно, безумно смеющееся, и одинокие прохожие из-за приоткрытых ворот смотрят на него не столько с любопытством, сколько с первобытным ужасом. И Синчень как никто другой понимает этот ужас. Кровавое израненное недоразумение смеётся хрипло, дрожит, как тонкий кленовый листок на ветру, шатается из стороны в сторону, и вместе с ним колышутся лохмотья изорванного ханьфу. Бывший воротник теперь висит грустным лоскутком, открывая взгляду голую покрытую мурашками грудь, а на ней?— кровь, грязь и бугры ран, царапин и укусов. Кровь у него даже на волосах, и её так много, что передние пряди точно багровые сосульки свисают у его лица. Единственный рукав оторван по локоть, и весь этот открытый участок кожи, чёрный, блестящий, покрыт мертвенной коркой.Сюэ Ян моргает, сильнее стискивая в объятии единственной рукой разложенный Цзянцзай, прислоняется головой к гладкой плоскости верхнего лезвия, пытаясь хоть так удержать равновесие. У Синченя в горле всё ещё сухо, а в голове кроме нарастающей паники бесконечная туманная пустота, и он находит в себе силы только на то, чтобы с немым вопросом и мольбой во взгляде вскинуть брови. Но Сюэ Яну никогда не нужны были слова, чтобы его понять.—?Из хорошего, я нашёл гнездо гулей. Даже два. Их больше нет. Гулей, как ты понимаешь, тоже. Из плохого, я сейчас, кажется, упаду… —?Он сплёвывает кровь, пошатываясь особенно сильно, но всё равно удерживается. Пальцы его напрягаются, облепленные кровью, больше похожие на кривые ветки иссохшей вишни, слепо хватаются за воздух?— Прямо вот сейчас. Перед глазами темно. И, если я приземлюсь на Цзянцзай, будет очень глупо выглядеть со стороны, наверное…Договорить он не успевает, зато его падение успевает остановить рука Синченя, тут же прижимающая безвольное тело к груди, пока вторая хватает налету отпущенный меч. Режется об острое лезвие, когда оно, потеряв контакт с хозяином, за ненадобностью схлопывается со своей второй половиной. Синчень замирает, позволяя себе ещё несколько мгновений промедления, чтобы собраться с мыслями. Под грудью бешено колотится чужое сердце, кажется, сталкиваясь с его собственном, подхватывающем заданный ритм. Сиплое дыхание присвистом оседает на его коже. Живой. Ободранный, грязный, но живой. И на том спасибо.—?Ты… Просто катастрофа. Стихийное бедствие. —?Синчень затаскивает его в теплоту дома, ногой подцепляя дверь и с грохотом захлопывая её, укладывает беспомощное, почти бессознательное тело на пол, прислоняя спиной к стене, откидывая жалящий тьмой и кровью ладонь Цзянцзай в сторону. Сквозь одежду быстро ощупывает грудь и торс?— Сюэ Ян не реагирует, разве что слегка морщится, когда рука как-то неожиданно легко продавливает кожу чуть пониже сердца. И опять давит вымученную улыбку, от чего у Синченя руки чешутся.—?Я в порядке, даоджан. Если бы у меня были опасные раны, я бы не дошёл сюда, а остальное не важно. Я просто смертельно устал…И Сяо Синчень не выдерживает. Внутри пробуждается что-то вредное, жгучее, и он больно сжимает сюэянову челюсть, направляя взгляд плывущих глаз на собственный гнев.—?Прекрати шутить. Ничего смешного здесь нет! Никогда не заботишься о себе, твоя жизнь для тебя вообще имеет хоть какую-то цену? —?И его злоба тут же испуганно прячется куда-то глубоко внутрь, когда запястья касаются чужие пальцы и обессиленно срываются вниз. Сюэ Ян всё же старается из последних сил не провалиться в небытие, и истерика даоджана, наверное, последнее, что ему бы хотелось сейчас слышать. Какой же он идиот… Взгляд виновато смягчается, и Синчень сам не замечает, как, будто извиняясь, оглаживает сдавленную до этого кожу?— Для начала нужно отмыть тебя от крови, а дальше уже посмотрим.Он кивает сам себе, будто пытаясь успокоить бурю негодования и переживаний, запирает входную дверь, в надежде на то, что приходящие помощницы заподозрят неладное и не начнут ломиться внутрь. Перекидывает руку Сюэ Яна через плечо, подхватывает под бёдра, как когда нашёл его в первый раз. Воспоминание преследует его, пока он несёт безвольное тело к купальне?— помещение небольшое, тёплое?— и ставит воду греться. Сюэ Ян весь как разрушительный смерч. Постоянно ввязывается в неприятности, будто специально; жить не может без драки, лязга стали Цзянцзая о чужие дробящиеся под его натиском кости; находит успокоение в хаосе. И совершенно не думает о своём здоровье. Невольно вспомнилось, как он простыл в безымянном городе. У него был небольшой жар, горло драло, он ежеминутно заходился приступом кашля. По сравнению с его ранениями в драках это действительно было пустяком, но скука долгих ленивых дней в кровати в окружении чрезмерной заботы со стороны Синченя, казалось, истощала его чуть ли не сильнее самой болезни… Он был просто невыносимым человеком. И эта его беззаботная уверенность в себе и своих силах чем-то даже завораживала. Восхищала бы, если бы не была столь губительной.На то, чтобы нагреть воду и наполнить ей большую деревянную кадушку, потребовалось некоторое время. Сюэ Ян даже ненадолго потерял сознание, сползая по стене вниз, но вовремя пришёл в себя и опёрся на руку, уберегая себя от падения. Синчень присел перед ним на колени, не замечая подозрительного взгляда, и принялся избавляться от шнуровки на сапогах. Верёвки слиплись от засохшей крови и шли туго, царапали пальцы. Он осторожно снял чужую обувь, задерживая ладони на странно вывернутой костлявой лодыжке, принялся расплетать пояс, лоскуток за лоскутком избавляя Сюэ Яна от лохмотьев. Когда пальцы добрались до нижних одежд, его руку слабо перехватили.—?Я дальше сам.—?Нет. —?Сюэ Ян изобразил негодование на замученном лице, и Синчень улыбнулся, распуская завязки на горле чужой рубашки?— Я не могу оставить тебя в таком состоянии. Расслабься. Я, в конце концов, лекарь, да и далеко не незнакомый тебе человек. Тело?— это просто тело, Сюэ Ян, и в наготе нет ничего смущающего.Сюэ Ян, кажется, задохнулся от возмущения?— даже плавая на границе сознания оставался вредным упёртым ребёнком.—?А я говорю, что есть. Не хочу, чтобы ты видел…—?Это настолько важно для тебя? Хорошо, тогда я просто не буду смотреть. —?Синчень кивнул, усмехаясь тому, как чужое лицо приобретает совсем уж смешное растерянное выражение. Он стянул собственный белоснежный пояс, сложил его в тонкую ленту и туго затянул на лице, закрывая глаза и погружаюсь в знакомую непроницаемую тьму. —?Так лучше?Над ухом раздался судорожный выдох. Не встречая больше сопротивления, Синчень стянул с него оставшиеся лохмотья, слепо путаясь в узлах кушака на штанах. Сюэ Ян, то ли окончательно обессилевший, то ли шокированный чужой наглостью, непривычно затих. Только дышал чуть громче и чаще, когда Синчень, заново привыкая к временной слепоте, припадал пальцами к липкой кровавой корке на голой горячей коже. Даже не стал вырываться, когда его подняли на руки и уложили в тёплую воду.Отмыть его в темноте было задачей не из лёгких, граничащих с невыполнимыми, однако обязательными для выполнения. Нужно было с чего-то начать. Синчень вытянул руку, пробежался пальцами по воздуху, утыкаясь наконец в плитку подготовленного заранее душистого мыла. Другой провёл по вздрагивающей от неожиданных касаний спине Сюэ Яна, зарылся пальцами в жёсткие слипшиеся волосы, аккуратно потянул вниз. Тот послушно откинулся на подставленную ладонь, сползая вслед за ней?— пряди запутанной сетью расползлись по поверхности воды. Дальше уже легче?— осторожными движениями смыть с них плотную кровавую корку, растереть мыло в руках, пройтись с нажимом по затылку и у лба, осторожно массируя кожу, скользнуть по тонкой коже за ушами… Сюэ Ян дёрнулся, послышался плеск воды. Руки Синченя замерли у его лица.—?Пена в глаза попала, продолжай…—?Прости…Голос у Сюэ Яна тихий, еле различимый. Ещё через несколько минут успокаивается и его дыхание?— слабеет, с присвистом мерно выскальзывая из горла. И когда Синчень растирает пену на обрубленном плече, его мокрая голова безвольно соскальзывает на сгиб чужого локтя. В темноте движение кажется непонятным, и Синчень слепо находит его лицо пальцами, аккуратно похлопывая по разгорячённой щеке. Движение не вызывает должной реакции.—?А-Ян? —?Опять же, ответа не следует. Синчень на пробу приподнял повязку, и когда понимает, что прозрение не вызвало чужого возмущения, наклоняется ближе, заглядывая в чужое лицо.Сюэ Ян был без сознания. Мышцы на его лице расслабились, делая его черты мягче, губы приоткрылись, только прикрытие веки чуть подрагивают, да грудь мерно поднимается вместе с дыханием. Синчень прополаскивает в воде пальцы и нежно проходит ими по чужим трепещущим ресницам, и даже это мелкое движение успокаивается. Сюэ Ян остаётся безвольной куклой в его руках, и даоджан удовлетворённо вздыхает, откидывая импровизированную повязку прочь. Так даже лучше?— по крайней мере, ему удастся нормально выполнить свою работу. Он рассматривает кровавый беспорядок на чужом теле сквозь линзу воды. Кровь уже начала размягчаться?— в тех местах, где её было мало, уже полностью растворилась, оставаясь на бледной коже разве что на местах плотной бугристой корки причудливыми узорами. Синчень подтягивает А-Яна повыше, чтобы тот не сползал по мокрым бортикам бочки, берёт в руки полотенце, спешит стереть с тела следы битвы. Постепенно под скользящими движениями начинает проглядывать истинная картина?— серьёзных ран не так много, разве что длинный открывшийся от воды порез на запястье?— Синчень тут же закрывает кровоток с помощью уверенного движения ци?— да успевший зарубцеваться обширный ожог чуть выше правого бедра. Под водой он не выглядит жутко, даже похож на пышный распустившийся бутон пиона своими розоватыми завитками. Но даже так Сюэ Ян выглядит довольно удручающе. Его тело всё покрыто сеткой гематом и царапин, следами чужих хищных зубов и ногтей.Откладывая грязное полотенце, Синчень принимается осторожно трогать, скользить с нажимом руками по наиболее крупным и тёмным пятнам?— даже спустя несколько лет он верит собственным ощущениям больше, чем глазам. Под водой кожа горячая, мягкая, и Синченю приходится прикладывать титанические усилия, чтобы не смотреть на обнажённое тело предвзято. Не трогать там, где этого не требуется, и не скользнуть взглядом ниже. Он не врал, когда говорил, что тело?— это просто тело. Проходя через бесконечный поток пациентов, его личные границы стали стираться, и нагота стала, наверное, самым естественным проявлением человека, какое вообще только можно было представить. Но Сюэ Ян не был простым пациентом. Он был собой. Знакомым, родным, запоминающимся своей хищной улыбкой, опасностью, скользящей сквозь весь его образ, чёрным бельмом на глазу. Видеть его вот так, открытого максимально, не прячущегося за извечными ужимками и ухмылками, обнажённого, было странно и страшно. Как-то неправильно.Поток мыслей прервался, когда пальцы накрыли бардовое пятно гематомы на рёбрах, прямо под сердцем, чуть пониже белой ленты шрама, струящегося поперёк груди. Пальцы чуть вдавились в кожу, и кость под их уверенным движением прогнулась слишком легко, как не должна была. Синчень задумчиво провёл дальше, к боку, пока не наткнулся на острый бугорок. Ниже ещё один. Два рёбра было сломано, но, судя по всему, лёгкое они не задели. Даоджан даже горько усмехнулся?— весь мир, кажется, всеми силами пытался лишить Сюэ Яна возможности дышать. Он поспешил закончить импровизированный осмотр, осторожно вытаскивая поочерёдно его ноги из воды и отмечая для себя чужую вывихнутую лодыжку и глубокий загноившийся прокол под коленом, и позволил себе, наконец, успокоиться. Если он сможет удержать Сюэ Яна в ближайшие недели от этих его несущих разрушение привычек, то его жизни ничего не будет угрожать. А это значило, что у Сяо Синченя был весомый повод оставить Сюэ Яна в лечебнице ещё на некоторое время?— сердце у него от этого знания взволнованно зашлось. И хотя здравый смысл противился, так хотелось оставить его подле себя, удержать и не отпускать больше никогда. Вылечить его и снаружи, и изнутри, окружить заботой, отлюбить, чтобы пропитался светом и теплотой и сам захотел остаться, если ещё не хочет. Так эгоистично, так неправильно, но так сильно… Синчень вытирал его волосы, мягко скользя пальцами сквозь спутанные мокрые пряди, распуская, и не мог отвести любопытных глаз, чувствуя, как тепло заливает уши. Голова Сюэ Яна была закинута, и на голой открытой шее острой вершинкой выступал кадык?— невозможно было не накрыть его ладонью, стирая капли с разгорячённой кожи, и не провести выше, оглаживая линию челюсти, высокие скулы, укладывая большой палец на пухлой обкусанной нижней губе и собирая им влагу в уголках приоткрытого рта. Чувство умиротворения и лёгкий трепет ожидания окутывали сердце, и Синчень, сдаваясь окончательно, наклонился. Устроил раскрасневшиеся ладони на чужом затылке, поглаживая нежную кожу за ушами, и прижался на несколько томительных секунд ко лбу Сюэ Яна губами. Приподнялся, вглядываясь в его сомкнутые веки и находя его руку своей.—?Не делай больше глупостей, пожалуйста… По крайней мере, без меня.Поднёс безвольную руку к губам, поочерёдно оставил поцелуи на костяшках пальцев и на обрубке мизинца, и нехотя встал?— нужно было привести Сюэ Яна в порядок до того, как он очнётся.