Часть 1 (1/1)

Он вырос на попечении у нэнни Лисбет (в строгие минуты – миссис Джейсон), настоящей английской няни. Это была сердечная и заботливая, но крайне чопорная старая дева, которую тем не менее полагалось называть не ?мисс?, а ?миссис? – из уважения к ее почтенной профессии.Борис Акунин. "Азазель"Гувернантка появилась в фандоринском доме, когда Эрастуисполнилось четыре. Все началось в самый обычный пасмурный мартовский день, когда небобыло затянуто облаками, когда кругом — на дорогах, крышах, заборах еще лежал снег, но уже рыхлый и ноздреватый. А в воздухе пахло чем-то таким, особенным и неповторимым, отчего кровьначинает быстрее бежать в жилах. Впрочем, юный Эраст не мог пожаловаться на медленный ток крови в своем организме и поэтому совершенно не нуждался в каких-то особенных воздушных флюидах. Он только что вернулся с прогулки и с громким топотом вбежал в гостиную, где Петр Исаакиевич предавался послеобеденному отдыху (надо сказать, что как все не занятые службой люди, господин Фандорин обедал довольно поздно) — читал новый французский роман весьма фривольного содержания.

-Папенька! - почти с порога крикнул Эраст, чем заставил Петра Исаакиевича едва сдержать гримасу раздражения – повествование как раз подходило к самому интересному.-Ты уже вернулся с прогулки? - не то, чтобы Фандорин тяготился обществом сына, скорей он не очень понимал, что ему делать с четырехлетним карапузом, да и, признаться, совершенно не имел желания постигать эту сложную науку. Нуразве же дело взрослому мужчине возиться с несмышленым младенцем.-Папенька, а что такое сирота? - старательно выговаривая букву ?р?, которой он научился совсем недавно, спросил Эраст, подбегая к креслу, в котором расположился Петр Исаакиевич.-Что? - воскликнул тот, и вся послеобеденная расслабленность тут же его покинула. - Откуда ты взял это слово? – кажется, он спросил слишком громко или слишком сердито, потому что Эраст тут же остановился и испуганно посмотрел на отца. Петр Исаакиевич поморщился, как от зубной боли — он совершенно не создан для того, чтобы общаться с детьми. Напугал сына резким тоном, хотя совершенно этого не хотел. - Кто сказал тебе такое слово? - спросил он чуть мягче. Но мальчик, чувствуя, что отец из-за чего-то рассердился, молчал, переминаясь с ноги на ногу-Эраст, сынок, - Петр Исаакиевич протянул руку, - подойди ко мне. Ну же! - видя, что папенька более не кричит, мальчик сделал несколько шагов вперед, и его ладошка исчезла в отцовской руке.-Это плохое слово, да? – неуверенно спросил Эраст-Не совсем, - помялся Петр Исаакиевич. - Так откуда ты его знаешь?-Так Серафима говорит, - он с явным удовольствием произнес все буквы ?р?.-Вот как? - Петр Исаакиевич, снова нахмурился, но тут же одернул себя, так как на лице Эраста вновь появилось настороженное выражение.Мальчик уже догадывался, что недовольство отца связано с этим странным словом, значение которого Эраст не знал. Наверное, это что-то очень плохое, если папенька сердится. Но это было непонятно, потому что Серафима была очень доброй и не могла сказать Эрасту плохого слова, от которого папенька бы стал на него сердиться. Наоборот, она всегда утешала его, если папенька его ругал.-Так значит Серафима, - стараясь говорить как можно спокойней и мягче, начал Фандорин. - Почему она говорит, что ты сирота? Она говорит это тебе?-Нет. Мы сегодня гуляли по бульвару, до большого синего дома с белыми колоннами, - старательно выговаривая слова, принялся рассказывать Эраст, ужасно довольный тем, что папенька расспрашивает его о том, как прошел его день. - Серафима обещала, что если я буду ее слушаться, то она купит мне леденец и за-са-ха-р-ное яблоко, - Петр Исаакиевич подавил невольную улыбку, так забавны были старания мальчика говорить по-взрослому.

-И что же потом? - приободрил он его. - Ты вел себя хорошо?-Да я слушался, я съел всю кашу на завтрак и никуда один не бегал.-Ну хорошо, и что же было дальше?- У маленького деревянного дома, у него на крыльце сидят львы, такие белые, только у одного лапа отбита, - Эраст привалился к отцовским коленям, - у ворот была женщина, она позвала Серафиму, и Серафима очень обрадовалась. И они стали говорить-говоритьМне было очень скучно, - то ли жалуясь, то ли оправдываясь, говорил Эраст. Его пальцы уже теребили кисти на поясе отцовского халата, но Петр Исаакиевич не спешил спасать шлафрок, - потому что они все время говорили про непонятное. Я звал Серафиму, она же обещала купить мне леденец и яблоко, а она говорила с этой женщиной и меня не слушала, - Эраст помолчал, и снова принялся рассказывать. - Тогда я стал ломать ледышки. Я хотел попасть по льву, прямо ему в нос. Но это очень трудно, - сын вздохнул. Петр Исаакиевич дивился самому себе: как ему вдруг не скучно столько времени слушать всю эту бессмысленную дребедень, и ни на шаг не продвинуться к искомой цели. Впрочем, суть этой истории была ему уже понятна. - Я их кидал, но они не попадали. Тогда я подумал, что если я возьму ледышку побольше, то попаду. Ястал ее отламывать, но она была толстая и не хотела ломаться, - мальчик произнес это с такой обидой, что на секунду Фандорин согласился, что, безусловно, со стороны льдины было просто верхом невоспитанности взять и не сломаться. -А потом оторвалась, а под ней была вода, и она немножко меня обрызгала, - Эраст замолчал, ожидая, не выскажет ли папенька недовольства таким дурным поступком, потому что Серафима, увидев, что он промок, ругалась, что он горе луковое и сведет ее в могилу. Но папенька молчал, и воодушевленный мальчик продолжил. - Я ее отломал и кинул. Но она тяжелая была и не попала, а прямо на крыльцо упала и вся разбилась. Серафима услышала и стала ругаться, - он вздохнул, - а та вторая сказала, что я милый мальчик. А Серафима говорит ей, что я бедный сирота. Что такое сирота? – задрав голову, Эраст посмотрел на отца, ожидая ответа.

-Ну-ка иди сюда, - Фандорин усадил сына на колени, и тот завозился, устраиваясь поудобней. Ему редко удавалось посидетьна коленях отца. По правде сказать, не так уж часто папенька уделял ему столько времени. Но Эраст знал, что папенька взрослый, а у всех взрослых очень много дел и им совершенно некогда возиться с маленькими детьми. Так говорила и Серафима, и сам папенька: ?Ну а теперь ступай, у меня много дел?. Но вот сегодня дел, наверное, не было. – Видишь ли, - медленно, подбирая слова, заговорил Фандорин, - сирота, это такой человек, который совсем один. У него никого-никого нет.-А так бывает? – удивленно спросил Эраст.-Бывает. Но разве это про тебя? Разве у тебя никого-никого нет? – некоторое время мальчик раздумывал, потом покачал головой.-У меня есть папенька, и есть бабушка.-Верно.-И Серафима, хотя она и ругается, что я горе луковое, - Эраст снова задумался. – А почему она тогда говорит, что я сирота? – ?Потому что дурная баба?, едва не ответил Петр Исаакиевич.-Ну, может быть, Серафима тоже не знает, что значит это слово?-А разве взрослые не все-все на свете знают? – Фандорин не сдержал улыбки.-Нет, Эраст, взрослые не все на свете знают. Но очень много, - тут же добавил он, видя, недоумение на личике сына. – Просто кто-то знает больше, а кто-то меньше. Серафима знает мало. Поэтому, если тычего-то не знаешь или не понимаешь, то спрашивай у меня или у бабушки.-А отчего одни знают больше, а другие меньше? – тут же спросил Эраст, и Петр Исаакиевич подумал, что слегка поторопился с предложением задавать вопросы.-Потому что, для того чтобы много знать – нужно много учиться.-А я? Я тоже буду много знать?-Да, ты тоже. Когда ты станешь постарше, то будешь учиться, чтобы все на свете знать.-А Серафима?-Что Серафима?-Она мало знает, потому что мало училась?-Верно. Это потому, что у нее были другие дела – торопливо предупредил следующий вопрос Фандорин. – Но ты сможешь рассказывать ей все, что сам узнаешь.-Тогда я расскажу ей, кто такой сирота! - радостно воскликнул Эраст.-Конечно, расскажи.***-А чего ты хотел? - слабым голосом сказала Таисия Николаевна, когда Фандорин пересказал ей разговор с сыном. Последнее время она чувствовала себя неважно, и Петр Исаакиевич боялся, как бы теща не отдала Богу душу, что ему тогда делать с Эрастом? – Ребенок растет как трава. Скажи спасибо, что он не бегает босиком и не ест руками. Ну кто такая твоя Серафима? Варенье она хорошее варит, не спорю, грибы отлично солит. Да ведь она экономка, ключница по-нашему. Твоего сына, Пьер, растит ключница.-Ну и что мне прикажете делать? Она отлично за ним приглядывает.-Отлично приглядывает, о грехи мои тяжкие! Подай мне флакон с нюхательной солью. Голова кружится, слабость ужасная. Приглядывают, Пьер, за щами, чтобы они не убежали, за кухаркой, чтобы припасы не воровала. А у тебя ребенок, ребенок, а не шпиц или болонка. Дать ребенку приличное воспитание, Пьер – это целое дело. И это твой долг!

-Отчего у меня сплошные долги. Ну, хорошо, вы правы. Это мой долг. И что прикажете делать?

- У меня нет никаких сил, а мальчику нужно воспитание и образование. Найди ему гувернантку. Неужто ты не можешь позаботиться хотя бы об этом?-Да помилуйте, Таисия Николаевна, откуда мне разбираться в таких вещах. Гувернантка – это, пожалуй, правильная мысль. Да где же ее взять?-Нет, вы мужчины решительно не на что не способны. Во-первых, хорошую гувернантку, а я надеюсь, ты, Пьер, хочешь хорошую гувернантку, - еще пять минут назад Фандорин не хотел никакой, более того, он и не подозревал, что она ему требуется. Но теперь он ясно и отчетливо понял – гувернантка – вот его спасение. Она займется воспитанием Эраста, научит его всем нужным премудростям, и он, Петр Исаакиевич будет совершенно спокоен за будущее сына. И, главное, будет избавлен от необходимости следить за тем, чтобы голову Эраста не забивали всякими глупостями.-Разумеется.-Так вот, гувернантка нужна с хорошими рекомендациями, не подпустишь же ты к Эрасту непонятно кого.-Конечно, нет. Но где ее взять, с рекомендациями?-Поспрашивай друзей, знакомых.-Помилуйте, Таисия Николаевна, откуда у моих друзей гувернантки? Если они и есть, то, - Фандорин кашлянул, - не уверен, что их интересуют дети.-Ну, так дай объявление в газету.-Я понятия не имею, как давать объявления в газету. Тем более о гувернантках? И потом, не будет ли это выглядеть двусмысленным. Молодой мужчина ищет женщину…-Пойди вон, пошляк! Ты просто невозможен, ты сведешь меня в могилу! Уйди, я сама этим займусь.***Обещание Таисия Николаевна свое сдержала. Но вместо того, чтобы просто нанять подходящую особу, она принялась отсылать их к Петру Исаакиевичу, с тем, чтобы он выбрал ту, которую сочтет наиболее подходящей. ?Вот ведь вредная старуха? - раздраженно думал Фандорин, знакомясь с очередной претенденткой. Он совершенно не понимал, каким образом он должен выбрать ту самую, которая избавит его от всех хлопот, а Эрасту даст самое лучшее воспитание, какое полагается иметь дворянину.

Была, например, французская мадемуазель, которая отцом заинтересовалась, кажется, куда больше, чем сыном. Была мадам, совершенно идеальная мадам, но и она Фандорину не понравилась, быть может, своей идеальностью (хотя с самого начала он намеревался нанять первую, которая придет и тем самым покончить с этим утомительным и малопонятным ему делом). Приходила немецкая бонна, которая, взглянув на будущего питомца холодными серыми глазами, поцокала языком и сказала на отвратительном французском: ?Что ж мальчик весьма резвый. Но это не страшно, я умею справляться с любым характером?. После чего Петр Исаакиевич, который всего за день до ее визита сам шлепнул не в меру расшалившегося сына, поспешил распроститьсяи с фройляйн Шварц.

Потом явилась англичанка. Худая, с прямой спиной, рыжеватыми, гладко зачесанными волосами, глухим воротом строгого синего платья и, если верить предоставленным рекомендациям, лучшая нэнни, какую только можно отыскать на то жалованье, которое мог платить отставной поручик Фандорин.

Миссис Лисбет Джейсон, а так звали очередную претендентку ( впоследствии оказалось, что миссис ее следует называть исключительно из уважения к ее почтенной профессии) повела разговор по-деловому: без французского кокетства, но и без чрезмерной немецкой сухости. Так что в какой-то момент Фандорин уже не был уверен, кто из них двоих принимает решение.

Она внимательно осмотрела дом, особенно детскую Эраста, в гостиной задержала взгляд на портрете покойной госпожи Фандориной. Выслушала весьма приблизительные и расплывчатые требования отца и ясно изложила свои. После чего еще раз взглянула на портрет Лизы, на этот раз, стоящий в рамке на столе – разговор происходил в кабинете, спросила – Скажите, господин Фандорин, как давно умерла ваша супруга? – говорила она на достаточно сносном русском.-Разве это имеет значение? – удивился Петр Исаакиевич.-В деле воспитания нет мелочей, поверьте моему опыту.-Моя жена скончалась четыре года тому назад. Это действительно важно?-О да, - ответила англичанка. Потом еще раз оглядела комнату и кивнула, - что ж меня все устраивает, и я согласна поступить к вам. – И слова,и тон, которыми они были сказаны, слегка покоробили Фандорина: как будто она делала ему одолжение, а не он предлагал ей службу. Но не успел Петр Исаакиевич про себя возмутиться, как миссис Джейсон продолжила, - впрочем, у меня есть еще одно условие.-Еще одно? Я думал, вы все их изложили.-Нет. Оно не имеет отношения к материальной стороне дела.-Вот как? И что же это за условие.-Я бывала в разных семьях, с разными взглядами и традициями, и я всегда считаю своим долгом предупредить - в воспитании мальчиков я никогда не использую порку. Я пока не очень понимаю, каких взглядов на воспитание придерживаетесь вы, - Фандорин подумал, что вряд ли смог бы помочь ей разрешить этот вопрос, ибо ответ не был известен и ему самому, - однако, если вы считаете допустимыми меры, скажем так, физического воздействия, вам придется делать это лично.-Любопытно, - она действительно казалась ему необычной, эта англичанка, с равным спокойствием рассуждающая и о жаловании, и о порке. – Но вы обещаете, что воспитаете из моего сына настоящего джентльмена. А я слышал, что англичане полагают, будто этого самого настоящего джентльмена не воспитать без хлыста.-Совершенно верно, - кивнула невозмутимая особа, и перешла на французский, видимо, вести беседовать на более отвлеченные темы ей было проще на языке извечных врагов ее нации. - И посему, я никогда не препятствую родителям исполнять их долг так, как они считают нужным, - она произнесла это ?не препятствую? с такой спокойной уверенностью, что Фандорин поверил - никто бы не посмел перечить ей в том, что она сама сочла бы разумным и полезным. – Но, что касается меня, то я никогда не использую розгу там, где речь идет о воспитании мальчиков.-Да? – Петр Исаакиевич подался вперед, к своему удивлению он оказался заинтригован этой необычной педагогической теорией. – То есть, когда на вашем попечении оказывается девочка, вы прибегаете к собственноручной порке?

-Все зависит от личности воспитанницы, обстоятельств. Но это не исключено, - ни один мускул не дрогнул на ее лице, похоже она не шутила.

– Очень странно. И вам, самой будучи женщиной, не кажется это несправедливым?- Не более, чем и все в нашем мире, господин Фандорин. Для нас педагогов давно уже не секрет, что все беды взрослых идут из их детства. Мальчики вырастают и становятся мужчинами, - она кашлянула, и Фандорину показалось, что на ее скулах появились едва заметные розовые пятна. Неужели этой невозмутимой особе свойственно стеснение?

-Что вполне естественно, вы не находите?-Совершенно верно, - она словно не заметила, или сделала вид, что не заметила иронии в голосе Фандорина.- И, став мужчинами, они не должны связывать с женщиной никаких дурных воспоминаний, мыслей, чувств, которые могут остаться в глубине души, ипосле мешать дальнейшей жизни, - тут румянец на ее щеках стал заметней, и Фандорин подумал, что и самым лучшим английским нэнни свойственны человечески слабости. Онатолько старается быть невозмутимой, как ей ее английский закон велит, а деликатных тем вон как стесняется. Немка бы никогда не покраснела. Мужчины, женщины, отношения, удовольствия – все это естественно и ничего тут краснеть-А для девочки, которая со временем превратится в женщину – это значения не имеет?-Нет. Всю свою жизнь в нашем мире женщина находится в зависимом положении, это может быть, кто угодно – ее отец, муж, покровитель,ее мать, хозяйка дома или заведения, где она найдет себе место, словом, она всегда зависит от того, кто дает ей кров и стол в обмен на услуги. Женщина с самых первых дней своей жизни должна привыкнуть к тому, что она в полной мере не принадлежит сама себе и в тоже времядолжна уметь сохранять свое достоинство. Поверьте, господин Фандорин – это очень трудно, воспитать настоящую леди, - вздохнула миссис Джейсон. - Гораздо труднее, чем настоящего джентльмена. – Петр Исаакиевич молчал, обдумывая ситуацию. Поиски могут тянуться бесконечно, а идеал, как известно недостижим. Рекомендации у нее хорошие, дама она по всему видно серьезная, сможет держать Эраста в руках, но и не сухарь, вон как покраснела, да и не злая, как давешняя немка, теория вон у нее целая есть. Опять же, по-французски хорошо говорит, да и по-русски очень сносно.Он кашлянул.-Что ж, все то, что вы изложили очень интересно, миссис Джейсон, в сущности… в общем я согласен с вашим условием, если его таковым можно назвать.-Прекрасно.

-Когда вы сможете приступить?

-Мне нужно несколько дней, чтобы закончить свои дела, скажем, следующий четверг будет удобно?-Да, конечно. Вам нужна помощь, перевезти вещи, что-нибудь еще?-Благодарю, я управлюсь сама, - Миссис Джексон поднялась, встал и Петр Исаакиевич.- И вот что еще, господин Фандорин, прежде, чем я приступлю к своим обязанностям, я хочу сказать вам, что ваш сын ничем не виноват перед вами.-Простите? – удивленно переспросил Петр Исаакиевич. – В каком смысле? О чем вы?-Вы понимаете, о чем я, - она смотрела на него, строго сведя брови, - смерть вашей жены ужасная трагедия, но вины ребенка тут нет.-Миссис Джейсон, послушайте, мне кажется, вас это не касается, - резко прервал ее Фандорин, - я нанял вас гувернанткой, но вовсе не для того…-Вы наняли меня гувернанткой для того, чтобы я дала вашему сыну приличествующее ему воспитание, - как ни в чем ни бывало, продолжила миссис Джейсон, - и я лишь исполняю свои обязанности. Вам кажется, что смерть вашей жены не имеет к этому никакого отношения?-Именно так!-Так вот, вы ошибаетесь. Есть очень много вещей, которым я научу вашего сына. Все это будут вещи, безусловно, очень нужные и полезные, можете даже не сомневаться. Но есть то, что я никогда не смогу ему дать. Вы, полагаю, понимаете, о чем я?-Полагаю, что да, - с едва скрываемым раздражением проговорил Петр Исаакиевич, который удивлялся самому себе: почему он выслушивает все эти нравоучения? И от кого? От гувернантки.-Я рада, что мы с самого начала понимаем друг друга.

-Миссис Джейсон…-Поверьте, господин Фандорин, я не стала бы затрагивать эту деликатную, и, безусловно, болезненную для вас тему, если бы она напрямую не была связана с Эрастом.-Да каким же образом, она связана с ним!- воскликнул раздраженный Фандорин, - Моя жена умерла от родильной горячки.-И смерти этой вы ему не простили.-И вы определили это за время нашего с вами разговора? Я не знал, что гувернантки обязательно еще и ясновидящие.-Всего лишь жизненный опыт, - ответила миссис Джейсон.-Не слишком ли вы его преувеличиваете?-Нет, - совершенно спокойно ответила невероятная особа. Петру Исаакиевичу показалось, что его выжали, как лимон. Почему жизнь все время подвергает испытаниям его душевное равновесие? Он всего лишь хотел нанять гувернантку, которая бы занялась Эрастом. Он совершенно не нуждался в том, чтобы при этом она читала ему нотации, разбирала его нравственное состояние и рассказывала, что именно он чувствует к собственному сыну, неважно было ли это правдой или нет. Ужасная женщина. На короткой миг он даже посочувствовал Эрасту – от такой гувернантки не скроешь ни одной шалости. - Скажите, господин Фандорин, - между тем спросила его миссис Джейсон, -вы никогда, конечно, не слышали о докторе Земмельвайсе?-Никогда?-Очень жаль. Этот австрийский врач сделал поразительное открытие — родильная горячка, или как ее еще называют сепсис, происходит от того, что врачи, принимающие роды, совершают сей процесс грязными руками. Грязь эта попадает в кровь роженицы и становится причиной горячки. Доктор Земмельвайс произвел в своей клинике эксперимент. Он обязал всех врачей мыть руки в специальном растворе, перед тем, как идти к пациентке. После этих нововведений смертность рожениц резко упала.-Очень интересно, - равнодушно отозвался Фандорин.-К сожалению, это открытие не оценено по достоинству, - грустно сказала англичанка, - господин Земмельвайс вынужден был оставить свою клинику, его открытие подвергается осмеянию. Конечно, однажды вся его значимость будет понята, но сколько несчастных женщин и детей умрут прежде этого.- Я искренне сочувствую герру Земмельвайсу, но не могу высказать своего мнения, по причине незнания предмета, как можно вежливей ответил Петр Исаакиевич. Я лишь хочу сказать вам, господин Фандорин, - вздохнула миссис Джейсон, - что не стоит винить людей в том, в чем их вины нет. Я вижу, что вы человек разумный, и поэтому, если вы хотя бы на секунду постараетесь взглянуть на случившееся непредвзято, то поймете, что вины мальчика тут нет. Вините врача, повивальную бабку, медицинское невежество, но не ребенка. – Фандорин ничего не ответил. Он знал – она права. Просто знание это ничего не меняло. А миссис Джейсон продолжала.-Я понимаю, вы любили вашу жену. Вы былис ней счастливы. И потеря ее стала для вас страшным ударом, трагедией, от которой вы не оправились до сих пор.-Миссис Джейсон, я право, не понимаю…-Позвольте мне договорить. - Фандорин лишь руками развел, сил спорить с этой фурией у него не было. ?Откажу? - подумал он. ? Откажу. Еще не хватало, чтобы мне гувернантки рассказывали про то, что я должен и не должен чувствовать. Как только уйдет, напишу, что обстоятельства изменились, и я в ее услугах не нуждаюсь. Пусть ищет другую жертву своих проповедей?. - Так вот, потеря ваша, безусловно, невосполнима. Но у вас господин Фандорин, остались воспоминания о том счастливом времени, что вы провели рядом с вашей женой. Пусть сейчас они и тяжелы для вас, но этих воспоминаний, как и счастливых лет, у вас не отнять. Они всегда будут с вами. Что касается вашего сына – то ему не досталось даже этого. Мне трудно объяснить вам, как важна для ребенка мать, как важна та связь, которая есть между ними. Ни одна самая лучшая на свете нянька, ни одна самая опытная гувернантка никогда не сможет дать ребенку того, что дает ему мать. Мы еще только начинаем понимать всю важность этой связи для дальнейшей жизни человека, но поверьте, она огромна.-Я верю вам, миссис Джейсон, я вам верю. Однако ж, я бы хотел, да не могу воскрешать мертвых.-Я понимаю вашу иронию. Но… Вы взрослый человек, господин Фандорин, и вы сами хозяин своей судьбы. Вы можете однажды вновь полюбить, дайте мне договорить, полюбить и обрести новое счастье, а можете хранить память и верность вашей супруге. У вашего сына такого выбора нет. Ему никогда не узнать, что значит иметь мать. Вы вполне разумно можете мне возразить, что он не единственный такой на свете, и ничего – мир до сих пор стоит.-А разве это не так?-Безусловно. Но он не любой другой, он - ваш сын. И вы все, что есть у него сейчас. Вы единственная его опора, единственная защита, единственная радость и утешение. Когда-нибудь, он станет взрослым и сам сможет позаботиться о себе, устроить свою жизнь. Но сейчас – когда он всего лишь маленький, беспомощный ребенок, ребенок лишенный своего главного заступника – матери. Все, что у него есть – это вы – его отец. Подумайте об этом, господин Фандорин. У него есть только вы.-Я буду ждать вас в четверг, миссис Джейсон. ***Миссис Джейсон или, как звал ее Эраст, нэнни Лисбет и впрямь оказалась сущим кладом. Самой лучшей гувернанткой, которую только можно было нанять за положенное господином Фандориным жалованье. Она тут же взялась за многотрудное дело воспитания настоящего джентльмена и повела его с таким упорством и рвением, что если хотя бы десятая часть англичан обладала таким же характером, то неудивительно, что Британия была империей, над которой никогда не заходило солнце. Миссис Джейсон поднимала Эраста в половине седьмого летом и в половине восьмого зимой, заставляла делать гимнастику и обтираться холодной водой, к вящему ужасу Серафимы, которая полагала, что та хочет сжить со свету несчастного сироту. К еще большему ужасу доброй женщины, гувернантка не позволяла своему воспитаннику есть досыта, ибо нет ничего в теле вреднее жира. Сирота же, как ни странно, от такого ужасного обращения хиреть и помирать, как пророчила добрейшая Серафима, совсем не собирался. Напротив, простуды обходили Эраста стороной, а если ему и случалось заболеть, то выздоравливал он куда быстрее своих сверстников. Щеки его были румяны, а зубы, сначала молочные, а потом коренные отличались твердостью и белизной, ибо миссис Джейсон заставляла его чистить их, пока не досчитаешь до двухсот. При этом, несмотря на внешнюю суровость, англичанка искренне полюбила мальчика и вообще оказалась женщиной очень доброй и сердечной, хотя и немного чопорной. Она всеми силами старалась, насколько это было возможно в ее положении, позаботиться о ребенке, лишенном матери.Впрочем, то ли ее слова возымели действие, то ли боль от потери жены притупилась, но отношение Петра Исаакиевича к сыну становилось все теплее. Вполне вероятно, была в этом заслуга и самого Эраста: только жестокое и каменное сердце не дрогнуло бы при взгляде на очаровательного и непосредственного мальчика. Сердце у Петра Исаакиевича каменным не было, и вскоре Эраст, сам того не ведая, имел над этим сердцем безраздельную власть.Все годы, проведенные в семье Фандориных, миссис Джейсон неукоснительно соблюдала выдвинутое ей же правило и ни разу и пальцем не тронула своего подопечного. Но даже, если бы она не придерживалась этого правила, то вряд ли нашлось бы много поводов к такому серьезному наказанию. Эраст всегда был полон энергии, характер его был резвыйи непоседливый, однако даже самый пристрастный судья вряд ли нашел бы в его вполне естественных детских шалостях какой-либо злой умысел.

Петр Исаакиевич же, чьи педагогические воззрения были более чем туманны, и чья любовь и нежность к сыну становилась все сильнее год от года, обычно бывал к проделкам Эраста весьма снисходителен. Он чувствовал, чтошалости сына чаще всего были следствием не дурных намерений, а лишь незнания, да бьющей через край энергия. Наказывать же мальчика за живость характера, Петр Исаакивич полагал глупым, вредным и бессмысленным. Если же ему все-таки случалось отшлепать сына, а дальше этого дело почти никогда не заходило, то он всеми силами пытался показать, что такое строгое наказание вызвано недовольством поступком, его же собственной любви к провинившемуся, это никак не уменьшает.

Таким образом, всю нерастраченную любовь Петр Исаакиевич в конечном итоге обратил на Эраста, а тот, в свою очередь, видя в отце единственного родного человека, отвечал ему взаимной нежностью и уважением.Дни шли за днями, складывались в месяцы, которые превращались в годы. Под крышей фандоринского дома вновь воцарился мир и покой, и пусть не совсем такое, но все же тихое, спокойное счастье, которое совсем недавно, казалось Петру Исаакиевичу потерянным навсегда.