23—2. (1/2)

Я просыпаюсь, но открывать глаза нет никакого желания, поэтому просто накрываюсь одеялом с головой. Вновь вставать с постели, вновь проживать эту рутину, вновь разговаривать с кем-то — у меня совсем нет на это сил.Стук в дверь не позволяет мне и дальше притворяться спящей. Я раздраженно вздыхаю и откидываю одеяло в сторону. В палату входит Эштон.— Чёрт, почему ты так рано? — я потираю глаза.— Уже почти двенадцать. — он ухмыляется, прикрывая за собой дверь.— Что? — кидаю взгляд на часы, и вижу, что он не врет. — Ладно, тогда посиди, а я хотя бы умоюсь. — встаю с кровати и плетусь в ванную комнату. Через пять минут я выхожу оттуда, и Ирвин сидит на стуле, уже уткнувшись в телефон.— Как ты себя чувствуешь? — заботливо осведомляется он, когда я возвращаюсь под одеяло. Дождь бьет в оконные стёкла, и весь день сегодня планирую провести в этой постели, потому что на что-то ещё у меня нет сил.— Никак. В смысле, серьезно, мне не плохо, не хорошо, просто никак, — я пожимаю плечами. В груди опять возникает желание расплакаться, но за прошедшие два дня я истратила весь запас слёз на ближайшие, кажется, годы, поэтому продолжаю сидеть, уставившись в одну точку и пытаясь подавить это болезненное чувство в груди.Эштон встаёт со стула и молча обнимает меня за плечи, присаживаясь напротив. Когда он отстраняется, его рука покоится на моем бедре, но я не сопротивляюсь.— Что насчёт нашего вчерашнего разговора? — мягко спрашивает он.— Мне нужно немного времени, чтобы подумать об этом, ладно? — я слабо улыбаюсь, глядя на его светлеющее лицо.— Конечно. — парень натягивает улыбку тоже, но молчание затягивается. — Тогда... Знаю, сейчас не самое лучшее время говорить это, но... — Эштон думает, а я вопросительно смотрю в его глаза. — Я ведь предупреждал тебя, Дженни. Говорил быть осторожнее. Ты будешь отрицать, но если подумать, то ведь это Хемм...— Я знаю, что ты хочешь сказать, и я не позволю, — я зло сверкаю глазами, отодвигаясь от парня на другую сторону кровати. — В чем он виноват? В том, что хотел сделать мне подарок, который, между прочим, частично удался? — я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать. — Хочешь, расскажу подробнее? Тебе интересно послушать? Перед тем, как нас попросили спуститься...— Ладно. Я понял, — Ирвин поднимает руки вверх. — Я идиот, и только что я всё испортил. — он встаёт с моей кровати и направляется к двери.— Эштон. — окликаю его, но он просто останавливается, даже не поворачиваясь. — Ты можешь думать как угодно, но не говори, что Люк виноват. Не при мне. Знал бы ты, как он жалел об этом. — я замолкаю, чтобы сделать судорожный вдох. — Мне очень неприятно это слышать, Эш, и если ты действительно на что-то надеешься, советую пересмотреть свои взгляды и фильтровать слова.Слышу тихий вздох с его стороны. Он кивает, все так же не поворачивая лица, и выходит из палаты, оставив меня в недоумении и обиде.***Спустя три дня бессмысленного плевания в потолок меня наконец выписывают из больницы. Ничего, кроме перелома, не держало меня там, но и с этим врачи расправились в первый же день. Мы с родителями едем на машине в полной тишине, и это молчание под приглушенную музыку до такой степени действует на нервы, что я сдаюсь первая:— Если вы хотите поговорить, я не против, давайте. — мой голос слегка дрожит, но звучит уверенно.

— Меня волнует только одна вещь, — мама словно ждала этого предложения от меня, поэтому откликается сразу. — Вы с твоим учителем... У вас... — она прочищает горло, но так и не может задать свой вопрос.

— Нет, мам, у нас не было секса. — то, с каким ровным выражением лица я это произношу, заставляет папу подавиться водой, а маму сморщиться, как от съеденной дольки лимона. — И это правда единственное, что волнует тебя?— Нет, Дженни, я не...— Плевать, — я устало смотрю маме в глаза, и она понимает, что мне и самой бы хотелось, чтобы это было неправдой.

Она замолкает, скептически отводя взгляд, а я в злостно сжимаю челюсти и едва удерживаюсь от того, чтобы закатить глаза. Мама сдержанно кивает и отворачивается к окну.

— А мне бы хотелось узнать кое-что ещё, но мы обсудим это дома. — тихо добавляет папа, поймав мой взгляд в зеркале заднего вида. Он смотрит на меня с теплом и некоторой отстранённостью. Я молча соглашаюсь, зная, что ничего не потеряю от этого разговора. Мой отец умеет находить слова поддержки, и я уверена, что он не хочет узнавать о моих половых связях или утверждать, что, на самом деле, виноват во всем произошедшем именно Люк. Он хочет помочь мне пройти через это.

Наш разговор дома идёт долго. Папа не просит меня рассказать подробнее о той ночи, хотя ему однозначно очень интересно, каково это — быть в заложниках. Интересно и жутко одновременно. Больше всего он хочет узнать, как вообще получилось так, что мы были вместе. Я рассказываю обо всем, вновь погружаясь в тёплые воспоминания, и именно из-за них вновь плачу под конец разговора.— Я думаю, что ты сильная девочка, — аккуратно вытерев слезу с моей щеки, отец заглядывает в мои глаза. — И сможешь справиться с этой сложной потерей. Постарайся отвлечься. Хочешь, поедем куда-нибудь?— Спасибо, пап, но нет, — я искренне улыбаюсь, потому что такая забота греет душу. — Лондон стал мне очень дорог. И я либо перееду куда-то насовсем и забуду об этом периоде, либо останусь жить здесь навсегда. Осталось лишь определиться с этим сложнейшим выбором.***Когда за окном уже кромешная темнота, а звёзды не сияют на небе из-за туч и городских фонарей, с тихим скрипом открываю дверь в свою комнату. Я не была здесь всего четыре дня, но ощущение, что с того момента прошла целая вечность.

Мне не даёт покоя одна вещь, и я решаю, что сейчас — самое время разобраться с ней. Жаль лишь, что это решение довольно ошибочное, но, невзирая на собственные протесты, быстрым шагом я уже подхожу к шкафу и распахиваю дверцу. Начинаю искать, перерывая всю свою одежду, и, наконец, вижу то, что мне нужно, в дальнем углу полочки. Скомканная чёрная рубашка Хеммингса. У меня есть несколько его вещей — три рубашки, которые едва ли являлись сотой частью всей его коллекции, дурацкая, но уютная футболка с Роллинг Стоунз и серая толстовка. Дрожащими руками я вытягиваю рубашку из кучи другой одежды и до боли сжимаю ладони в кулаки. Пальцы, держащие ткань, дрожат. Я почти готова отбросить эту злосчастную вещь куда подальше, но сдерживаюсь. Не знаю, из каких глубин во мне берутся силы на то, чтобы поднять рубашку ближе к лицу. Закрываю глаза, чувствуя, как слёзы уже выступают в уголках, и делаю глубокий вдох. Как только запах парфюма ударяет в нос, я вздрагиваю, словно от удара током. Неприятная дрожь появляется во всём теле, а в голове словно неконтролируемый водопад из чёрной как смоль тоски, которая заполняет каждый уголок. Продолжаю вдыхать, глубже и глубже, впитывая в себя этот слабый аромат, вызывающий дрожь по коже, вдыхать до боли в носу. Мои глаза по-прежнему закрыты, поэтому перед собой я вижу не тёмную комнату с распахнутыми дверцами шкафа, а улыбающееся лицо Люка. Он сидит за учительским столом и сначала с задумчивым видом пишет что-то в тетради, а потом поднимает на меня светящийся взгляд, на нём именно эта рубашка, впервые застёгнутая до самого воротника. Его необычайно синие глаза смотрят с особенной теплотой и нежностью. Видение медленно рассеивается, когда я перестаю сдерживать рыдания. Всхлипы разрывают мою грудную клетку режущей болью, а слёзы кажутся обжигающими, словно лава в котлах Ада. Прижав к себе чёрную рубашку, я падаю на кровать и плачу до тех пор, пока не засыпаю от изнеможения.

***егор натс — Зелёные глаза.

Соврала, выкинула,

Никому ни слова

Не сказав, губы связав,Бросилась к другому.

Это ты — медленный яд,

Каждый раз по-новой,Это ты меня развела, прячась за любовью.

Соврала, выкинула,Никому ни словаНе сказав. Твоя пустота

Стала моим домом,Я хочу снова упасть

На твои ладони...Ну а ты,Чего хочешь ты?— Я могу зайти? — Эштон приоткрывает дверь в мою комнату. — Миссис Флеминг сказала, чтобы я поговорил с тобой, потому что ты молчишь всё утро.Предыдущий час я пыталась рисовать эскизы внутренних органов в блокноте, но лишь в очередной раз доказала себе, что рисование — не самая сильная из моих сторон. Так как планов на день у меня нет, разговор с Эштоном может хоть как-то скрасить однотипные будни, и я киваю, чтобы тот заходил. Наш последний диалог всё ещё свеж в моей памяти, поэтому появление Ирвина не вызывает улыбку.— Ты злишься, да? — он осторожно спрашивает, присаживаясь на краешек кровати.

— Я не злюсь, Эштон, я разочарована. Честно, не знала, что ты можешь думать так о человеке, который, между прочим, тоже был для тебя не просто знакомым. — не поднимаю взгляд с бумаги.— Я так не думаю, Дженни, серьёзно. Это осознание пришло ко мне слишком поздно...— Как и все твои осознания.— Блять, — он нервно поправляет волосы и коротко кивает. — Да, я облажался. Бессмысленно винить кого-либо в подобном, потому что никто не может быть виноват, я понял. Тогда мои эмоции превзошли над разумом. Прости.— Легко обвинить во всём свои эмоции, — я грустно хмыкаю и всё-таки заглядываю в глаза Эштону. — Но ты хотя бы понял мысль.Мне не хочется разговаривать с парнем, но он явно дорожит нашим общением. Тихо вздыхаю и откладываю рисование в сторону.

— Хочешь мороженое?

Не сбавляя решимости, Эштон продолжает ежедневно приходить ко мне. Довольно часто он застаёт меня в слезах, поэтому всегда готов раскрыть свои объятия. Мы ходим гулять под первым весенним дождём, пьём кофе литрами, пытаемся отвлечься музыкой. В один день парень даже приносит гитару, но, когда я, будучи самым сентиментальным человеком на земле, начинаю хлюпать носом на первых же аккордах, откладывает это дело на потом. Душевная боль постепенно слабеет: медленно, долго и мучительно для меня, но она уходит и проигрывает. Благодаря Эштону у меня получается одерживать победу улыбками.

***Ariana Grande — ghostinI know that it breaks your heartWhen I cry again,

Over him.

Стук в дверь. Я быстро стираю дорожки слёз с щек и блокирую телефон. Последние полчаса я провела за просмотром наших совместных фото с Люком, и даже не знаю, зачем. Вновь вспомнила, как мы делали идиотские селфи на переменах в его лаборантской, как фотографировали стаканы с кофе, попросили каких-то туристов запечатлеть наши объятия на фоне Тауэрского моста, а чего только стоят несколько изображений, сделанный в тот день, когда я оставалась у него на ночь... Это причиняет мне сильнейшую боль, но частенько я беру телефон в руки просто чтобы зайти в инстаграм, а в итоге все равно оказываюсь в галерее и заканчиваю слезами.

Эштон, не дожидаясь приглашения, заходит внутрь. В его руках какой-то бумажный пакет, а на самом парне надета та самая салатовая толстовка, которую я ему подарила. Сначала он улыбается и здоровается, но, увидев мое несчастное выражение лица, ставит пакет на пол и подбегает ко мне.

— Дженни, ты в порядке? — он взволнованно пытается поймать мой взгляд. Кончики его пальцев опускаются на мои запястья.

Сначала я просто качаю головой, а затем, посмотрев в ореховые глаза парня, вдруг начинаю плакать с новой силой. Чтобы не смущать Эштона, просто обнимаю его и прижимаюсь к груди головой. Он садится поудобнее, обнимает в ответ и проводит ладонями по спине и волосам.

— Прости. Я не хочу ничего объяснять, ладно? — спустя несколько минут я всхлипываю в мягкую ткань его кофты и головой чувствую его кивок.

— Конечно, всё в порядке, не волнуйся.

— Нет, не в порядке, но... Спасибо, — со смущённым подобием улыбки я отстраняюсь. Эштон мягко сжимает мои предплечья и, убедившись, что я уже почти не плачу, выпускает из объятий.

— Я купил пончики, — почесав затылок, он вдруг указывает головой на пакет. На моем лице тут же загорается улыбка. — Твои любимые вкусы — банановый и солёная карамель. Может, перекусим и сходим прогуляться?

— Спасибо тебе, Эш, — я вновь обнимаю его в приступе умиления и вытираю последние дорожки слёз. — Конечно, это отличная идея.Щеки парня розовеют, но он крепко берет меня за руку, и, взяв пакет, мы вместе выходим из комнаты.

Через полчаса я домываю чашку Эштона в раковине, уже полностью успокоившись. Возможно, на меня подействовали объятия парня, или, может, еда — не знаю, но теперь на моем лице сияет улыбка.

Накинув джинсовую куртку, я надеваю кеды, и мы выходим на улицу. Апрельское солнце слепит глаза, лужи от ежедневных дождей уже медленно разъедают дороги, и странная температура заставляет меня поёжиться: мне одновременно жарко и холодно. Внезапно чувствую прилив грусти. В последнее время солнечная погода действует на меня именно так. Меня до ужаса раздражают эти лучи, которые вроде должны поднимать настроение, но мое почему-то падает всё ниже. Создаётся ощущение, что я нахожусь в каком-то цирке, где нужно постоянно смеяться, хотя на деле всё очень плохо, чертовски отвратительно.Бессмысленными разговорами Эштон отвлекает меня от этой дурацкой погоды и смены настроения, а потом солнце и вовсе скрывается за облаками. Мы гуляем по какой-то аллее парка, деревья здесь только начинают зеленеть, а галька приятно хрустит под ногами.

— Знаешь, Дженни, я ведь хотел поговорить с тобой, — неожиданно Эштон сменяет непринужденный тон диалога на серьёзный, и останавливается. — Возможно, ты вообще не захочешь больше со мной разговаривать после этих слов. И ты окажешься права, а я пойму, что это было последней каплей, — он пробегается рукой по волосам, а затем сжимает мои ладони в своих. Я киваю в знак согласия и готовности слушать. — Я знаю, что прошло всего лишь два месяца, и для тебя они были трудными... Но, чёрт возьми, я очень сильно скучаю по тому, что было между нами раньше. Если хочешь, мы могли бы попробовать начать всё сначала. Не сразу, а постепенно, как бы построить дом обратно из обломков... Пусть на это уйдут месяцы, но я хочу вновь быть важным человеком в твоей жизни. Что думаешь? Зря я надеюсь, да? — он поднимает на меня умоляющий и взволнованный взгляд. Я тихо вздыхаю и опускаю глаза в землю. Носки моих ботинок неожиданно кажутся мне особенно интересными. Я знала, что он когда-нибудь заговорит об этом, но понятия не имею, что мне отвечать, потому что сама не решила, чего хочу. Воспоминания о Люке пусть и тускнеют, но по-прежнему сильны, и я не знаю, потяну ли новые отношения. Страх потерять всех дорогих людей тоже в разы усилился с того самого дня, и теперь я не хочу подпускать к себе никого ближе, чем на метр, чтобы потом опять не пытаться склеить сердце обратно из осколков, вместо клея используя слёзы.— Эштон, — заглядываю в его глаза и вижу в них грусть, переплетающуюся с надеждой. — Я не знаю, смогу ли. Тебе придётся терпеть мои слёзы, выслушивать мои разговоры о Люке, да и вообще... — я запинаюсь, потому что не знаю, правильно ли будет говорить так. — Послушай, ты ведь и сам будешь думать, что я просто пытаюсь заменить его тобой, разве не так?

— Я понимаю это, всё понимаю, — он судорожно вздыхает, но держится твёрдо. — Знаю, что по-другому не получится. Но я готов на это, просто чтобы быть рядом с тобой. — преданность в его голосе вновь вызывает у меня слёзы. Заслуживаю ли я этого? Нет, с чего бы?

— Что же, тогда я, наверное, не против. Твоя поддержка стала одной из причин, почему я все ещё улыбаюсь, Эш, — с тёплом смотрю в его сияющие глаза. Он улыбается в ответ и кивает.

— Я рад, Дженни, очень рад. Правда. Спасибо за ещё один шанс, — он подходит ближе и аккуратно обнимает меня за плечи, прижимая к себе. Греясь в его объятиях, я невольно думаю, что мне очень не хотелось бы потом пожалеть об этом самом шансе.

Can I have a second chance?Can I have another dance?

Can I start another life with you?***— Привет, — когда я выхожу из-за ворот, Эштон целует меня в щёку, протягивая стакан с холодным кофе. — Как ты?— Снова не выспалась, — потираю глаза пальцами, вздыхаю и делаю глоток спасительного напитка. — Просыпаюсь от кошмаров и лежу без сна целую вечность.

— Ты ведь говорила, что ходишь к психологу? Это не помогает тебе? — Эштон обеспокоено заглядывает в мои глаза.

— Эти занятия не спасают от страшных снов. Да, мне становится лучше в каком-то плане, но она говорит, что четыре месяца — слишком мало, чтобы я полностью избавилась от плохих мыслей.— Дженни, — неожиданно задумчиво протягивает парень, и я кидаю на него вопросительный взгляд. — Твоя мама сказала, что ты опять спала в его рубашке.

Я издаю тихий стон. Спасибо, мамочка, но зачем трепаться об этом с долбанным Ирвином? Если действительно беспокоишься о наших отношениях, то лучше уж промолчать.— Ты ревнуешь меня? К погибшему человеку? — это должно быть смешным, но мне становится грустно.

— Дженни, ты понимаешь, о чём я.

— Послушай, Эш, — я останавливаюсь, и парень тоже замедляет шаг. Поворачиваюсь к нему лицом, и вижу, что он весь во внимании. Кажется, он уже жалеет о том, что вообще завёл эту тему, но пусть отдувается. — Я знаю, после таких ситуаций ты думаешь, что я использую тебя, как замену, пытаюсь чем-то закрыть ту пустоту внутри, но, уж поверь, у меня тоже есть чувства. Хотя иногда, конечно, мне бы хотелось перестать чувствовать что-либо совсем, — горько усмехаюсь и поправляю волосы. Ирвин выглядит смущённым и раздражённым одновременно. — Твоя забота и поддержка действительно помогают мне, они бесценны. Благодаря тебе мне становится легче, я прохожу через всё это не одна, ты держишь меня за руку и подстраховываешь. Но я не могу просто взять и отпустить прошлое. Как можно по щелчку забыть кого-то, с кем было столько воспоминаний?

— Больше, чем со мной? — парень краснеет, когда задаёт этот вопрос, но я лишь усмехаюсь.

— Не знаю, насколько обидно это прозвучит, но да, безусловно, — отвечая, стараюсь лишний раз не погружаться в эти воспоминания снова. — Подумай сам: мы должны были скрываться от всех, наши отношения были под запретом, а ещё он был гораздо старше меня. На его уроках мне приходилось прятать улыбку. Я смотрела на его губы и вспоминала его поцелуи. Смотрела на руки, и отпечатки его пальцев на моей талии, бёдрах, запястьях начинали жечь, приятно напоминая о проведённых вместе вечерах. Он делал всё, чтобы я улыбалась... — всё-таки вспоминаю, и судорожный вдох вырывается из лёгких.

— Извини, что заставляю снова вспоминать, Дженни, — парень нежно обнимает меня за плечи, и я немного расслабляюсь. — Я понял, и мне не обидно. Все наши моменты ещё впереди, — он смотрит с улыбкой, но я не разделяю воодушевления. — Я рад, что ты не считаешь меня заменой. Но я так и не понял, зачем ты спишь в его рубашке.

— Эштон, мать твою, — я раздраженно рычу. — Это единственная его рубашка, которую я ещё не надевала. Она до сих пор... — я заправляю волосы за ухо, но потом вновь выправляю их оттуда нервным жестом. В горле появляется неприятный ком. — До сих пор пахнет его духами. Совсем немного, ведь аромат почти выветрился, но пахнет! Когда я просыпаюсь от очередного кошмара, то чувствую его запах и успокаиваюсь. Как будто он здесь, рядом со мной. Раньше я спала в его вещах только из-за воспоминаний, но в этот раз мне стало легче именно благодаря некой имитации его присутствия. — пытаюсь объяснить всё с расстановкой. Ирвин качает головой и устремляет глаза в небо.

— Ладно, тогда не буду предлагать тебе остаться на ночь у меня, — в его глазах лукавые огоньки, но выражение лица слегка сердитое. Я искренне смеюсь и пихаю его кулаком в плечо.

— Ну нет, предложи, пожалуйста!— Пообещай спать в своей пижаме. Ну или, на крайняк, в моей футболке.

— Конечно, — мягко улыбаюсь и обнимаю парня, кончиками пальцев сжимаю куртку на его спине. Лёд в кофе растаял, на небо вышло солнце, и я беру Эштона за руку, переплетая наши пальцы. Мы гуляем по набережной, говорим обо всем, и я искренне благодарю парня. Благодаря ему я отвлекаюсь от мутных мыслей и болезненных воспоминаний, а это главное.