1. (1/1)

***Солнце клонилось к закату. Белка уже какое-то время назад решил, что потом поразмышляет над тем, как он относится к Плачущему Монаху. Потом, когда они будут в безопасности. А сейчас их цель — выжить. — Нам нужно сделать привал, — голос Ланселота прозвучал ещё более тихо и хрипло, чем обычно. Руки теперь уже бывшего инквизитора не столько держали узду, сколько просто касались повода пальцами. — Хорошо. Я буду высматривать что-нибудь подходящее.Глухой топот копыт Голиафа о пыльную дорогу и качка в седле баюкали десятилетнего сорванца. Мальчик, не евший толком уже несколько дней — с самого своего пленения в лагере паладинов, — был обессилен настолько, что уже даже не чувствовал тянущего голода. Равнина, отделяющая путников от Железного Леса, не особо баловала двух всадников растительностью, на которой можно было бы хотя бы поживиться ягодами. Впрочем, Персиваль сейчас думал не о еде, и даже не о том, что за ними пустят погоню.Куда больше сейчас его беспокоил спутник. Судя по тому, какой Белка слышал хруст, когда Братья Троицы несколько раз наотмашь приложили свои кистени о Плачущего, Монаху наверняка что-то сломали. Ребро, может, два. Ланселот совершал над собой воистину нечеловеческие усилия, первые сутки побега держась в седле, помогая держаться Белке и правя куда-то в сторону Вестгейтса, подальше от бухты, куда устремились паладины, вдогонку за фэйри. У Плачущего болело буквально всё. Кости — и сломанные, и целые, — голова, спину жгло огнем. Свежие разрывы шрамов на спине после бичевания время от времени раскрывались, то один, то другой, кровоточа не сильно, но достаточно, чтобы рубаха и куртка под плащом пропитались, и всё это прилипло к коже. Так же Ланселота не покидала тошнота — все же, Братья Троицы знали своё дело. Пусть и ни один из них не вышел из той схватки живым, отделали они молодого мужчину знатно.Если они сейчас не остановятся и не найдут укрытие, чтобы отдохнуть хотя бы ночь, то Плачущий потеряет сознание, и Белка вряд ли сможет затащить его обратно на вороного Голиафа. Или, вообще, помрет, а это никак не входило в их планы.Сейчас их единственное оружие — их слух и обоняние. И пока что, над равниной всё было тихо. Вестгейтс, небольшой портовый городок бриттов по ту сторону Железного Леса, отделявшего его от Хоксбриджа, был известен тем, что его жители терпимо относились к фэйри, и в основном потому, что хозяйничал там вассал короля Утера полукровка Агравейн Тинтагель. Сир Тинтагель, в прошлом живший по принципу ?грабь награбленное?, получил титул и землю от Его Величества за многажды раз отвоёванное у викингов золото. Конечно же, преподносились подвиги Агравейна-полукровки так, словно всё, что оттяпывали северные налетчики, он кровью — своей и своих людей — возвращал короне. Но все знали, только не говорили вслух, о том, сколько из этого ?отвоёванного? оседало в закромах сира Тинтагеля. И именно с его города Красные Паладины пытались начать расовую чистку. Агравейну удалось откупиться баснословным количеством золотых, провизией и оружием. И обещанием крестить всех местных фэйри. Но это не точно. Воспаленное сознание Ланселота воспроизвело в памяти подернутый мутной дымкой момент: вот городские ворота поднимаются, вот паладины въезжают на площадь, он, Плачущий, движется во главе отряда христианских воителей, по правую руку от Кардена. Горожане боязливо выглядывают из-за ставен, из-за лотков торгашей, и ото всех веет ненавистью и страхом. Укроют ли они того, чей образ наводил на них ужас? Белке и Ланселоту бы только добраться в порт. И пуститься вдогонку за Артуром, ведь тот, как слышал в лагере паладинов Плачущий, уплыл на кораблях Его Величества. Впрочем, об этом он, Монах, позаботится позже. Сразу же, как только каждая мысль перестанет отдаваться в висках тяжелой мигренозной болью. Голиаф слегка сбил шаг, переступая камень. Ланселот пошатнулся и едва не потерял равновесие. И тут же раздался негромкий возглас мальчика: — Смотри! Там выступает скала!Мужчина качнул головой, стряхивая с лица слипшиеся от крови тёмные пряди волос, и вгляделся, куда показывал Персиваль. В том месте равнина расступалась, выпуская наружу бугры серой породы, которая выветрилась в причудливые силуэты. Там можно было поискать пещеру, или нишу, где получилось бы развести огонь и протянуть ноги хотя бы на пару часов. Плачущий чуть тронул пятками бока вороного, и конь послушно ускорился.*Эльга вернулась домой чуть за полночь.Нет, ей, молодой женщине двадцати четырех годков от роду, не было страшно возвращаться домой улочками Вестгейтса. Хотя бы потому, что все, кто в такое время шлялся в темноте, знали: связываться с девчонкой, некогда прибывшей с побережья вандалов, себе дороже. Не потому, что она умела драться — на самом деле, не умела, — и не потому, что она была ведьмой — на самом деле, не была. А по одной простой причине: она была миннезингером в таверне ?Дикие травы?, что располагалась на центральной городской площади. Она, вооружившись лютней и бубном, развлекала веселую пьяную толпу с захода солнца до глубокой ночи. Женщины Вестгейтса, в основном, сторонились её, отзываясь достаточно нелестно — тоже мне, кабацкая певичка! — распуская слухи, что Эльга из тех, кто дарит любовь за деньги. По их логике, если девчонка рыжая, симпатичная, незамужняя, да ещё и выступает перед толпой, значит точно ?вот это самое вот?. Зато каждый, даже самый кривомордый и грубый мужик, был в курсе, что именно эта кабацкая певичка исполняет самые лихие песни в городе. И что если её обидеть, то явятся её братья, Гюнтеры. А род Гюнтеров — разбойничий род — славился своей жестокостью. В целом, даже при беглом взгляде на девушку, во внешности Эльги читалась их порода. Она была среднего роста, с крепкими бедрами, обладала семейными чертами лица — острый вздёрнутый нос, низкие скулы и резко очерченная нижняя челюсть. И ледяные серо-голубые глаза. Волосы её от природы были светлыми, русыми, как сухие стебельки рогоза, но перед публикой следовало быть яркой. Эльга красила волосы, время от времени омывая их отваром из высушенных листьев лавсонии, луковой шелухи и красной охры. Это придавало прядям медный цвет. А ещё её прадед был фэйри. Но сейчас это её беспокоило меньше всего.Сейчас у неё на уме было лишь одно: расседлать свою серую кобылу Мизу, доползти до спальни, упасть и уснуть. Жила девчонка Гюнтер почти на самом краю города, в маленьком двухэтажном деревянном домике, который для неё купили и обустроили всё те же братья-разбойники. Вокруг него был разбит крошечный сад, окруженный деревянным заборчиком — здесь росли низкие раскидистые яблони, а землю сплошь укрывали высаженные Эльгой тыквы. Сами тыквы уже почти совсем созрели, но убирать импровизированный баштан девушка не спешила, уж больно ей нравилась эта буйная зелень повсюду. Миза, такая же сонная, как и её хозяйка, дав себя расседлать и завести в стойло, опустила морду в корыто с зерном и с упоением принялась жевать. Эльга, отмахиваясь от огромного черного с рыжими подпалинами волкодава Эви, заперла хлипенькие ворота двора. Эви проводил девушку до порога, и там же привычно разлегся, приготовившись сторожить сон хозяйки. Эльга сбросила сапоги, нашарила кремень и кресало. Миг — и в плошке зажегся огонек, слабо освещая деревянный свод. Прежде, чем лечь спать, следовало разжечь камин и протопить жилище. Девушка прихватила охапку поленьев и поднялась по узкой винтовой лестнице в спальню.Там, сняв, наконец, длинное зеленое платье с корсетом, надев ночную сорочку и чепец, Гюнтер раздула в каменной пасти камина пламя и бросилась в постель. Господи, наконец-то она выспится. Ведь сегодня так удачно ?Дикие травы? закрылись на пару часов раньше, и можно было позволить себе эти самые лишние несколько часов сна.*Дикий виноград не особо прибавил сил беглецам. Они устроились между двух замшелых валунов — те прикрывали путников от ветра, заодно скрывая собой зыбкое пламя костра. Голиаф отошел чуть поодаль, мирно щипая скудную траву равнины. Белка угнездился под теплым боком Ланселота, стараясь не двигаться слишком резко, чтобы случайно не причинить Плачущему Монаху ещё больше физической боли.Мальчик, взяв на себя обязанности часового на час—другой, подумал, что, наверное, он должен был бы убить Монаха. Ведь тот не только его, Белку, оставил сиротой. С другой стороны, здесь и сейчас Плачущий встал на путь истинный. Во всяком случае, с точки зрения фэйри. Он собственной кровью смыл свои преступления — в глазах Белки так точно, пожертвовав ради мальчика жизнью. ?Нет, я не стану мстить? — подумал Белка. Ни сейчас, ни потом. Красным паладинам — да. Но не Монаху. А сам Ланселот, прежде, чем провалиться в забытье, лишний раз мысленно себе напомнил: они должны выжить. Во что бы то ни стало.Костёр довольно затрещал, когда Белка подбросил в него ещё сухой травы. Мальчик прислушался к рваному дыханию Плачущего. Ещё ни разу мир не видел этого жестокого убийцу таким беззащитным. Где-то далеко-далеко раздался многоголосый собачий лай. Персиваль лениво зевнул, но тут же его словно пружиной подбросило.Собачий лай!Сон и усталость тут же сняло волной страха и злости.За ними погоня. — Эй! — Белка затормошил Плачущего. Дважды пытаться разбудить Ланселота не потребовалось. Тот открыл глаза, и по выражению лица мальчишки всё понял. Мальчик подскочил к костру, затаптывая его, а Монах свистнул Голиафу, попутно стараясь собрать себя в кучу для рывка в седло. — Мы в Вестгейтс? — Белка подставил плечо под выскальзывающую из стремени ногу спутника, помогая тому зафиксироваться. — Уверен, что они нас укроют?Ланселот стиснул зубы, протягивая ладонь мелкому: — Я уверен, что они укроют тебя. Остальное не важно.*Эльга уже видела, наверное, десятый сон, как её бесцеремонно разбудили настойчивые мужские голоса под запертыми окнами, и раскатистый сердитый лай Эви. Девушка подобрала волосы, скормила камину ещё полено, распахнула ставни и свесилась наружу: — Ну, чего ещё? — и уж точно она не ожидала увидеть у собственных ворот двух Красных Паладинов с факелами и обнаженными мечами! Кряжистые мужчины с суровыми лицами и выбритыми макушками, увенчанными крестообразными шрамами, стали ещё суровее, как только увидели хозяйку дома. — Мы разыскиваем преступников против веры и короля! — один из паладинов нетерпеливо стукнул по невысоким, едва доходившим до его груди дубовым воротам. — Леди, мы должны осмотреть дом!Эльга была крещёной. Эльга была христианкой. Но Эльга не любила паладинов — за их жестокость, фанатичность, и за продажность их руководства. Однако, сопротивляться было бессмысленно и чревато. Гюнтер набросила шаль на плечи, спустилась, распахнула двери домика, свистнула Эви. Волкодав, недовольно ворча, убрался под крыльцо, и двое в красных плащах вошли. Один устремился прямо в дом, а второй, заглянув на конюшню, возвратился и обратился к Эльге: — Мы разыскиваем Плачущего Монаха. С ним должен быть мальчишка-фэйри, — в ответ на его реплику по лицу Эльги проскользнуло неподдельное удивление и страх, и паладин, с пару мгновений насладившись произведенным эффектом, продолжил, — Фэйри, род чудовищ и ведьм, совратили его разум, дитя моё. Если столкнёшься с ним на пути своём, немедленно дай знать нашим братьям!Девушка нахохлилась, морща нос и борясь с зевотой: — А он не убьёт меня раньше, чем я доложу о нем? — Не убьёт. Ведь ты, маленькая леди, человек, и тем ценна.Эльга поёжилась. Ну, да. Человек. Наверное.Второй паладин шагнул из домика: — Никого, — кивнул второму, и те устремились прочь со двора.Девушка заперла за ними ворота, потрепала за ухом Эви, выскочившего облаять удаляющихся церковников, закрыла на засов входную дверь. И уже было собиралась разуться, подняться и продолжить прерванный сон, как вдруг лай волкодава сорвался на тявканье. Эльга замерла. Она знала всю гамму интонаций своей собаки, и то, что она услышала сейчас, означало одно: пёс в замешательстве. Так бывало, когда во двор пробирались котята, или цыплята, и добряк Эви возмущался на своём, собачьем — вроде как и чужой, и сожрать жалко. И тут же в дверь постучали. — Да ладно! — Девушка развернулась на каблучках сапог, рванула засов и распахнула дверь.На пороге, повиснув на дверном косяке, держась за отбитую кистенями грудь стоял мужчина, лет тридцати пяти, в тяжелом тёмно-сером плаще с капюшоном. Его поддерживал светловолосый мальчик. Огонек в плошке выхватил брызги крови на их лицах, а на щеках мужчины — характерные багровые полосы под глазами.Эльга отшатнулась, моментально узнав, кто перед ней. — Миледи, прошу!.. — Плачущий оскалился, борясь с волной боли в ребрах. — Укройте нас на одну ночь!*