6. Люси/Говард. ?Первая любовь?. (1/1)

Сотни листьев тёплых оттенков спешат к земле, приковывая к себе внимание гостей маленькой рощи. И правда, как можно не восхищаться этим прекрасным танцем на фоне голубого неба? Лавкрафт совсем не заметил, как замедлил шаг. А потом и вовсе остановился на месте, не в силах сопротивляться осенним чарам. Листья пляшут над их головами так быстро, что Говарду приходится закрыть глаза, чтобы голова не заболела. В кромешной темноте слышится шелест, шёпот трав и звонкие голоса. А по парку гуляет ветер, воруя у деревьев их пёстрые наряды. У дуба, у ясеня, у старого клёна. Они почти добровольно расстались со своим сокровищем, печально покачивая голыми ветвями вслед. Лавкрафт тянет руки к небу, пытаясь поймать хоть один лист, но ревнивая природа не позволяет прикоснуться ни к одному до своих даров в такой важный для неё момент. — Зачем же так? - в который раз спрашивает он, но деревья молчат в ответ. Они всегда молчат. Зато порывистый ветер смеётся всё громче и громче, поднимая кучи листьев обратно в небо. Земля и безжалостный борей уже много веков отказываются отвечать странному человеку. Маленькая чудная спутница почему-то не окликнула его сейчас. Как странно, так странно, ведь всю дорогу она только этим и занималась, призывая не отвлекаться на глупости. Может быть, она уже ушла дальше, оставив чудака наедине с листопадом. Если бы сейчас Лавкрафт отвлёкся на поиски, то наверняка бы потерял юную Люси среди пёстрых красок. О, надо ли говорить, какое чувство восторга испытывала Люси в такие дни осени? Яркие краски прельстят любое воображение, а приятная прохлада освежит и приведёт в порядок самые мутные мысли. В воздухе слабо ощутим женский парфюм и запах жжённых листьев, а сами же они всё кружатся и кружатся над головой, медленно, завораживающе, и так же медленно стелются под ногами и... ах, какое бы счастье было прогуливаться тут одной. К сожалению, такова работа и приказ. Монтгомери на этих мыслях смешно фыркает но, замечая удивительно гладкий бордовый листок, скоро уходит в небытие и поднимает его. На просвете листа видны тонкие жилки, чудно расползающиеся в разные стороны. И как тут не остановиться, чтобы насобирать целый букет? Мутно красные, жёлтые, оранжевые, кое-где — зелёные — и в общем всё выглядит так мило, так правильно. Она касается подушечками пальцев длинных черешков. Кажется, если сплести их воедино, получится неплохой венок, но — ах! — яркие венки чудно смотрятся только на тёмных волосах, на рыжих же просто теряются. Тёмные волосы?.. Переплетая меж собой кленовые листья, она вдруг вспомнила о существовании своего не-от-мира-сего напарника (всего на задание, к её счастью). На фоне ярких деревьев он слишком выделялся. Скажем, как нагой ноябрь средь середины октября. Выделялся он и своей странностью. Пугающий, с пустым, безразличным ко всему взглядом, он напоминал глубокое море, над которым тяжёлые серые тучи уж давно заволокли всё небо. Люси поморщилась. Стало интересно: может ли он испытывать хоть какие-нибудь чувства? Но смешанные чувства быстро пропали её, когда в руках оказался уже готовый пышный венок. Люси надела его, чувствуя, как края широких листьев щекочут щеки, но лицо её и без того выражало мечтательную радость. Надо было догонять Говарда. Найти его несложно: как ориентир, длинные тёмные волосы, которые ни с чем не спутаешь, и... листья на них? Люси рассмеялась тихонько, подбегая к нему, раскидывая носками туфель всё осеннее богатство. — Ну как? — Она улыбчиво сощурилась, появившись прямо перед носом Лавкрафта. — Мне идёт? К слову, Ктулху сейчас забавен и в какой-то доле красив внешне: листва, запутавшаяся в волосах, сияет белым, жёлтым, как главное украшение в этом мрачном образе, а сам он того, видимо, даже не знает.— Идёт? - сконцентрироваться в мире витых красок, только что пополнившихся новым пятном, было очень сложно. Этот образ, смутно знакомый, появился словно из ниоткуда, будто маленькое дерево выросло за мгновение, намереваясь ошеломить Лавкрафта. Поделом ему, поделом, нечего тревожить природу в такой откровенный момент. Говард с удивлением понимает, что это всё-таки Люси, а не дух осенней рощи. Корону из листьев впору носить вечно юным дриадам молодых лесов, но никак не человеку. Но было в хозяйке алой комнаты что-то от далёкой природы. В глазах-изумрудах маленькой нимфы блестит озорная искра, толстые амарантовые косы будто горят как рассветный пожар, а на лице играет улыбка. Среди всей золотой картины она как самое яркое пятно. — Да. Идёт, - Лавкрафт качает головой, гоня прочь бессмысленные ассоциации. Как же грубо пленил уставший разум этот венок. Девушка была и будет человеком, ведь это одно из нерушимых правил. Какие глупые правила надиктовал этот мир. — Ли... Мод, - не стоит ему так сильно мотать головой. Хруст шеи - как будто кто-то наступил на ветку - может страшно перепугать спутницу. Ох, много думать Говарду тоже не стоит. От мыслей болит голова, а сам он чуть не забыл чужое имя. Ласточка. Лес. Люси. — Люси. Зачем листья опадают?— Как зачем? Люси только удивлённо смотрит на него, а сознание так и нашёптывает: ?Странный! Глупый! Он даже не человек!?, — и лишь часть её, что по непонятным причинам, должно быть, уходящим во времена приюта, холодных комнат и жуткой темноты как изнутри, так извне, проявляла малый интерес к загадочной личности. Да, он странный, но странность ли плоха? Люси ничем не лучше. Странная. С широкой улыбкой, брекетами на зубах и своим личным глубоким адом, где не тепло, не холодно — только тухнут людские тела в руках марионеток. Там тоже темно. А рядом — снаружи — даже красиво: всё так живо и мило, кажется почти безопасным. — Ну и глупый же вопрос! Люси тоже любила спрашивать себя о глупом. Например, почему, не имея в запасе личного времени, она отвечает на бессмысленные вопросы, и почему, состроив самое смешное лицо, надув щёки, она снимает со своей рыжей макушки пышное сплетение листьев. — Конечно, чтобы вырасти снова. В следующем году. Не быть же им вечно зелёными и красивыми. Тридцать сантиметров. Примерно. Лавкрафт кажется низкой Люси безумно высоким, но даже это не мешает ей преодолеть такое расстояние, подняться на носки и кончиками пальцев установить венок на мужской непослушной шевелюре. Выглядит смешно: деловой вид, длинные тёмные волосы, стройные скулы и... ах, венок тут никак не вяжется, но оттого выглядит чертовски правильным! Когда он хочет что-то сказать, Мод будто током прошибает — она гордо фыркает, будто всё в порядке вещей, и, скрестив руки на груди, разворачивается на тех же носках. Наверно, от неожиданности своих действий она успела немного покраснеть. — Да, да! Я сплету себе новый, а ты считай это подарком. И, боже! с такими темпами мы точно опоздаем!Невесомый венок пал на голову тяжким грузом. Как первый снег в конце ноября. Слепяще белый, редкий, пушистый, он такой нежданный, чуждый, но до безумия приятный. Великий из морских глубин и подумать не мог, что может иметь ассоциации или, что более бестолково, ощущения. Давно позабытые понятия всплывают в сознании, напоминая о том, как губительна игра в эмоции. А ещё он вспоминает тепло и щёки, тронутые краской. — Ох, - Говард оглядывается по сторонам. Под ногами ковёр из рыжих оттенков, полных боли, а сам он словно ненужный штрих безумия на этом полотне. Так, наверное, думала Люси, когда покрыла голову этого недоразумения пышным венцом, уподобляя Лавкрафта всей картине. Она тоже полна боли, она, самый яркий рыжий отпечаток на холсте. Его бы чем-нибудь оттенить. Алый лист падает прямо в холодные руки. — Подарок? - слово теряется в свисте ветра, ворошащего осенний пейзаж. Странно, что эта мысль посетила его голову. Девушка-нимфа зовёт неказистого человека следом. Она идёт, совсем не оглядывается и что-то насвистывает. Догнать её не так трудно, всего-то несколько шагов. Куда сложнее вплести в рыжие локоны новый узор-листик, дополняя и без того пёстрый образ. И совсем невозможно объясниться, когда Люси оборачивается, театрально хмурясь. Потом Лавкрафт что-нибудь придумает, сейчас не до того. Сейчас его тянут прочь из замершего этюда, куда-то навстречу живому миру и делам. И почему-то Говард уверен, что не раз будет видеть эту картину во снах.