- 2 - (1/1)

Втайне Алекс всегда ждал этого момента. Как говорится, сколько веревочке ни виться, конец всегда один: рано или поздно их тайное место рассекретят, и придется искать другое — если, конечно, не доведется драматично погибнуть при облаве. Умирать Алексу не то чтобы хотелось, однако время от времени он игрался с этой красивой и печальной мыслью к собственному удовольствию. Однако, как бы то ни было, стоило признать: увидеть князя Трубецкого удобно расположившимся в любимом кресле было несколько неожиданно. Алекс как-то иначе представлял себе полицейскую облаву. — О, привет, Аркаш, — он улыбнулся, по собственному мнению очаровательно. — А где все? Надеюсь, ты никого не убил или, упаси господи, не арестовал? А то, я вижу, ты при исполнении. Кстати, мундир на тебе сидит просто отлично, давно хотел сказать. Несмотря на насмешливый тон, Алекс всерьез беспокоился. Ни одной причины доверять Аркадию у него не было.— Я позволил твоим людям уйти, — отозвался Аркадий. — Пока что никто не пострадал. — Как это заботливо с твоей стороны! — неискренне восхитился Алекс, которому происходящее нравилось все меньше. В целом, разумеется, следовало ожидать, что Аркадий придет за своими часами. Но Алекс и не предполагал, что с этой претензией заявятся к нему домой. Это воспринималось как грубое вторжение, и хотя частную собственность Алекс отрицал, ему по-звериному хотелось защитить то единственное, что он считал своим.— Но знаешь, когда в следующий раз захочешь произвести на меня впечатление, можешь просто пригласить меня в ресторацию, а не устраивать этот балаган, — неожиданно холодно, безо всякого жеманства сказал Алекс, опершись бедром о край стола. — Кстати, это мое кресло, не хочешь встать?Аркадий, разумеется, и не подумал подняться. — У тебя мои часы, — сказал он сухо. — Верни их.— С чего ты взял? — Алекс прищурился. — Я в глаза не видел твоих часов. У Аркадия нервно дернулся кадык, и это отчего-то воспринималось как маленькая победа. — Я знаю, что ты их украл. — Откуда у тебя такая уверенность? Профессиональное чутье? Или сходил в гадательный салон? — Хватит паясничать! — Аркадий резко саданул кулаком по столу. — У нас был уговор. Ты не должен был меня обворовывать. — Да не я это был! — Алекс тоже повысил голос. Он решил до последнего идти в отказ и отпираться. — С меня довольно твоих беспочвенных и совершенно оскорбительных обвинений. Прогнать я тебя, конечно, не могу, но, возможно, ты, как благородный человек, уйдешь добровольно? Видишь ли, я устал и хотел бы выспаться. Не дожидаясь ответа, он демонстративно прошел мимо Аркадия — и почти не удивился, когда его запястье поймали в крепкий захват. — Стоять, — раздалось глухо. — Я тебя никуда не отпускал. По спине пробежала дрожь. В любой другой день Алекс, наверное, не стал бы рыпаться: как ни крути, у Аркадия было слишком много компромата на него. Стоило хотя бы изобразить послушание, да и остаться с неработающей правой рукой из-за собственного упрямства было бы весьма прискорбно. Однако это наглое вторжение на его территорию окончательно уничтожило в Алексе инстинкт самосохранения. Он дернулся в сторону — и Аркадия, разумеется, это взбесило. Удивительно ловко и стремительно, особенно для человека своей комплекции, он поднялся с кресла, заломил Алексу руку за спину, грубо уложил лицом в стол и прижал, не давая пошевелиться. — Где мои часы? — хрипло спросил Аркадий. — Храню в своей спальне под подушкой, — просипел Алекс и, к слову сказать, почти не соврал: он держал их в ящике у изголовья. — Все, поздравляю, ты победил. А теперь отпусти меня, я верну тебе часы, и мы расстанемся врагами. Однако Аркадий никак не отреагировал: он продолжал вжимать Алекса в стол и, кажется, внимательно рассматривал его. — Думаешь, как наказать меня? — догадался Алекс, дивясь собственной смелости. Уж сейчас мог бы и смолчать! Пожалуй, его слишком сильно приложили головой о стол, вот и срывалось с языка всякое лишнее.Аркадий шумно втянул воздух и чуть ослабил захват. Сейчас был самый подходящий момент, чтобы вывернуться да удрать, однако Алекс отчего-то медлил. Какой-то совсем дурной частью своей грешной души он чувствовал странное желание узнать, чего с ним сделают дальше. Тем временем, Аркадий медленно протиснул ему колено между ног и замер, словно бы колеблясь, как поступить дальше. Ожидание неизвестного — вернее сказать, вполне известного, судя по всему — было вязким и мучительным, и Алекс не выдержал. Долго молчать он в принципе не умел, потому как звук собственного голоса с детства его успокаивал: — Слушай, я понимаю, что тебе как винтику репрессивного механизма подобное по нраву. Вот это вот заломить руку, разложить на столе, сделать так, чтоб я ударился головой и, кажется, в кровь расцарапал себе щеку. Но, может, дойдем до кровати? Кажется, я догадываюсь, как ты решил меня наказать, и не вижу ни единой причины, почему бы не сделать это в комфортных условиях. Я не льщу себе надеждой получить удовольствие, это ведь наказание, но тебе же самому так будет удобнее, у меня хорошая кровать. Может, не настолько хорошая, как твоя, но клопов я повывел.Ответом ему было напряженное молчание и еще один рваный глубокий вдох.— Шутка, — устало сказал Алекс. — Не было тут никогда клопов. — Ты понятия не имеешь, что мне по нраву, — холодным тоном, однако немного невпопад процедил Аркадий. Он совсем разжал захват и зачем-то положил тяжелую ладонь Алексу на спину. — Так, может, просветишь меня? — спросил тот, заранее готовясь быть битым за свою наглость.— Зачем? — спросил Аркадий безо всякого выражения. Алекс вздохнул. — Как же с тобой сложно! Может, затем, чтоб если бы ты ну, знаешь, иногда… Иногда вел бы себя как человек и получал удовольствие, то не был таким злым, как бешеная псина. Как тебе такой ответ? Кажется, эти слова говорить определенно не стоило. Аркадий рассердился всерьез: рывком поднял Алекса со стола, развернул к себе, резко встряхнул за плечи и посмотрел на него злым и каким-то отчаянным, что ли, взглядом. И по уму сейчас следовало бы подготовиться к болезненному удару, однако Алекс предпочитал действовать не по уму, а по наитию.— Хорошо, давай, ударь меня! — весело предложил он. — Чего смотришь? Ударь, если легче станет. Только ведь не станет, правда? Знаешь же, что не станет. В глазах Аркадия появилась растерянность; он явно не ждал таких слов, да и бить словно бы больше не собирался. Его ладонь осторожно скользнула под пальто и несмело легла на талию.— Ты такой хрупкий, — зачем-то сказал Аркадий. Звучало так, будто он случайно озвучил свои мысли. — Особенно для преступника.— А ты высокий для… Для кого угодно, честно говоря, — сварливо отозвался Алекс. — Меня твой рост ужасно раздражает, если хочешь знать. Аркадий нахмурился. — Почему это? — Ну как ж, — Алекс криво улыбнулся. — Вдруг вздумаешь меня на плечо взвалить и утащить в какое-нибудь идиотское и несимпатичное мне светлое будущее.Аркадий внимательно посмотрел на него — и ухмыльнулся:— Никогда не понимаю, когда ты шутишь, а когда всерьез говоришь. — Это ничего, — отозвался Алекс, сам не зная, отчего у него так потеплело под ребрами. — Я и сам не всегда понимаю.Аркадий снова посмотрел на него изучающим взглядом, и подумалось глупое: будто он сейчас наглядится, не выдержит и поцелует его. Молчание звенело от напряжения, и безотчетно хотелось прервать это обоюдное мучение каким угодно способом.— Пойдем в мою каюту, — наконец произнес Алекс. — Часы тебе верну. Аркадий отдернул руку и кивнул точно через силу. Он последовал за Алексом вверх по лестнице, все еще не говоря ни слова, и от этого было немного не по себе. Снова показалось, будто бы ему почти удалось добиться от Аркадия чего-то человеческого и настоящего. Хотя с чего Алекс решил, что это человеческое и настоящее в принципе было? У него с детства было слишком богатое воображение; очевидно, оно и тут сыграло роль. Оно — и поистине ослиное упрямство, не позволяющее так просто махнуть рукой, забыть, довольствоваться тем, что дают и старательно искать путь к выгодному расторжению их унизительного договора. А может, беда была в том, что Алекс никогда не влюблялся, однако отчаянно хотел, чтоб его любили. *** Зайдя в каюту и закрыв дверь, Алекс достал из ящика часы и протянул их Аркадию. — Я правда не собирался тебя обворовывать, — признался он. — Рука дрогнула. Сам понимаешь, привычка. — Не понимаю, — отозвался Аркадий, пряча часы в карман. — И наказания за свой проступок ты не избежишь. К тому же если подобное повторится, наша сделка будет расторгнута с неприятными для тебя последствиями. Алекс поморщился и ничего не ответил. Запястье болело, поцарапанная щека саднила, однако хуже всего было это странное давящее чувство внутри, холодное и склизкое какое-то. Было уже ясно, что случится дальше: Аркадий потребует обслужить себя ртом, или же воспользуется удобной ситуацией и торопливо возьмет Алекса у стены, или даже в кровати, или… Это было неважно, впрочем. Сегодня Аркадий явно не изменит себе и не позволит даже проблеска ласкового жеста, Алекс же снова будет бессильно злиться. Он уже почти открыл рот, чтоб сказать нечто колкое и об их договоре, и об этой нелепой связи, как вдруг Аркадий произнес: — У тебя на щеке кровь. — И кого же мне за это благодарить? — огрызнулся Алекс. Они снова помолчали, и на этот раз молчание было нервическим и колючим. Хотелось посмотреть в глаза, но было страшно выдать себя. Алекс чувствовал, что в его взгляде непременно отобразится вся его жажда быть замеченным и прочие лишние чувства. Все то, что следовало бы скрыть. — Ты был кое в чем прав в тот раз, — проговорил Аркадий. — Я тебя заметил, уже очень давно. Эти слова отчего-то лишь разозлили. — И что с того? — То, что я хочу изменить условия нашей сделки, — продолжил Аркадий. Его голос оставался спокойным. Слишком спокойным, чтоб в это притворство можно было поверить. — Даже так? — Алекс скрестил руки на груди. — Я весь внимание.— Ты не должен ни с кем делить постель. — сказал Аркадий, не меняя ровного тона. — Если я узнаю, что ты с кем-то спишь, ты пожалеешь. Это требование было внезапным, как удар по затылку. На секунду Алекс почувствовал себя оглушенным — а затем просто дьявольски злым. Аркадий имел над ним власть и продолжал расширять ее рамки, ничего не давая взамен. От этого почти физически тошнило. — А, вот, к чему ты клонишь! — издевательски воскликнул Алекс. — Понятно, решил меня поиметь, но подцепить от меня какую-то дрянь боишься, ясно дело. Вот только, — его улыбка стала шире, — я не твоя собственность, Аркаш. На лице Аркадия мелькнуло хищное выражение. Он дернул Алекса на себя, затем притиснул к двери и, склонившись к его уху, выдохнул коротко:— В самом деле не моя собственность? Алекс подумал, что терять ему больше нечего. Он чертовски устал играть по чужим правилам, устал быть послушным, и выход у него здесь и сейчас был лишь один — урвать себе хоть что-то. Поэтому, сделав глубокий вдох, Алекс подался навстречу и впился в губы Аркадия злым и яростным поцелуем. Он ожидал, что его оттолкнут и ударят, однако Аркадий просто застыл, разрешая себя целовать — а потом вдруг ответил, причем равноценно болезненно и страстно. Пол ушел из-под ног, а в голове стало темно и восхитительно пусто. Происходящее наконец-то стало правильным и настоящим, хоть ненадолго, хоть на минуту, но стало. В какой-то момент Алексу показалось будто он задыхается, однако прерваться первым он из гордости не мог. Они отстранились друг от друга одновременно, задыхаясь и дрожа. — Что, побежишь мыть рот с мылом? — прошипел Алекс. Он сам не знал, отчего продолжал так отчаянно нарываться. — Или, может, хоть пальто с меня снимешь?— Сниму, может быть, — в тон ему ответил Аркадий. — Если ты замолчишь наконец. Он посмотрел на Алекса этим своим изучающим взглядом — и снова поцеловал, жарко и голодно. В отместку тот положил ладонь ему на бедро, не встретив сопротивления, переместил ее к паху, сделал пару уверенных расчетливых движений — и с удовлетворением отметил, как Аркадий вздрогнул и подался ему навстречу. Впрочем, через мгновение тот отстранился и проговорил, явно с трудом владея своим голосом: — Раздевайся, и побыстрее. — А дальше как, лицом в подушку? — спросил Алекс с вызовом. После этого их слишком долгого поцелуя терять уже было совершенно нечего. — Нет, — Аркадий серьезно покачал головой. — Я хочу видеть твое лицо. Алекс поймал себя на том, что вот оно, то самое человеческое, которое он так хотел достать из Аркадия. От этой мысли почему-то стало не по себе, и Алекс попытался забыть ее, хотя бы на несколько минут. Однако внутри что-то словно бы надломилось, и совсем забыться не получалось. Обычно Алекс раздевался медленно, красуясь, теперь же хотелось поскорее все с себя снять, чтобы перестало быть так жарко, чтобы все поскорее закончилось, чтобы не показать ненарком свое душевное смятение. Одновременно Алекс наблюдал, как раздевается Аркадий, столь же торопливо, и ловил себя на том, что любуется его статью и что хотел бы сам раздеть его в следующий раз — если этот следующий раз, конечно, когда-нибудь случится. Удивительно, впрочем, что Аркадий в принципе стал утруждаться подобным, мог бы и просто брюки приспустить. О причинах, побудивших его к такой открытости, лучше было не думать.— Возьми масло в ящике, — сказал Алекс, искренне наслаждаясь своим командирским тоном. — И можешь особенно не деликатничать. Аркадий смерил его взглядом, холодным и будто презрительным, и бросил:— Даже не собирался. Это ведь наказание.Деликатничать Аркадий и в самом деле не стал — вернее, очень постарался сделать вид, будто вовсе не пытается. Однако от Алекса не укрылось то, как он осторожно, явно боясь причинить боль, вводил в него пальцы — и то, как он на миг замер, заменив их на член. Собственная наблюдательность сейчас казалась проклятием: не хотелось думать ни об этих никак не вяжущихся с наказанием нежностях, ни о том, отчего ему самому так от этой ласки хорошо, аж до темноты перед глазами. Алекс расслабился лишь когда Аркадий начал резко вбивать его в кровать. Так было правильно — страстно, бездумно, бесчувственно. Было бы бесчувственно, если бы только Алекс мог не стонать едва слышно, не царапать плечи Аркадия, не целовать его, забывшись, и не касаться себя украдкой, потому что ему отчего-то хотелось дойти до разрядки именно сейчас, подстраивая свои движения под пульсирующее распирающее чувство внутри. Алекс почти ненавидел себя за эту полную неспособность к бесчувствию. Аркадий справлялся куда лучше: за все время он не издал ни звука и не позволил себе ни одного лишнего жеста. Удивительно, но у них при этом получилось излиться почти одновременно, как не со всяким постоянным любовником выходило. Аркадий, разумеется, не стонал, только дрожал немного. Алекс же больно прикусил губу, однако это не помогло: его стон вышел достаточно громким и крайне жалким. Да и сам Алекс, надсадно дышащий, весь мокрый и перепачканный, наверняка представлял собой крайне беспомощное зрелище.После Аркадий молчал. Не поблагодарил, не предложил обтереться, просто молчал. Затем, свесившись с кровати и порывшись в своих вещах, он извлек злополучные часы и положил их на кровать рядом с Алексом.— Оставь себе, ты заслужил, — сказал Аркадий и прибавил: — Скоро ты мне понадобишься. Жди.— Тебе понадобятся мои бесценные руки или красивая задница? — нахально спросил Алекс, наматывая цепочку от часов на руку. Возможно, стоило оскорбиться этой подачкой и этим молчанием, однако он считал часы своим трофеем, который по праву к нему вернулся. А молчание… Об этом и сожалеть не стоило.Аркадий тем временем бросил:— И то, и другое. Он привел себя в порядок и оделся, причем снова молча, неторопливо, точно давая на себя полюбоваться, и ушел не прощаясь. Глядя на закрытую дверь и сжимая в ладони часы, Алекс решил, что больше не станет доставать из Аркадия это вот настоящее и человеческое. Слишком уж сильно оно Алекса перемалывает.