Часть 104. (1/1)

Эта зима в Норвегии теплее, чем во все предыдущие годы, но Эвен мерзнет. Обматывает свою тощую шею шарфом — толстым, клетчатым, любимым Исака, надевает под куртку пару толстовок, на макушку нахлобучивает теплую шапку, и сверху припечатывает это всё капюшоном.Медвежонок, удравший от родителей в сильную вьюгу. Или эскимос, пробирающийся по льдам в свое иглу.Исак берет его за руку. Закоченевшие пальцы с готовностью обхватывают ладонь. Эвен улыбается сконфуженно, и уголки рта как-то скорбно кривятся. Увядшими от холода лепестками цветов.— От меня одни заморочки. Это сложно, я знаю...Исак легонько шлепает по губам тыльной стороной обветренной, шершавой ладони.— Все нормально, окей? Не смей загоняться.Наклоняется и дышит на пальцы, а после наматывает на шею Эвена еще один шарф и застегивает куртку до подбородка. Умудряется прихватить молнией немножечко кожи. Тот ойкает, и оба хором смеются, разбавляя напряжение, звенящее в воздухе льдинками, что снаружи сковывают поверхности луж часа за три до рассвета.Прижимается лбом к его лбу.— Все нормально? Может быть, хочешь домой? Мы вполне можем пропустить вечеринку. Без нас там обойдутся.— Было бы круто.Эвен опускает ресницы. Их кончики мелко дрожат. А еще он беззвучно глотает, обхватывая руками Исака.Это просто зима, уговаривает себя Вальтерсен. Это просто зима, которую Эвен не любит, и хандра, что подкрадывается, когда за окном слишком долго тяжелое свинцовое небо, что опускается на плечи и давит. Вбивает в землю по пояс хандрой.Это просто хандра. Никакой это не приступ.*Дома они не зажигают верхний свет. Эвен, сбросив ботинку и куртки, клубочком сворачивается на диване, забравшись под плед. Исак сдвигает плотные шторы и зажигает тусклый светильник в углу.— Так лучше?— Определенно.— Может быть, сделать горячего чаю или какао?— Ты знаешь, что — самый лучший? Не только в Осло. Во всем чертовом мире.Исак задирает нос в потолок, ухмыляется:— Знаю. Потому-то ты и любишь меня. Полежишь один пару минут? Принесу чего-то горячего и мигом тебя отогрею.— Не бойся, я не сбегу.*Нура звонит, когда молоко на плите начинает потихонечку закипать. Исак дробит плитку шоколада на кусочки, принимая звонок и тут же зажимая телефон между ухом и плечом.— Так понимаю, нас потеряли? Прости, мы до вас не дошли.— Да не то чтобы сильно. Я помню, что Эвен начинает хандрить, когда на улице долго промозгло. Но не могла не уточнить, все ли в порядке.— Бывало и хуже. Не парься. Скажи лучше, что там у вас с Крисом?Нура отчетливо фыркает в трубку, одним лишь звуком донося до него, что она думает про эти попытки и где их вертела.— Исак Вальтерсен! Займись-ка ты своим парнем и не суй длинный, как у Пиноккио, нос, куда не следует.— Заметано, детка. Вот только в следующий раз не пытайся спрятать засосы, когда выходишь из тачки Пенетратора... Все-все, я молчу...Отключается с тихим смешком. В комнате — тихо. Он, осторожно разливает по кружкам горячий шоколад. Добавляет подсохшее маршмеллоу. У кого-то слипнется зад, но... Эвен любит сладкое. Это поможет.— Хэй. Смотри, что принес.Садится рядом с ним на диване. Эвен, подгибая длинные ноги, принимает кружку. Скользит большим пальцем по стенке, обводя мордочку лупоглазого оленя в прикольной шапке с помпоном. Улыбается:— М-м-м-м... шоколад. Я думал, кто-то не любит готовить, — и делает огромный глоток.Тут же морщится, обжигаясь.— Давай, осторожнее. Я хотел тебя согреть — не сварить.— Согреть меня можно разными способами. — И играет бровями.— Пошляк... — с облегчением хохочет Исак, потому что на лицо его парня потихоньку возвращаются краски.Потому что Эвен лезет руками к нему под футболку и заваливает на диван, едва не обварив шоколадом. Исак, притворно жалобно хнычет:— Тебе хоть понравилось?— Очень, малыш... Только ты намного вкуснее.И прикусывает за губу, гладя шею длинными — уже совсем не холодными — пальцами.Исак с готовностью отвечает.В небе за окном расходятся тучи, открывая россыпь подмигивающих весело звезд.