Четверг (1/1)
— Потрясающе умный мальчик, — говорит мама, ласково гладя улыбчивого сына по каштановым волосам. – И самостоятельный очень. Отца у него нет, справляемся со всем, сами, но знаете, такая умница, так во всём помогает…Фред кивает, робко поглядывает на мамину подругу, восхищающейся тихим и добрым сыном миссис Пренси (?а вот мой, — вздыхает, — ох, вы бы знали, какое наказание, мой-то!?), и кивает маминым словам, рассеянно думая о чём-то постороннем. Ему никогда не было удобно находиться с мамой в тех моментах, когда она его хвалит – он вообще не очень-то любил, когда мама о нём рассказывала, как-то это… излишне слащаво, что ли, всегда получалось. Неестественно. Как будто ему семь лет, и его хвалят за первый самостоятельно вылепленный куличик, хотя хвалить, в общем-то и не за что…Простого и тихого, но крайне улыбчивого и прилежного мальчика в очках преподаватели в новой школе полюбили сразу: сказалась врожденная неконфликтность Фреда, его покладистость, исполнительность, и ещё то, что он, в отличие от прочих мальчишек в классе, не интересовался ничем аморальным. Иногда, разве что, позволял себе поиграть в футбол, но и там особенно не выделялся. Один только раз преподавательница – старая дева, красящая засохшие нецелованые губы оранжевой помадой, накричала на мальчика за ?неправильность? сочинения, но, увидев испуганные и шокированные глаза Фреда, тут же замялась и исправила оценку, добавив двадцать баллов этому странному, но крайне обаятельному мальчику.Впрочем, считать Фреда тюфяком было бы тоже неправильно: с друзьями он был крайне общителен и светел, любил обсуждать с ними умные книги и интеллектуальные передачи, с радостью получал новую информацию и легко её усваивал, не отказывался от посиделок с родными…
Только проблема была в том, что друзей в новой школе у Фреда Пренси не было. Кроме, пожалуй, этого странного парня, соседа по парте. Но он – совсем другое дело……В новой школе Фреду было очень неуютно. Он вообще всегда долго привыкал к перемене места, а уж переезд и последующее поступление в другую школу и вовсе оказались для него шоком. Нет, ему сразу понравился новый класс – ребята в нем были неплохие, разрозненные, рассоренные, сложные, но неплохие, но как себя с ними вести и что вообще делать среди всех этих людей — было серьезной проблемой для улыбчивого интроверта Фреда.— Твой сосед. — Классный руководитель, замкнутый, угрюмый и недоброжелательный физик (профессор Нефарио), смахивающий на злого гения из какого-нибудь дешевого боевика, кивнул в сторону третьей парты третьего ряда – самое удобное место для шифрующихся хотя бы под хорошистов тунеядцев. Фред этому обрадовался: во-первых, он лелеял мысль, что уж теперь-то он сможет высыпаться (наверное, если этот профессор не окажется строгим учителем), а во-вторых, знакомство с классом лучше всего начинать с соседа по парте…— Привет!Сидящий возле стены угрюмый сутулый парень с сильно выдающимся вперёд носом мрачно посмотрел на своего нового соседа и лишь закатил глаза к потолку, уткнувшись потом обратно в свою тетрадь. Фред немного оробел: он не привык к тому, чтобы к нему вот так вот относились – хоть бы слово, что ли, из вежливости сказал… Но – навязываться человеку, который, судя по всему, занят каким-то важным делом, он не привык, поэтому просто молча сел рядом и стал искоса наблюдать за этим странным парнем.
Первое впечатление – ворчун. Из тех неисправимых пессимистов, которые портят своей унылой физиономией любой более-менее дружественный класс. Нахмуренный, выбритый под ноль (и не дразнят его, с такой-то блестящей лысиной? впрочем, такого поди подразни – заязвит небось, до смерти не опомнишься), руки сложены на груди, одежда скучного серого и удручающего черного цветов, длинные ноги вытянуты под стул впереди сидящих девочек… Вот только глаза его Фреду сразу отчего-то понравились – умные глаза, печальные, очень выразительные. Такие у примитивных идиотов не встречаются…Вдруг парень всплеснул руками, и стоящий рядом с ним стаканчик кофе опрокинулся на Фреда. Тот и сидящие впереди девчонки вскрикнули одновременно – те от неожиданности, Фред от боли: кофе был очень горячим…— Ай!— Что?! – Кажется, этот странный парень обратил внимание на тайную слежку за собой. – Какого черта ты на меня пялишься?— Я не… — пытался оправдаться Фред, мучительно краснея: кажется, его поняли абсолютно неправильно, да вдобавок одноклассники на них начали смотреть, ай-ай-ай, до чего ситуация неудобная… — Я просто хотел… вот…— Закадрить меня решил? В таком случае прости, но ты не в моем вкусе.— Да нет же! – воскликнул Фред, сжимая от стыда кулаки: кто-то в толпе начал уже посмеиваться. – Ты пролил на меня кофе!— Ничего, постираешь, — парень отряхнул свои чертежи и убрал их в плоский дипломат. – Твоя мама ведь так расхваливала твои таланты перед всем классом, может, ты ещё и стирать умеешь.
Тут Фред окончательно сгорел со стыда: вот что-что, а когда кто-то вспоминал слова его мамы о нем… это было ужасно, и стыдно, и унизительно, и вообще черт знает что…Весь побледневший и возмущенный, он встал, извинился перед каким-то мальчиком, которому он наступил на ногу, и поспешил из класса, провожаемый любопытными взглядами новых одноклассников; невыносимо сильно хотелось плакать – первый день в школе, и вот так вот, ну надо же, опозорился, неумный, не…— Эй! – и кто-то схватил его за локоть. Фред обернулся: это была одна из двух девчонок, сидящих впереди него – тоненькая, худенькая и очень гибкая черноволосая девочка с большими синими глазами, которая, судя по пластике, являлась балериной или какой-то такой подобной танцовщицей. – Это с содой надо отмывать, пойдём в буфет, возьмем.— А… ага. Спасибо, — Фред широко улыбнулся: ну хоть кто-то вызвался ему помочь, значит, всё не так безнадежно в новом классе…— Этот Грю просто ужас какой-то! – возмущенно заговорила девочка, ведя Фреда за собой по лестнице. – Понятия не имею, как его в нашей школе терпят! Отвратительный тип!— Грю?— Да, твой сосед по парте. Самый умный ученик в школе, но такая тварь! Разве можно так?!— Наверное, нельзя. – Фред задумался, можно ли опрокидывать на незнакомого человека кипяченый кофе, и через некоторое время все-таки решил, что, наверное, нельзя. Хотя, может, день у этого паренька плохой был… — Извини, я тебя напрягаю, наверное…— Да не извиняйся, всё в порядке! – Девочка изящно махнула рукой: как умирающий лебедь в балете, ей-богу. – Я Гизелла, можно Жизель. Тебя ведь Фред зовут, да?— Да, — он кивнул. – Фред Пренси. Я новенький, ничего тут не знаю…— Да, я понимаю, — кивнула она. – Вот буфет. Тебя подождать? Просто у нас такая большая школа, а этот старый хрыч, Нефарио, ненавидит опоздания, ещё наорёт… Два сапога пара с этим Грю.— Я был бы рад, — искренне и восторженно сказал Фред: ему теперь было не так стыдно и обидно за то, что произошло в классе; да и, кажется, у него друг новый может появиться…Через некоторое время в школе забыли о том неприятном инциденте с Фредом: к нему привыкли, даже отчасти полюбили, у него появился свой круг общения, он проникся глубокой симпатией и привязанностью к красавице Гизелле (всё же он был прав, она была балериной), даже задумал отправить ей валентинку в соответствующий праздник, познакомился с её подругой, Хэтти, которая показалась ему ужасно высокомерной и неприятной девочкой – в общем, адаптация прошла весьма успешно.Однако он так и не смог построить общение со своим соседом по парте, хотя по-прежнему очень хотел это сделать – исключительно из-за наследственного человеколюбия.Грю в школу ходил нечасто, но, всякий раз, когда он считал необходимым для себя появиться, он одновременно получал наивысшие баллы за все уроки (не по прихоти учителей, они бы с удовольствием валили мрачного и крайне неприятного ученика, и, если бы не его феноменальные способности в учебе, им бы это удавалось) и устраивал какие-то совершенно безумные и крупные хулиганства и проказы: лопал шарики у малышни, подставлял подножки, а один раз так вообще подменил у химика реактивы – лабораторию потом чинили несколько месяцев, настолько был силён взрыв. Фреда он искренне не любил, если не сказать больше, даже несмотря на то, что тот, опять же из природного человеколюбия, не раз вступался за него перед директором.— Зачем ты это делаешь? – недоумевала Гизелла. – Он же плохой!Фред растерянно пожимал плечами: ему нечего было ответить на это. Он был не дурак, и прекрасно понимал, что все его попытки подружиться и попытаться исправить этого странного типа обречены на провал, но он не мог так просто смириться с мыслью, что существуют люди, которые делают гадости другим исключительно из спортивного интереса. Несколько лет назад он, мелкий двенадцатилетний тихий мальчик, пытавшийся помирить разошедшихся родителей, прочитал книгу русского писателя с невероятной фамилией (Достоевский, До-сто-ев-ский… сразу и не выговоришь), ?Идиот?, и тогда же примерно шекспировского ?Венецианского купца? — наверное, он ни черта не понял, возраст ведь маленький для таких произведений, но в любом случае они сильно потрясли его своей глубиной и тем, как в них раскрыты самые омерзительные, казалось бы, личности. Маленький Фред даже придумал свою теорию: вот есть Достоевский, который, казалось бы, описывает самых омерзительных и невероятно злых людей, но описывает их так, что начинаешь их понимать и сострадать их горю; а есть… да если из тех же русских взять – мамин любимый Толстой тот же: совершенно другая ситуация – светлые замечательные люди, но так от них неприятно становится…
В любом случае он тогда вывел самую главную в своей жизни теорию: что неисправимых людей нет. И абсолютно плохих тоже, даже если они отвратительно себя ведут. Просто их понять надо. Фред не мог похвастаться тем, что понимает Грю, но всякий раз он вспоминает его глаза, когда тот смотрел на свои чертежи во время их первого знакомства и вздрагивает: ну как у плохого человека могут быть такие тоскливые и печальные умные глаза?
Иногда мама, в те моменты, когда её было ужасно плохо, упрекала сына за излишнюю мягкотелость и доброту и говорила, что боится за него, и не переживет, если он из-за неё попадёт в беду; Фред грустно кивал ей, прекрасно понимая, что мама, в общем-то, права, но сделать с этим ничего не мог. Во всяком случае, уж лучше его доброта и желание помочь человеку, попавшему, по всей видимости, в беду, чем показное откровенное равнодушие одноклассников. И что он мог ещё противопоставить и без того не очень доброму и пофигистичному к чужому горю миру кроме своего твёрдого желания дать опору человеку, потерявшему её?..— Всё будет хорошо, — произносит Фред вслух стандартную вечернюю мантру перед сном и улыбается самому себе: ему бы действительно очень хотелось бы в это верить.