Понедельник (1/1)

— О боже, я ничего не понимаю!Учебник отлетает от стены и беспомощно приземляется на кровать: он жалобно стукнул об матрас, словно отчаянно спрашивал: ?За что ты так со мной?? — у, сволочь, знает же, за что с ним так…— Я тебя ненавижу, — повторил учебнику Грю. Он ему почему-то на это ничего не ответил – вероятно, был настолько шокирован словами своего хозяина, что молча плакал, уткнувшись форзацем в кровать.Грю со вздохом откинулся на спинку стула. В школе он показывал невероятные результаты по математике, физике, геометрии, черчению, выигрывал все возможные олимпиады по конструкторскому делу… но чертова зарубежная литература! И зачем такой факультатив им, физикам?! Физикам! Не математикам даже! Чертовы французы с их напыщенно-элегантной литературой, немцы с кровавым трешем, мистикой и прочими ужастиками, многотомные русские произведения – это что, национальная черта русских писателей, расписывать элементарный сюжет, слегка усложненный психологическими интригами, на миллиард томов? Как он может всё это прочесть вместе с критикой, если до экзамена осталось меньше недели, как! И даже аудио-книги не очень помогали делу…Юноша тоскливо посмотрел в окно. Он не любил гулять, не любил выходить на улицу, да и вообще редко выходил из своей квартиры, но сейчас, выбирая между подготовкой к ненавистной зарубежной литературе и прогулкой под дождём куда-нибудь, он бы без сомнения выбрал второй вариант…И выбрал. Не всё ж дома сидеть, особенно когда заняться нечем.Грю с брезгливой ненавистью посмотрел на учебник и вышел из комнаты. Мама в своей комнате вязала, и так погрузилась в своё занятие, что даже не заметила бесшумный уход сына из дома. Впрочем, миссис Грю была из тех женщин, которые в задумчивости своей могли бы запросто не заметить и взрыва атомной бомбы – если бы, конечно, он не испортил им вязанье. Но, разумеется, такая мелочь, как уход сына из дома она оставила без внимания – если, конечно, вообще заметила это.Ну да неважно.Вопреки всем предрассудкам и общественному мнению, Грю никогда не носил с собой зонтики. Какой толк в бесполезной вещи – да он с ними и управляться никогда не умел, и поэтому всегда какая-то часть одежды его была мокрой, и хорошо, если только плечи, а если вдруг ноги промочит? Ходи потом злой от дискомфорта и простуженный – заразу он цеплял всегда легко.

К тому же под дождём ему нравилось гулять. Под солнцем, конечно, лучше, но и так тоже ничего.

Грю поднял ворот пальто: особенного смысла в этом не было, зато он чувствовал себя так… более защищенным, что ли? Спокойнее. Как спокойнее себя чувствует владелец дома, когда вокруг его дома стоит ограда от воров и простых зевак, даже если у него нечего красть – Грю не строил никаких иллюзий по поводу ценности своего внутреннего мира: вряд ли кто-нибудь из окружающих заинтересуется этой глупой мелочью. Разве что сосед этот его долбанутый пытается, чокнутый Фред…

При мысли о своих одноклассниках настроение Грю, которое и без того было паршивым, скатилось в совершенно отвратное; и он мрачно ссутулился, начиная жалеть о том, что вообще вышел на эту долбанную улицу (лучше бы дома поискал чем заняться), как его кто-то окликнул:— Эй, мистер Грю!Юноша дёрнулся: он ужасно не любил, когда его вот так вот подзывают по имени, неизвестно кто, неизвестно откуда; почти всегда это обозначало одни лишь неприятности.Но, кажется, не в этот раз: он спокойно выдохнул, когда с другой стороны улицы к нему ехал на своём электро что-то там (более всего эта штука напоминала очень медленный самокат с моторчиком) их школьный преподаватель по физике, невероятно старый и уже почти лысый профессор. Грю усмехнулся, заметив торчащие из-под дряхлого пальто белые полы халата, замызганные грязью, — профессор, даже выходя на улицу, не снимал своего белого халата— А, доктор Нефарио, — приветливо произнёс он, подходя к учителю: тот широко улыбался и потряс руку Грю в дружественном рукопожатии.— Даа, а я вот всё думал: заходить ли к тебе домой или нет? – продолжал он, слезая со своего необычного транспорта: ростом он едва ли доставал Грю до груди, поэтому приходилось запрокидывать голову для разговора со своим учеником. – Знаю, что нельзя, как-никак, а с матушкой твоей я знаком, но…— Что такое? – Грю внезапно обеспокоился: ещё не хватало, чтобы у профессора что-нибудь случилось.— Нееет, нет, не волнуйся, всё нормально, — махнул тот рукой, прятавшейся в черной кожаной перчатке исследователя. – Я просто пообщаться с тобой хотел. В лаборатории побыть, ну и всё такое…— А, ну тогда я за, — Грю воодушевился: всё лучше, чем гулять одному под дождём…Профессор, пожалуй, единственный человек, которого Грю мог терпеть подле себя – ну, единственный после мамы, разумеется. Старый, страдающий глухотой и частично склерозом, в прошлом – гениальный генетик, физик-ядерщик, сделавший немало открытий в кибернетике, физике и прочих смежных науках; по сути, его ?уволили? из Первого Отдела, ненавязчиво намекнув ему, что, дескать, ?мы подумали, что Вам целесообразнее было бы выйти на пенсию, ведь совершать такие рискованные эксперименты и работы в Вашем возрасте…?. В итоге обиженный и разгневанный ученый ушел сам, не дожидаясь решения начальства, и пошёл преподавать в колледж. Учительское дело ему не давалось никак: если физиком он, как говорилось выше, был гениальным, то в педагогике и банальной психологии он не понимал ничего, и недоумевал, почему это многие девочки после его занятий выходят все зареванные и боятся ходить к нему на занятия. Но ещё больше он не понимал, почему эти тупые дети не понимают элементарных вещей. Поэтому преподавание в классе Грю он считал манной небесной и своеобразным отпущением за все грехи прошлого: в кои-то веки талантливый (если не сказать гениальный) одаренный ученик, разбирающийся в физике! Ещё больше он пленил старика тем, что был в своём классе аутсайдером и вёл себя показательно обособленно, и, несмотря на высокие результаты, являлся главной головной болью дирекции и самым известным школьным хулиганом.

?Нашлись два одиночества?, — с усмешкой подумал Грю, спускаясь вниз по лестнице за своим учителем. Он уже не в первый раз был в гостях у доктора Нефарио, но всякий раз забывал о том, что коридор, ведущий с улицы в жилище, не рассчитан на человека с ростом выше, чем у самого доктора, поэтому всякий раз больно бился лбом о выступ с потолка, и это уже не говоря о том, насколько сильно ему приходилось сгибаться…

Но зато в самом доме потолки были высокими – выше четырёх метров, с замечательной акустикой и звуконепроницаемыми стенами. Окон не было, а освещение было настолько неярким, что при заженных люстрах приходилось дополнительно включать лампы. На стенах висели чертежи, схемы и различные инструкции по применению того или иного оружия; ни картин, ни фотографий – ничего такого, что обычно вешают на стену (зато очень милые цветочные розовые обойки...).

На кухне доктор поставил чай и с грохотом сел на стул:— Ох, устал. Старость не радость...— И молодость гадость, — традиционно закончил фразу слегка улыбнувшийся Грю: почему-то в этой квартирке он чувствовал себя намного уютнее, чем в доме у матери. – Как продвигается опыт?Нефарио, шумно дыша, протёр лоб старым-старым носовым платком:— Завтра отменю занятия: он должен уже появиться. Ты был прав, когда предложил не нагревать печь, а наоборот, остудить её, это сработало.Сердце Грю упало вниз.— Вы хотите сказать, что у нас получилось?... – юноша с волнением посмотрел на доктора. Тот широко улыбнулся:— Одиннадцать часов, утро. Плюс-минус два часа, не больше.

Лицо Грю озарилось искренней радостью, но затем он с горестным воплем уронил голову на стол:— Чёрт, три экзамена подряд, с девяти до трёх! Ну почему завтра?!

Доктор тихо и сочувствующе вздохнул: он был бы и рад предложить своему незаменимому юному помощнику в делах прогулять завтра, но прекрасно знал ситуацию Грю, чтобы вот так вот его подставлять. Тяжело быть в опале у директора…— Пойдём, — не дожидаясь того, когда закипит чайник, он поднялся с места и повёл Грю за собой в лабораторию. Тот же шёл медленно, мрачно, периодически зло шаркая ногами: на создание первого искусственного живого существа у них с доктором Нефарио ушло примерно четыре года – четыре! с того самого момента, как он только вообще в колледж поступил! Это несправедливо – пропускать такое событие, над которым они вместе работали четыре года, из-за каких-то идиотских экзаменов, которые ему вообще никогда в жизни не понадобятся! Что за бред!..Но, оказавшись в лаборатории своего учителя, он тут же забыл об этом, так как всё его внимание сконцентрировалось на огромной печи, занявшей половину зала и горевшей изнутри каким-то дьявольским оранжево-красным пламенем.

Лаборатория доктора Нефарио вообще была местом примечательным: ничего общего со школьной лабораторией в кабинете физики она, конечно, не имела – ужасный беспорядок, разбросанные всюду запчасти от оружия, склянки, банки, пробирки, жидкости, щелочи, бумаги, треноги, огромное количество печей – штук семь как минимум, самая черная из них – для плавки металлов, щипцы, весы… Но не дай бог кому-нибудь попробовать навести порядок в этом хаотичном нагромождении предметов! У доктора Нефарио было весьма специфическое понятие о порядке, и ориентировался он во всём этом бардаке просто замечательно, даже лучше, чем в школе. Чувство комфорта Грю сильно страдало при виде всего этого, но он благоразумно решил забить на это: в конце концов, не ему же здесь жить… хотя он был бы сильно не прочь, даже несмотря на беспорядок.Доктор Нефарио натянул потуже перчатки, открыл печь и щипцами достал оттуда большую и плотно закупоренную колбу, и Грю от радости вскинул руки.Колба была целиком заполнена желтым вязким веществом: изначально оно вообще-то было чёрным, но, пройдя примерно стадий семь, за время которых семь же раз успело поменять свой цвет, оно стало правильного жёлтого цвета – именно такого, какой и был необходим, яркий желтый с красноватым оттенком. В этой жидкости находился очень странный эмбрион непонятного существа – пока ещё прозрачного, с едва оформившимися конечностями и слабо проглядывающей сквозь тонкую кожицу кровеносной системой, но помимо этого у существа ещё слабо, но всё же вполне отчетливо было видно сердце.— Профессор!— Невероятный прогресс, невероятный. Два с половиной дня – и уже почти полностью оформившаяся кровеносная система!

И учитель, и ученик смотрели на колбу с почти что детским и невероятным восторгом и счастьем.

— Я бы ещё немного убавил температуру в печи, — произнёс наконец широко улыбающийся Грю. – Черт, я даже сейчас вижу, как быстро он развивается!— Дааа, — профессор был невероятно доволен. – Даю слово, что к концу этого дня у него появится кожа и сформируются зрительный аппарат. А потом…Что будет потом, осталось для Грю загадкой, так как в этот момент у него зазвонил мобильный телефон; и юноша, выругавшись, полез за ним в карман.

Мама, конечно же. Кто же ещё?— Да, мааам? А я тут к экзаменам готовлюсь…Доктор Нефарио прыснул в кулак, но особенно не шумел: он много слышал о характере миссис Грю, поэтому подставлять своего лучшего ученика…— Хм, что ж, это неважно, — раздался в голосе чопорный голос матери. Грю закатил глаза: ну вот опять… — Я хотела попросить тебя помочь мне с покупками. Сейчас же.— Но, мам, у меня завтра три экзамена, и я не знаю…— Сейчас же. Или я неясно выразилась?Грю посмотрел на доктора и тяжело вздохнул.— Ладно, уже иду, — с неохотой произнёс он: есть некоторые люди, с которыми спорить невозможно…— Хорошо. И, пожалуйста, не будь остолопом – не забудь с собой кошелёк!— Мам!...Но это возмущенное ?мам!? повисло в воздухе, так как вместо ответа из динамика телефона его оглушила тишина – мама умела вовремя положить трубку.Нефарио смотрел на помрачневшего Грю с сочувствием; в какой-то момент ему в голову закралась мысль, что, возможно, люби его ученик свою матушку послабее, было бы намного проще… Уж в силе характера Грю он не сомневался и верил, что в случае чего он бы смог от неё уйти… но, видимо, не судьба.

— Тебя проводить?— Нет, сам дойду. Спасибо большое, доктор Нефарио. Присмотрите за ним как следует.

— Разумеется. До свидания, удачи на экзамене.— До свидания.Грю надел пальто, поднял воротник и, склонившись в три погибели, стал подниматься к выходу.После полутемного жилища доктора Нефарио свет на улице просто ослепил его, и он даже сначала прикрыл глаза рукой; потом более-менее привык. Дождь на улице кончился, но светлее от этого не стало; вода, находившаяся в воздухе, норовила осесть крупными каплями изнутри – то есть было настолько влажно, что приходилось дышать действительно чуть ли не водой.

Вот это была действительно отвратительная погода. Особенно если учесть тот факт, что сейчас вместо того, чтобы заниматься своим открытием, Грю вынужден идти с матушкой по магазинам неизвестно зачем (и почему на всё громадное папино состояние нельзя было нанять себе в дом слуг? дурдом какой-то, ей-богу), а после – сидеть и зубрить, зубрить, зубрить…В такие моменты Грю особенно остро хотелось стать величайшим преступником; и он жалел, что не владеет огнестрельным оружием.Ничего, вот отстреляется от экзаменов, первый гомункулус появится, и тогда он сможет приступить к разработке своего собственного нетравматического оружия. А то ещё посадят не дай бог, если вдруг попадётся…