Змея под сердцем. Гордая дочь Куруша (1/1)

От автора: Дорогие читатели, этот рассказ, который тоже планируется в двух частях из-за своего объема, посвящен отношениям наставника Оха и царицы Вашти. Он раскрывает те моменты из прошлого Низама и Шарамана, которые были косвенно затронуты в предыдущей части. Сюжетно он продвигает линию с песчаным дэвом, а также знакомит с новыми героями, крайне важными для истории в целом. Визуалы и определения новых слов вы как всегда найдете в конце главы. Ну а я приступаю к написанию ее второй части, после чего займусь заключительной, четвертой в данном цикле "Змеей под сердцем". Приятного прочтения! :) П р е д ы с т о р и яНад головой тряслось и глухо ударяло по ветру красное полотнище знамени, и на нем, расправив огромные крылья, струился золотой орел. При взгляде на символ царской власти душа Оха всякий раз цепенела от восхищения, почти так же, как цепенела при коротких встречах с царицей Вашти, когда у него немел язык и слова, верные слова, напрочь вылетали из головы. Мысль о предстоящем разговоре с ней зудела на кончиках пальцев и обливала кровью смуглое лицо Оха. Он провел рукой по непокорным курчавым волосам и, натягивая войлочную шапку, сделал несколько успокаивающих вздохов. Сегодня государь Арксам вызвал его к себе и назначил наставником старшего принца, а значит ему, царскому советнику, а отныне и учителю, не положено больше робеть. Ожидание не обмануло Оха: слуги уже обо всем доложили царице, а ко дворцу приемов, подбирая полы длинной белой туники и то останавливаясь отдышаться, то продолжая путь, торопился евнух Харбона. Полноватый, но шустрый юнец приветствовал его низким поклоном, принятом у слуг в обращении с родовитыми персами, и сказал явиться к Вашти, которая желала лично поздравить Оха с назначением. — Госпожа ждет тебя во дворе, о благороднейший. Поторопись, у нее мало времени, — неприятным, высоким голосом сказал Харбона. Ох не хотел заставлять царицу ждать и отправился за евнухом, опережая того на два-три шага. Они оставили позади небольшую площадь, забитую людьми, пересекли садовую аллею, которую охраняли ?бессмертные? солдаты в цветастых туниках, и вышли к жилому павильону с кедровым навесом, укрытому тенью кипарисов, пальм и прочей растительности. В ней спасались от весенней жары царица и ее многочисленные прислужницы. Жалобные, переливчатые звуки струн звенели и сливались в чарующую мелодию — одна из девиц, сидя на табурете, крепко прижимала к себе лиру. Другие ухаживали за цветами и суетились возле низкого столика с угощениями, предлагая главной царской супруге виноградное вино и сладости.Вашти делала короткие знаки, чтобы отказаться от поднесенной еды, а иногда выразительно дергала темными бровями, если какая-нибудь прислужница ей докучала. Она удобно устроилась среди подушек на диване из слоновой кости с ножками в виде львиных лап и, упершись локтем в подлокотник, хранила угрюмое молчание под нежную песнь музыки. По просьбе Харбоны Ох скрылся за плетеным ограждением, покуда его не заметили девицы. Хотя и отсюда, через маленькие отверстия преграды, он различал покрытое сумраком изящное лицо Вашти. Недобрый знак.Евнух вышел к царице и шепнул ей на ухо о важном госте. Она встрепенулась, горделиво вытянулась, будто струна, как те, по которым мечтательно водила пальцами музыкантша, и выгнала всех прислужниц. Они бросили свои занятия, отставили серебряные блюда, ритоны и кувшины с вином. Испуганно пролепетала и затихла последняя трель лиры, и, подгоняемые Харбоной, девушки удалились со двора. Прежде чем покинуть госпожу, маленькая служанка вышла по дорожке из зеленого сада, бережно ведя под руку темноволосого мальчонку. При виде матери принц Низам с радостью метнулся к дивану и забрался наверх, награждаемый со всех сторон ласковыми взглядами. Внезапная догадка осенила Оха — сегодня, ни о чем не говоря царю, ему разрешат увидеть наследника, и от этого растущее беспокойство перехватило дыхание. Государь Арксам, по старому обычаю их народа, увидит своего первенца лишь в конце осени, в месяце варказан, когда тот достигнет пяти лет. В этом возрасте детям нянек заменяли учителя, а сказки с игрушками — устные занятия и тренировки. — Здравствуй, госпожа. Да прибудет с тобой благословение богов, — заговорил Ох, когда евнух разрешил ему покинуть укрытие, чтобы с почтением склониться перед царицей. Она окинула его пламенным взором орлицы, который он прочувствовал каждой частью кожи. Избегая смотреть ей в лицо, он водил глазами от Вашти к наследнику и обратно. Платье из темно-синего шелка плыло вокруг ее стана, колыхаясь складками-водопадами; золотая тиара с зубцами наподобие крепостной стены, украшенная гранатом и бирюзой, венчала затейливую прическу с ниспадающими завитками. Царица воплощала в себе открытое сияние солнца и таинственное очарование луны. И она принадлежала своему брату Арксаму — богоравная, прекрасная и недосягаемая для Оха подобно небесному светилу.— Благословят боги и тебя, благороднейший, — важно отвечала Вашти. — Весть о твоем назначении дошла до меня, не успев облететь весь дворец, и я хочу поздравить тебя. Мы…— Мама, кто это? — перебил ее принц Низам. Маленький львенок поглощал Оха своими умными, черными глазами, поглядывая с опаской и явно не желая подпускать близко к матери. Незнакомец будил в нем защитника. Вашти как будто удивилась вопросу, вылетевшему птицей, и терпеливо пояснила:— Это Ох. Он воин и будет твоим наставником. — Зачем? — Я ведь говорила уже, юный лев. Чтобы учить тебя. Не перебивай, когда взрослые разговаривают. Мне это не нравится. — А чему он будет учить? — Я научу тебя стрелять из лука, господин, — подкупающе доброжелательно ответил Ох, по опыту знавший, что дети обожают резвиться на свежем воздухе, играя в царей и умелых полководцев. Девочки в прыти не уступали мальчишкам и на занятиях щебетали без умолку — их отцы гордились своими отпрысками. — А еще? — не унимался малыш, понемногу проникаясь к нему доверием.— Посажу на лошадь. Ты хочешь ездить верхом?— Очень!Принц подпрыгнул на месте от счастья, готовый в тот же момент сорваться и бежать к царской конюшне. Ох и сам жалел, что еще не пришла пора обучать наследника воинским премудростям, ведь — к чему таить? — он любил возиться с детьми. Любил их согревающие улыбки и доброту, которой обладали храбрые, чистые душой орлята. — Когда будет урок?— Скоро, потерпи, — рука царицы, унизанная кольцами, опустилась на макушку Низама и пригладила волосы — в тонкой полосе солнечного луча они блестели точь-в-точь как вороная шкура нисейских лошадей. — Ох, выслушай, — голос Вашти неприятно изменился, стал тише и глубже. — Мы с братом доверяем твоей государственной мудрости и опыту военачальника, и сегодня, мой вернейший из друзей, ты еще на шаг приблизился к царю, что сделало нас сильнее: меня и тебя. Ох растерянно улыбнулся и отдал ей полупоклон. Ему же и в голову не приходило относить к своим заслугам должность наставника при дворе — к этому стремилась Вашти, обещая посоветоваться с царем. Ох из кожи лез, чтобы не подвести ее тот важный момент, но главным доводом, что склонил чашу весов в его пользу, стала особая власть царицы над государем. Чего бы ей ни желалось, Арксам охотно подчинялся ее воле. Временами Оха до омерзения возмущали тихие жалобы царедворцев, в которых слышалось испуганное и насмешливое: ?Царь — да здравствует он вечно! — живет разумом своей сестры. Если так пойдет дальше, то и военные дела нашего государства будет вести царица?. — Обучение главного наследника трона потребует от тебя больше сил и умений, но не сомневаюсь, что ты готов, — продолжала Вашти, разбавляя слова новыми размышлениями. — Однако я волнуюсь за своего сына… — добавила она и застопорилась.Стекая под сень растений, молчание потянулось вязкими струйками финикового меда. Ох послал пару шутливых улыбок наследнику, чтобы отвлечь его от оглушающе тяжелого напряжения, которое ощущалось детским сердцем. Смех Низама вырвал Вашти из раздумий, и гримасы Оха уступили место серьезности. — Твоя роль рядом с принцем Низамом крайне важна, Ох, — она решительно подвела черту своим мыслям, хотя он легко различал веявшие от ее голоса раздражение и досаду. Их причину царица не спешила открывать. — Ты будешь не просто учителем, докладывающим об успехах наследника царю, а ближайшим советником его. Это значит, что твое влияние возрастет и ты сможешь помешать проникновению сторонних влияний на государя. А также прислушивайся к тому, что говорит мой брат, угадывай его замыслы и смотри, на что обращен его внутренний взор. Что бы он ни думал о сыне, я должна знать, каково его настроение. Если оно мрачно… Не щади материнское сердце, не таи от меня страшной правды. Ибо правда — это клинок, которым я смогу отвратить несчастье до того, как оно ранит моих детей. — Но, госпожа, наш государь с нетерпением ждет встречи с принцем грядущей осенью. С чего бы ему ожесточаться против своего сына? Мягкое возражение собрало на лице Вашти недовольные морщины, и Ох догадался о своей ошибке почти сразу же. Последнюю неделю его тоже заедали думы об Амане, о богаче из рода мидийских царей. В дни Куруша их власть простиралась на Армению, Ассирию и даже на персидские, родственные мидийцам по языку и вере, племена. Однако мощь Парсы росла, и, став ее царем, прославленный Куруш освободил их народ из-под мидийского ярма. Он восстал и покорил половину мира, сделав его своим верным союзником и данником. Что до Мидийского царства, то оно превратилось в персидскую сатрапию, и все высокие должности, некогда занимаемые мидийскими правителями, отошли к персидской знати. Обладай он нужной властью, Ох ни одну не уступил бы самонадеянному лжецу Аману, но богатства проклятущего мидийца и услуги, оказанные Арксаму, открыли тому дорогу в царское окружение. Ох легко проникся чувствами Вашти, которая справедливо опасалась возвышения Амана при дворе. В нем и самом происходило нечто такое, что прилично только нечестивым рабам, — пару дней назад встретившись с мидийцем в дворцовом парке, он усилием воли подавил желание ткнуть того лицом в землю. Государь назначил Амана хазарапатишом, но персидская знать неохотно приняла это решение. Их настораживала внезапная гибель прошлого начальника царской стражи. Аградата знали как искусного наездника и полководца, с которым в голове Оха никак не вязалось неудачное падение с коня. ?Негодяю ничего не стоит замарать руки кровью нашего брата, чтобы занять место у трона?, — думал он, полагая, что Аман эту смерть и подстроил.Слова, которые собиралась сказать Вашти, ему уже слышались наперед:— Вчера мидийка праздновала день рождения своего первенца… Ее гадкие зменыши растут и крепнут, да поразит их проказа Ангра-Майнью. Сперва Аман представил ее царю и породнился с нашим домом, а ныне он сам поставлен над ним и лучшей тысячей ?бессмертных? хазарапатишем и входит в покои моего брата без приглашения. Это неслыханно!Царица упорно отказывалась называть эту гаремную женщину по имени, словно та не заслуживала ни уважения, ни звания второй царской жены, ни тем более жизни, в которой оказалась счастливее Вашти. — Почему ты зовешь царя братом? — снова вмешался принц, вызвав недовольство матери. — Отец правит тобой. Он важнее тебя, как я. Все зовут его царем.— Потому что мы одна семья, мой милый лев. Твой отец такой же брат для меня, как тебе Шараман. — А почему брат?— Богам угодно, чтобы цари заботились о своих сестрах. Для этого они на них женятся. Ты понимаешь? Вот и славно. Посиди тихо. Если хочешь, Харбона отведет тебя в покои? Низам замотал головой в знак протеста — беседа казалась ему интересной, поэтому он не хотел их покидать. Когда Вашти убедилась, что сын больше не настроен с ней говорить, то повернулась к Оху и возобновила беседу о мидийской супруге царя. Злость расцветала красками на каменном лице царицы и жила в голосе, что пускал по телу Оха зябкую дрожь. Только ему она могла рассказать о своей ненависти к племяннице Амана и никому другому не доверяла своих тайн. Оху же мидийка представлялась хитрой ловушкой, поставленной на Вашти и ее детей. Он предпочел бы, чтобы царица перестала отзываться о ней дурно и — не приведи Ахура-Мазда — задевала чувства этой женщины. — Госпожа, мне больно видеть, как это терзает тебя. Не думай об этом, — попросил Ох. — Для меня каждый шаг этой змеи, как оскорбление, каждый вздох, как пытка, — запальчиво продолжала Вашти. — Аман неспроста подсунул ее брату. Мидия — наш враг со дней моего почтенного отца. После одержанной победы он помиловал их правителей. Не уводил пленников в рабство. Не рушил города. Мой отец взял под защиту их святыни и наполнил храмы сокровищами. Но они все равно не довольны и не благодарны нам за милосердие царя царей Куруша. Жители многих покоренных городов встречали его как освободителя от гнета своих владык, но мидийцы хотят возродить собственное царство! Аману нужны дети мидийки. Он может пытаться обмануть нас, но я знаю, что он замышляет. Они наполовину внуки Куруша, имеющие право на персидский трон, а наполовину мидийское отребье, которое будет воспитано в любви к своему племени. Они опасны. Ох заметил, что и речи Вашти стали опасны, и на всякий случай оглянулся вокруг, примечая, не скрылся ли кто в высоких проходах и цветастых кустарниках, чтобы подслушать разговор. Евнух Харбона удалился вместе с прислужницами: он никогда не присутствовал на их встречах и не задавал лишних вопросов, за что его ценили и щедро награждали. Принц Низам, почувствовав настроение матери, тоже напрягся и придвинулся к ней, но от новой лучезарной улыбки Оха немного повеселел. — Предоставь Амана мне, госпожа. Если ты пойдешь против него, это навредит тебе и наследникам. Лучше пусть он ни о чем не подозревает. Я постараюсь, чтобы мое вмешательство в его дела осталось для него тайной. — А в конце, словно невзначай, Ох произнес: — Племянница Амана — орудие против тебя. Случись что с ней, он задумает месть, — и проследил за тем, как поведет себя царица и поразит ли ее предостережение.— Он уже убил Аградата, — с нажимом возразила Вашти, заставив его смутиться. — Мой брат слушает его советы и верит в его праведность. Арксам говорит, что мудрость Амана — это мудрость священных текстов. Мне и побеседовать с братом больше не удается, он не слушает меня. Прежде мы держались друг друга… Так скоро он совсем забудет обо мне и моих сыновьях. — Государь так не поступит. Он совершит величайшую глупость, если оставит тебя! — решительное и чувственное вырвалось у Оха, а затем, когда пришло первое осознание сказанного, колючий стыд зашел под кожу множеством огненных клиньев. Глаза забегали по саду в тщетной попытке найти спасение от надменного, неподвижного лица царицы. Оно, будто земля, впитало в себя досаду, злость и жизнь, став как у солдат, что безразлично взирали на мир с глазурованных картин дворца. Женские пальцы быстро расправили складки платья и стиснули плечо принца. Потом прозвучал сухой вопрос: — Что Артабаз? Я поручала ему выяснить подробности смерти Аградата. Он получил мое распоряжение?— Он тоже думает, что падение подстроили. Аградат из тех истинных героев, что погибают в бою, не пожалев жизни за Персию, а не будучи затоптанным конем на прогулке. — Артабаз может доказать это?— Он… — Ох запнулся, прикусывая губу и мысленно признавая, что обнадежить царицу нечем. Им с Артабазом, сатрапом Заречья, что часто заезжал во дворец и первым долгом шел к царю царей на поклон, не удалось добиться правды. Слуги видели лишь, как опытный воитель свернул себе шею, вмятый в землю сильными ударами копыт. — Нет, госпожа, ему нужно больше времени. Вашти резко поднялась с дивана и, дождавшись, когда принц спрыгнет следом, взяла его за руку. От неожиданности Ох попятился назад и наткнулся на покинутый музыкантшей табурет. Он ощущал в царице силу тяжелого хлыста, способного, при необходимости, рассечь кожу до костей или отменить все решения и законы, принятые его душой. Сколько раз Ох обещал себе стойко держаться около Вашти, но от царской ярости он так не мертвел, как от нее, и вместе с тем никто не радовал его взор так, как она. — Вот что, — услышал он ее голос, — не прекращайте поиски. Волей Ахура-Мазды мы найдем виновного. Молчаливый согласный поклон царица приняла с тем же бесстрастием, что и его недавнюю пылкость. Прощаясь с ней, он перевел взгляд на Низама. Принц хватался за мать, поднимаясь на носках, чтобы дотянуться до нее, и Ох снова растаял в улыбке:— Он похож на тебя. В его глазах блещет твоя душа. — И какая она?— Та, которую я всегда буду любить. И тебе это известно, моя госпожа, как и то, что выбранная тобой судьба вовек будет истязать мою собственную душу.От того, как прямо и откровенно он посмотрел ей в глаза, царской супруге, но некогда своей невесте, прямая линия рта Вашти болезненно надломилась. — Тебе пора уходить, — холодно, тоном, не допускающим возражений, приказала она. *****— Господин! Принц Низам! Отсюда, за пушистыми ветвями оливы, что укрывала его цветущим навесом, виден почти весь город, царские Пасаргады. Каменные дорожки лежали вдоль пестрых цветников, мимо которых прогуливались отцовские гости. Неподвижные красные и желтые туники ?бессмертных? напоминали рассыпанные камни сердолика и золотые монеты, а в чистой синеве каналов и прудов шелковисто блестели нити яркого солнца. Низама всегда ошеломлял здешний сад — размером с добрый лес, в котором легко потеряться, тот примыкал к павильонам и дворцам, переполняя внутренний двор сочно-зеленым. А все, чего хотелось старшему принцу сейчас, так это исчезнуть в нем до вечера, обхитрив своего наставника.— Господин!.. О боги, за что мне это, вечно ему не сидится на месте. У молодой козы не найти столько прыти, сколько у этого орленка. Господин, отзовись!Ворчание Оха раздавалось где-то рядом, и точно — Низам отодвинул густую листву с крохотными, как бусины, цветами и увидел прямую фигуру учителя, повернувшую к концу тенистой, совершенной пустынной аллеи. Веселый смешок вырвался сам собой, и в момент, когда стена растительности целиком скрыла Оха, он быстро соскочил с оливы и подбежал к своему коню. Небольшой лук с колчаном стрел и кулек, набитый финиками и хлебцами, которые удалось незаметно вынести из дворца, принц подобрал на земле, где и бросил. На день этих запасов хватит, чтобы не проголодаться, а тренировка ни за что не даст заскучать. Бравшись на рассвете за лук и прячась от взрослых, Низам мог пускать стрелы в деревья, порой не замечая, как день сменяла ночь и сумеречная мгла поедала свет, обжигаемая огнем факелов. Совсем иначе проходили занятия с Охом. Наставник забирал у него оружие и отводил на урок письма, пропуская недовольный ропот мимо ушей. Его стараниями Низам без конца сопел над табличками и пергаментами. — Ты не знаешь, какое из твоих умений пригодится тебе в жизни, господин, — поучал Ох, придвигая к нему стопку исписанных резцом глиняных дощечек. — Но обрести их ты обязан. — Так я буду писцом или царем? — из детской вредности спрашивал Низам. — Я надеюсь, что ты будешь самым мудрым государем, и знание того, о чем говорится в письменах, не позволит твоим врагам запутать тебя, представив близкое далеким, а далекое — близким. Плох тот царь, господин, которого и грамотному бродяге не стоит труда обвести вокруг пальца.Никто не проведет великого царя, мыслил Низам, а если рискнет вызвать его гнев, то закон правды заставит проходимца умереть за свою ложь. Правде и справедливости Ох тоже учил принца, всех детей учат правдивости, чтить царя и богов, вот только слова не остановят их недругов, когда те поднимут против них клинки. Отталкиваясь от покосившейся яблони, Низам взобрался на коня, что нетерпеливо рыл копытами землю и всхрапывал. Ощущение, как под короткой лоснящейся шерстью перекатывались сильные мышцы, разогревало кровь неистовым желанием пуститься вскачь, отбросив всякую сдержанность. Пара настойчивых ударов в бока, и конь послушно тронулся рысью, уходя вглубь сада, где раскидистые дубы и платаны спрятали наследника под своими кронами. В Пасаргадах встречались и диковинные растения — его дед Куруш привез из военных походов солнцелюбивые тамариксы, самшиты, инжир и высоченные пальмы. Множество цветов и деревьев, высаженных по приказу царя царей, прижились здесь, в глубине всхолмленной степной равнины, что покрыта желтой травой. Благодаря садовым работам с учителями Низам разбирался в них почти также хорошо, как и Ох. Нежный ветер, поигрывая пурпурным бисером тамариска, обдавал пряным теплом. В это самое время Низам проезжал рядом с огромным кустарником, посильнее натянув поводья и пустив коня шагом, когда ему почудилось, будто за ветвями некто притаился. Не успел принц окликнуть чужака, как тот выбежал ему навстречу из своего убежища. Сквозь дыры грубой одежды просвечивало костлявое тело маленького оборванца, взгляд голодных чистых глаз застал Низама врасплох. Оттененные листвой деревьев, они блестели не то холодно, как у Артабаза, старого друга их семьи, не то, как у отцовского военачальника Интаферна, сверкали голубым и тихим светом, каким мало кто из персов мог похвастаться. — Ты что забыл в царском саду? — отогнав наваждение, нахмурился Низам. Смелости добавляли накинутый на плечо лук и колчан стрел, прикрепленный к поясу кожаным ремнем, но они не понадобились ему. То, что сделал бродяжка дальше, повергло принца в смятение и, как юркая ящерица, закралось в голову неясным страхом. — Помоги! — слезно попросил мальчик — как определил Низам, где-то его возраста, лет восьми или того меньше. Обостренное любопытство распирало принца, толкая в спину настойчивой рукой и вынуждая пуститься за чужаком вскачь. Увидеть то, что видел он, невзирая на боязнь перед его бедой, которая, подобно огню, могла перекинуться и на Низама. Миновав цепочку ровно посаженных кустов, мальчишка остановился там, где кончался лес, и выжидающе повернулся к нему. До того, как повиноваться зову, Низам вообразил, сколько неприятностей ему сулит эта встреча. Ох недовольно насупит брови и отчитает за побег, когда найдет. Мама поругает, горя от злости, какая привычно озаботит ее лицо, а отец, всегда снисходительный к нему, впервые накажет, ведь наставник не станет от него ничего скрывать. — Я не собираюсь гоняться за рабами! Скажи сразу, что ты хочешь от меня! — возмущенно вскричал Низам, выйдя из терпения, однако направляя скакуна тем же путем, что бежал бродяга, по засеянному аспастой пологому холму. Спускаясь с его ската, принц услышал искристое журчание Полвар — река вилась внизу змеей, разрезала долину, нисходя с вершин могучих гор. Мальчик устремился к песчаному берегу, собираясь спуститься в низину, и вскоре пропал бы из виду, не последуй Низам за ним, подгоняя коня. По ту сторону реки тянулась узкая грунтовая дорога, по которой подвигались к лугам лошади и стадо овец. Требовательные голоса пастухов раздавались поверх вялого блеяния зверей, но затем они стали глуше, отдалились и, наконец, захлебнулись в пронзительном крике орла. Низам посмотрел в небо. Царская птица застилала крыльями солнце, кружа над его головой и отбрасывая тень, что скользила по траве бесшумным призраком. Пыльный ветер ударил в лицо, оседая в груди острой, колючей тревогой и будто изгоняя его из этого места. Чем дольше принц находился рядом с берегом, тем сильнее его влекло обратно во дворец. — Помоги! — громче позвал оборванец, подойдя к кромке воды. Тощая рука указала на другой край русла, видимо затем, чтобы Низам его переплыл. — Там! ?Если ему нужна помощь, почему он не пошел к тем пастухам? Для чего ему я?? — в мыслях нелегко укладывалось теперь, с какой стати он понадобился этому бедняку, когда вокруг полно взрослых людей. А окунуться в Полвар, в чистое творение Ахура-Мазды, и вовсе означало глубоко оскорбить мудрого бога и охранительницу вод Анахиту, что не терпела подобного обращения с реками. Мама разрешала Низаму умываться водой, текущей в каналах сада прямо из Полвар, или той, которую таскали чанами в баню, но грязнить сами потоки запрещалось. От орлиного крика у Низама закладывало уши, но за ним он слышал, как плещется Полвар и то, как мальчик тоскливо зовет его, показывая на другой берег. А следующей мелькнула мысль опасения, что его обманом выманили из дворца, в который он не вернется, если и дальше станет доверять уловкам этого шустрого лгуна. Крылатая тень стремительно проносилась перед Низамом, бросаясь в глаза и раздражая взор, но, обратив на себя его внимание, зависла над тем местом, где стоял оборвыш. С гулким верещанием, пикируя и взмывая обратно, темный силуэт орла вновь и вновь жестоко налетал на его косую тень. При одном взгляде на нее кровь наследника обернулась ледяной водой.Повинуясь ходу мальчишки, тень подкралась ближе к Низаму и качнула длинными рогами. — Это обман дэва. Сунешься в реку — он тебя утопит! Сомнительная уверенность, что голос раздался рядом с ним, а не в его сознании, когтем зацепилась за край обезумевшего сердца. Принц вертел головой по сторонам, думая, что не заметил приход Оха, но душно-желтая пустота вокруг говорила сама за себя. Обернувшись к бродяге, Низам напоролся на его взгляд, будто на острие. Холодно-голубые глаза отдавали тем таинственным блеском, что отуманил его разум и опутал душу в дубовой роще сада. Строгий голос, желавший принцу спасения, потерял над ним свою силу, когда мальчик сделал еще шаг к коню и медленно протянул Низаму ладонь. — Принц… Иди ко мне… Дай мне свою руку… Шепот просивших уст вплывал в сознание тонким печальным шипением, но разлетался на его дне неистовым и кипящим гулом целого сонма людей. Они говорили между собой, как заговорщики, сплетая в слова миражи прошлого, настоящего и будущего, они говорили о нем, Низаме, и о тех, с кем связана его жизнь. ?Как твое имя, мальчик???Дастан… Господин?.?Артабаз! Что с тобой?.. Не закрывай глаза!??Ты… ты… Куруш…??Но почему пески дэва светятся подобно солнцу? Ведь свет божественен, демоны не могут его повторить?.?О юный принц, эти страшные знания принадлежат магам. Они не раскрывают их непосвященным в жреческий сан. Но я украдкой слышал, будто Апаоша похитил свет у всемогущего Митры и наделил им свои пески. И за то, что демон жестоко надругался над солнцеобразным ликом Ахура-Мазды, бог богов обещал Апаоше скорую смерть от руки достойнейшего сына Персии?.?Маги учат нас правде, Аман. Они бы не стали скрывать легенду о золотых песках, будь она настоящей?. ?Он похож на тебя. В его глазах блещет твоя душа?.?И какая она???Та, которую я всегда буду любить?.Низам порывисто вскинул руку вперед, туда, где стоял дэв, но пальцы сжали воздух. Чувствуя, что вот-вот соскользнет с чепрака, принц крепко обхватил бока лошади ногами, и свет, бьющий в глаза, золотистый, словно лучи Митры, разорвал пелену мнимых образов. Принц зажмурился и вздрогнул. До его слуха постепенно дошло, как шепот, который становился все громче, перетек в быстрый, почти рокочущий шелест песка. Оборванец рассыпался сверкающим крошевом крупиц — их массы волнами выплескивались под копыта коня, покрывали берег, уходили в воды Полвар и кричали, кричали и кричали, уродливо, бешено, подвывая, как гиены. Гомон золотых песков стих, когда те остановились и осели на земле, заткав ее огненным ковром. А затем они опять пришли в движение. От песчаной толщи отделился пугающе оскаленный череп. Изогнулась жилистая человеческая шея. Злой дух оттолкнулся руками и встал в полный рост. Испуганная лошадь шарахнулась, избегая его похожих на кинжалы рогов, отчего Низам насилу удержался в седле, вцепляясь в ее гриву. Он казался невероятно огромным, этот демон. Узкие ленты песков срывались вниз, обнажая его худые плечи и выступающие полосы ребер. Переливы песчинок обжигали глаза. Сердце обгладывал ужас. Удар пришел из ниоткуда, напоминая свист стрелы. Принц толком не успел понять, что происходит, как дэв завалился на спину с пробитой в теле дырой. Запрокинул ужасный череп и издал глухой рык. Тьма пустых глазниц свирепо смотрела перед собой, но кто бы ни противостоял дэву, Низам его не видел. Однако чувствовал — этот незримый воитель рядом и призванная чудовищем беда теперь позади. Руки дэва обхватили наставленное на него оружие. Они точно повисли в воздухе, сдавливая что-то близкое к древку копья. Надавили еще сильнее, отклоняя в сторону. А потом злой дух вывернулся, как змея, резво подскакивая на ноги, но натолкнулся рогами на новый выпад. Глухой стук. Правый рог разлетелся в мелкую пыль. С диким страхом Низам припал к коню всем телом, намотав на кулак повод. Он не отрывал взгляда от дэва. Тот стал метаться по берегу взад и вперед, стремительно меняя направление. Отклонялся и вздымал золотую пыль. Незримый заставлял его выдыхаться, полосуя ему грудь. Крушился звериный череп. На короткий миг демон развернулся к Низаму и, прежде чем принц угадал его замысел, выставил руку. Песчаные массы, подгоняемые ветром, неожиданно тронулись, струясь под копытами скакуна.За спиной раздался шум крыльев. Орел пролетел над Низамом, зацепив когтями макушку коня. Тот взвился. Подскочил на дыбы, громко заржав, и устремился обратно к полям, неся на себе обмершего наследника. Пески неслись им вслед с протяжным, раскатистым грохотом, в котором слышалось приближение демона и хрипы его мертвой пасти. — Ох!! — позвал принц, завидев вдали желтые туники ?бессмертных? стражников и мужчину в высоком колпаке. Низам закричал еще раз, громче, но бешеный конь понес шибче и сбросил его в траву. Подбежавшие солдаты не могли усмирить животное, что кашляло и брыкалось, топча рассыпанные стрелы и сломанный лук юного хозяина. Низам моргнул, мучительно напрягая взгляд, и сначала увидел бескрайнее синее небо, а затем между пестрых цветков аспасты показалось суровое лицо наставника. Голос Оха прогремел отчаянной радостью и неумолимой строгостью:— Хвала Ахура-Мазде, ты нашелся, господин! Где тебя духи носили?! Забыв о ноющей боли, что металась по разбитому телу, принц вскочил на ноги и ошарашено посмотрел в сторону реки. От пребывания чудовища и его битвы с Незримым не осталось и следа, ни одной песчинки, которая указала бы на темное колдовство. Равнина, настоянная на горьких запахах травы, безмолвствовала, но тем сильнее распаляла страх Низама. — Надо уходить отсюда, Ох! Скорее! Мне явился демон! Он хотел меня убить! — Обожди, я не понимаю, о чем ты говоришь, — наставник присел на колено, окидывая недоуменным взглядом наследника, тунику в пыли и торчащую из волос желтую траву. Когда госпожа Вашти увидит это, им несдобровать. — Что за демон? Где он был?— Он пришел за мной в сад под видом бедняка, а потом выманил меня на берег и… — и сбивчивый рассказ полился полноводной рекой. Картина оживала перед глазами Оха всплесками ярчайших красок — они ослепляли его сознание, что те магические пески, подменявшие свет солнца, и не давали времени сообразить. — Значит, дэв охотился за тобой, господин? О боги, помилуйте… — Если бы не добрый дух, он бы прикончил меня! — упрямился Низам. — Но почему он пришел ко мне, Ох? За что он так со мной? Чем я провинился? В теплом взгляде Оха под сдвинутыми бровями мерцали озадаченность и тревога. Он пытался найти какое-то объяснение услышанному, припоминая учения магов в священных храмах, но ни с чем подобным ему не приходилось сталкиваться. Ох и сам задался вопросами своего царственного ученика. До того, как мудрый творец загнал под землю всех злых духов, они ходили по земле в человеческом облике — так верили их предки, причислявшие дэвов к силам зла и тьмы. Но почему демон поднялся к принцу именно тогда, когда их жизнь отравил Аман и кровью Аградата предначертал им годы несчастья? — Как ты сказал, звали дэва?— Мальчика, — неуверенно поправил принц и опасливо взглянул на ?бессмертных?, стоявших неподалеку с длинными копьями и прилаженными на поясах мечами. В голове крутилось имя, выхваченное из вереницы ужаса. — Я думаю, его зовут Дастан… Потому что он был не только в саду, но и в видении. Кто-то спросил, как его зовут, а мальчик так ответил: ?Дастан, господин?. Но зачем мне его знать?— Я уверен, что это все ложь, — наставник говорил с убежденностью, которая постепенно возвращалась к нему и не допускала веры злому духу. — Дэвы сбивают людей с подлинного пути, заставляя их забывать правду и поддаваться злу. Этого мальчика не существует, и ты не виноват, господин, что увидел его — наоборот, великий бог миловал тебя, послав на землю своего защитника. Ахура-Мазда спас тебя, слава ему. — По-твоему, я безумец? Дэв настоящих людей тоже показал мне! — рассердился Низам. — Он сказал о моем деде Куруше, об Артабазе и Амане!— Амане?Ох содрогнулся, услышав имя мидийца, и очень пристально вгляделся в маленького наследника, в пылающее эмоциями и испачканное грязью лицо, силясь разгадать в нем отголоски того самого видения. Низам выглядел угнетенным и не понимал его острого интереса. Он отстранился от наставника, наступая на стрелы, которые с треском ломались под кожаными ботинками. — Что дэв говорил об Амане, господин?— Я… не помню. Я говорю правду. — Хорошо, — наконец, сдался Ох, поднявшись на ноги и сделав знак охране уводить коня. — Пойдем, нужно привести тебя в порядок и подлечить эти царапины. Если твоя матушка увидит тебя в таком неподобающем виде, она выгонит меня из дворца. Я ведь головой за тебя отвечаю, господин.— Не выгонит, — бойко возмутился принц. — Царь занимает второе место после богов, а я — его наследник, моей воле подчиняются все! Я не разрешу ей тебя наказать. Время открывало новые дни, все больше занимая Оха думами о предстоящем походе в Бактрию. Царь собирал военачальников и советников во дворце приемов, чтобы отдать им необходимые распоряжения о самой беспокойной персидской сатрапии. Волей государя во главе Бактрии стоит сатрап Мнемухан, но даже твердая, подчас жесткая, рука родовитого персидского князя не обеспечила этому сказочно плодородному краю мир и покой. От частых набегов кочевников страдали поселения и проходящие через них торговые караваны, и близкая угроза захвата земель чужаками, год от года нарастая, потребовала действий. Гости, сопровождаемые солдатами и слугами, проезжали каменные проходы Дома Ворот, где спешивались либо спускались с позолоченных колесниц, пересекая мост оросительного канала и спеша к залу приемов. Ох взглянул на старшего наследника, еще раз убеждаясь, что тот хорошо одет, чист и готов к встрече с представителями племен. Низам сидел на скамье и, прокручивая в руках золотой кинжал, ловил лезвием солнечные блики. О страшном дэве он больше не вспоминал при Охе, но и не сказать, что забыл, как о вздорном пустяке. То приключение на реке, казалось, отбило у принца всякую охоту сбегать с занятий, а к странным шорохам, если не знал, откуда они шли, он все еще относился настороженно. Вашти была очень недовольна баловством сына — конечно, Оху стоило сказать ей правду о злом духе, но Низам взял с него слово, что она ничего не узнает про золотые пески и колдовство. Секретов, что они делили между собой, становилось очень много, как и Ох в глазах юного принца все более достойным их хранителем. — Что не весел, господин? Сегодня приедут Артабаз и Интаферн, ты давно хотел увидеться с ними. — Мама отругала, — буркнул под нос наследник. Его черные глаза выглядывали из-под кудрявой челки, которую Низам постоянно отбрасывал набок. Часть прядей пришлось отрезать, когда с боем выдирали из них аспасту и комья грязи. Лошадиная трава вцепилась, как репейник, заставив Харбону до вечера провозиться с волосами принца. Тогда их и обнаружила Вашти: так неожиданно появилась в зале, что из трясущихся рук евнуха выпали ножницы, а Ох, запинаясь, искал объяснения. Во дворце царицу боялись до смерти. — Ко мне подошла эта мидийка и спросила, видел ли я ее сына, — презрительно скривился Низам, отвечая на немой вопрос учителя. — Мама заметила нас и запретила мне с ней говорить. Но я не общаюсь с мидийцами, нужны они мне! Она сама со мной заговорила и при этом не кланялась мне. Когда Шараман бараний жир пролил на ковер, ему ничего не было, а я взбучку ни за что получаю!Насупившись, принц спрятал кинжал в пояс, и по губам Оха скользнула светлая улыбка, теряясь в его густых усах и незаметно продолжаясь терпеливым советом: — Не сердись на матушку, господин. Принц Шараман еще маленький, оттого его не ругают — так заведено. Малыши не могут отвечать за свои поступки перед великим Ахура-Маздой, их проказы ложатся на совесть родителей, а твоему брату всего четыре года минуло. Тебе же восемь, поэтому с тебя и спрос больше.— Нет, я знаю в чем дело. Мама злится из-за этой мидийки и ее детей. Они ей не нравятся и мне тоже! Когда она видит их, то потом целый день молчит, и мне не удается разговорить ее, о чем бы я у нее не спрашивал. Она вспоминает о нас с братом, только когда к ней приходит Харбона, и велит нам уйти. Я знаю, почему, — без тени сомнения повторил Низам. — Мама говорит, что мидийцам не место рядом с нами.Оху больших усилий стоило не засыпать своего ученика расспросами о евнухе и о том, как часто он навещает царицу. Пусть Харбона ревностно защищал тайны Вашти и преданно служил ей, Ох внимательно приглядывался к этому юноше после того, как дворец потрясла новость об отравлении племянницы Амана. Год минул, но Ох хорошо помнил, как Арксаму доложили о несвежих угощениях, поданных в ее покои. Помнил он и о том, как изумленный царский лекарь, выходец из племени магов, воскликнул, что давно не сталкивался с такой сильной желудочной хворью. Царь согласился с ним, успокоенный обещанием, что несчастная поправится, но необходимо ждать. Желая, чтобы милостивые боги послали ей и ее нерожденному ребенку исцеление, Ох между тем спровадил целителя подальше от ненужных ушей и заговорил начистоту:— Почему ты считаешь, что болезнь сильная? Есть повод для беспокойства?— Нет, нет, это невозможно, я сделал все, что в моих силах… Но как бы это объяснить, — в смятении прошептал маг. — Это догадки всего-навсего, но, боюсь, другим от них будет больше зла, нежели пользы. — Твое молчание причинит вред скорее тебе, ведающий, ибо по долгу совести священного жреца ты отвечаешь перед мудрым богом Ахура-Маздой и покровительницей лекарей Анахитой. Говори как есть и не утаивай. — Я не хотел бы, чтобы мои опасения дошли до государя… Ладно. Я поговорил с поваром, и он клялся, что угощения были свежими. Но зачем бы он лгал, понимая, что, если возьмет испорченные продукты, государь велит его высечь плетью и изгонит со двора? Он ведь не враг самому себе. Когда я осматривал госпожу, мне показалось, что она… отравилась лекарством. — Отравилась лекарством? — подхватил Ох и весь насторожился. — Ты готовил для нее какое-то снадобье?— Если бы готовил, господин, то написал бы в рецепте, как его принимать, и сам проследил бы, чтобы госпожа пила его, как полагается: ни больше, ни меньше, — серьезно, будто обидевшись на его недоверие, заметил лекарь. — Но я ничего для нее не готовил. Правда, перед этим меня приглашала к себе госпожа Вашти. Ее слуга прибегал за мной, этот женоподобный юноша Харбона. Царица неважно себя чувствовала, и я сделал ей отвар из черной белены. — Она при тебе его пила?— Нет, нет, — припоминая, лекарь качнул головой в белом войлочном колпаке. — Царица отдыхала, и ее слуга сказал мне, что она выпьет отвар позже. Я приготовил немного лекарства, на один прием, поэтому спорить не стал и ушел. Черная белена ядовита, но, если принимать в небольших количествах, она снимает желудочную боль. На следующий день я наведался к царице справиться о ее здоровье. Ей полегчало, вот только на сей раз ее беспокоило головокружение. Госпожа пожаловалась на мое снадобье, а я ответил, что точно подобрал для нее дозу и что черную белену не дают только детям и женщинам, которые носят под сердцем дитя, потому как для них лекарство вредно. Потом я тщательно осмотрел царицу, предложил ей отдохнуть, и она отпустила меня. А сегодня захворала госпожа из Мидии, и вновь меня призвали во дворец. — Это все, мудрейший? — Клянусь, что говорю правду, которой служу. А ты подозреваешь кого-то, господин?— Разве что бессовестного повара, который потерял страх перед государем, накормив его семью порченными продуктами, — усмехнулся Ох, стараясь придать голосу тон беззаботной шутки. — Госпожи заболели, так как съели что-то не то. Я сам поговорю с поваром и погляжу, как он готовит. У меня он быстро сознается, а иначе несдобровать проходимцу, рук лишится и бога отблагодарит, что жив остался.Маг, выслушав его решение, отделался легким испугом, а худшие кошмары Оха оживали и рвались наружу, будто наяву окутывая сырым, липким холодом — почти невыносимым в спешке скребущихся мыслей. ?Вашти, неукротимая Вашти, ты хитра, как волчица, что напала на след истекающей кровью добычи. Жизни неугодных тебе людей для тебя ничто не значат. Ты не убоишься до дна испить чашу яда, называемого местью, но о себе забываешь подумать, забываешь об Амане, который ждет не дождется дня, чтобы накормить тебя ответной подлостью. О боги, Вашти! Гордая дочь Куруша, что же ты творишь??Сказалась больной, подговорила Харбону, вынудила лекаря приготовить ей ядовитый отвар, солгала, будто выпила его, а на деле подлила в блюдо сопернице — тошнотворно-горький привкус разоблачения не оставлял Оха во дворце Пасаргад. Застревал в горле костью и медленно удушал, всякий раз когда перед ним появлялось огрубевшее от злобы лицо Амана. Желание мстить уже крепло и расползалось в мидийце, словно корень. Осознанное, ненасытное, оно подспудно гнездилось в его сощуренных глазах, напоминая разворошенный царицей гадюшник.— Ох, идем! Они приехали!Юный принц вспорхнул орленком со скамьи и умчался ко дворцу приемов, где, занятые разговором, задержались у моста два родовитых перса. Ох сдвинуться с места не успел, а Низам уже оказался возле долгожданных гостей, на руках белобородого старика в длинной позолоченной мантии. — Ах ты, разбойник! — донесся скрипучий смех Артабаза, обнимавшего наследника, как своих горячо любимых внуков. Ему позволялось многое из того, о чем иные персидские вельможи не смели и мечтать. Арксам почитал своего престарелого учителя наравне с почившим отцом: во дни царя Куруша Артабаз был наставником наследного принца и главным советником государя, притом старше его. — Да благословит тебя небо, благороднейший Ох! Интаферн, радостно сверкая голубыми глазами, вышел навстречу Оху. В приветствии князь обходился с ним как равный ему военачальник, но перед почтенным Артабазом они склонялись оба. — Я давно ждал нашей встречи, чтобы узнать, как идут дела во дворце. Артабаз предупредил меня, что Аман сменил управителя дворцового хозяйства и отныне над царской кухней стоит его подручный. Да как он мог такое удумать? Покойный Аградат не позволял себе подобной дерзости. Его власть ограничивалась силой и познаниями хазарапатиша царской стражи.— Это так, — голос Оха, кипящий ненавистью, звучал возбужденно. — Царь мог назначить любого своим советником после досточтимого Аградата. Много доверенных людей служило еще при его отце, ни у кого нет сомнений в их честности и верности родине. Но Аман действовал быстрее всех — купил расположение государя лестью и золотом. Он вызвался оплачивать жалованье зодчих и каменщиков в Персеполе сверх того, что выдает царская казна, увеличил пайки солдатам некоторых полков и уже до повышения в совет засунул свой нос. Персидский царь спрашивает у паршивого мидийца, как поступать с армией и знатью. — До чего ловкий наглец, — с видимым отвращением сказал Интаферн. — И ведь его правда трудно заподозрить в заговоре против престола и державы. Он купил любовь не только могущественного царя, но уважение его воинов и поддержку народа. Бесспорно, действия Амана не лишены мудрости. Он знает, что наш царь всегда может рассчитывать на его щедрость. — А меня тревожит, — вмешался Артабаз, строго поглядывая на них сверху вниз из-за внушительного роста, который выделял его среди персов, — что подобные разговоры ведутся в присутствии наследника. Вместо того, чтобы развлекать заскучавшего ребенка, вы оскорбляете мой слух крамольными речами. Забыли стыд. Ох, боги мне свидетели, — пресек старик попытку возразить, — ни слова больше о владыке мира, или я сам забуду, как обещал ждать с твоей свадьбой до следующего лета.— Артабаз, ты откажешься от такого доблестного зятя, как Ох?В лукавом прищуре Интаферна смеялся пылкий, открытый юноша, каким он виделся своим собратьям. Ладный, с отросшими до плеч волосами и моложавый — вечное время будто не властвовало над ним, а дыша старостью, как слуга, прятало дыхание за покрывалом, когда обращалось лицом к князю Арбела. — Отказаться, вот удумал! — воскликнул Артабаз, с неподдельным удовольствием наблюдая замешательство Оха. — Назначу торжество на грядущую осень, так и знай, юноша. Я сказал, что отдам тебе в жены свою младшую дочь и не могу нарушить обещания. Мне и непобедимому царю Курушу ты был как сын, поэтому я буду горд принять тебя в свой дом. Под моим неусыпным взором ты бросишь эти черные сплетни о царском доме. Разве несдержанности я учил вас с Арксамом? Если он полагает, что Аман достоин должности советника и хазарапатиша, мы не вправе обсуждать решения нашего повелителя. Но если мы хотим повлиять на них и изгнать мидийца со двора, то должны быть крайне осторожны и взвешивать каждый свой шаг. Сказанное тобой и Интаферном слово такой же несравненно важный шаг, как ваши деяния, ведь недаром оно является второй ступенью, ведущей человека либо в рай, либо в ад.Ох склонил взгляд и усмехнулся тягостным мыслям, что смыкались над ним, как грохочущие волны Персидского моря. Не имея сил вынырнуть, он исчезал в них с отвагой приговоренного к казни. Артабаз больше ничего не сказал, но Ох уловил в его взгляде острый, прорезывающий блеск акинака, от которого по телу пробежался холодок. И все же душа уважаемого сатрапа Заречья тепла и просторна — о ней неприступно молчали подведенные сурьмой глаза старика, но не годы детства, оставившие Оха без родных.Шестилетним его взял под свою опеку персидский лев Куруш, позволив учиться вместе с наследником Арксамом и принцессой Вашти. Он жил в соседнем поместье Артабаза и приходил с ним на занятия во дворец, а братьев и сестер Оху заменили малолетние сыновья и дочери наставника. Ныне у Артабаза одиннадцать детей, и семеро из них — возмужавшие воины. По этой причине ему, как праведному персу, для которого нет ничего ценнее семьи, не давало покоя одиночество, каменистой пустыней окружавшее Оха. Безропотное и тихое столкновение камня о камень — та единственная смутная жизнь, что она порождала. Артабаз сокрушенно качал седой головой и твердил, что их древние, как сами арийцы, устои не приемлют безбрачия и бездетности. А его резкие осуждения сотни раз пытались истончить те сильнейшие узы, которые напрочно привязали Оха к Вашти: ?Забудь о ней. Она уже не твоя невеста, а царская супруга. Госпожа сочла для себя правильным избрать этот путь, и ты не можешь требовать от нее объяснений. Брат у нее один, как жизнь, — ему она останется преданна до конца, а других мужчин все равно что миллион талантов серебром — какой с них прок персидской царице? Не горюй, зарастет твоя душевная рана. Дай срок?.— Скучно о свадьбах слушать, — пожаловался Низам. — Расскажите о Персеполе. Когда его достроят?— Господин, ты, наверное, утомил нашего друга. Может, ему лучше тебя отпустить? — пожурил Ох.Но Артабаз стоял не по-стариковски гордо и ровно, блистал дорогим нарядом, с легкостью держа на руках принца. Он обнял его еще крепче и поцеловал в висок.— Глупости, Ох, пускай сидит, покуда мал. Детская пора недолговечна. Через год другой к играм наследник больше не притронется, и даже мать не приласкает, потому как взрослый. Персеполь велик, — почтенный обратился к Низаму. — Дворец возвышается над городом и окружен садами и толстой крепостной стеной. С одной стороны он защищен Горой Милосердия, а с другой находится парадная лестница — она такая широкая и пологая, что по ней может передвигаться даже колесница, как по Мосту Чинват в мире богов. Каменщики закончили строить главные врата, мастера выложили их стены мозаикой, золотом, мрамором, а стерегут вход два священных крылатых быка. Эти врата называются Вратами всех народов. Все освобожденные от несправедливости и лжи народы будут проходить через них, чтобы склониться перед великим государем — твоим отцом. Завороженный описанием их будущей столицы, принц спросил:— Когда я буду там жить? — Скоро, юный разбойник, я думаю, что скоро. Став царем, ты продолжишь строить Персеполь и сделаешь его куда прекраснее и величественнее.— Я стану тем великим государем, перед которым в страхе склонятся мои поданные, намного сильнее отца. Он сказал, что, когда мне исполнится пятнадцать, я буду вторым человеком во всем нашем царстве после него, важнее его правой руки Амана. А еще он хвалит меня за то, что я из лука стреляю лучше, чем стрелял он, будучи принцем, и за это второй удар на охоте всегда принадлежит мне, — в наследнике зашевелился неумолимый говорун. Артабаз тихо улыбался, с интересом слушая. — Помяни гиену, как ее смех услышишь, — сказал на ухо Интаферн, подходя к Оху. Из дворца приемов во двор вышел хазарапатиш и, приветственно улыбаясь князьям и солдатам, пригласил их в тронную залу. В нем ярко и широко оставили свои следы достоинства царского рода мидийцев: с подчеркнутой степенностью и умением держать себя Аман скользил вдоль гостей в длиннополой тунике темно-зеленого цвета, отделанной драгоценными камнями. — А тот маг, новый лекарь, приглашенный им из Экбатан, еще служит во дворце?— Он пользуется большим уважением владыки… — ответ Оха прервался долгим вздохом. — Но я не верю ему. Когда Вашти накормила племянницу Амана беленой, он догадался, кто за этим стоит, я видел по его глазам. Царская супруга была отравлена и потеряла дитя — лекарь обязан сообщать о подобном государю, и я боялся, что правда откроется и царицу ждет наказание. Но он промолчал! Он молчал бы лишь в том случае, если… — Если бы ему велел Аман, — в задумчивости кивнул красавец Интаферн. — Канул год, а они ждут момент, чтобы одним ударом сломить нас. Если так, то своим злодеянием Вашти сама показала им, куда бить, — и князь оглянулся на Низама, которого Артабаз веселил рассказами о варварских индских землях и походе в бактрийскую сатрапию.Продолжение следует...Маг - напоминаю, что маги - это мидийские жрецы (мидийское племя жрецов), отправляющие любые обряды и служившие различным божествам. При Ахеменидах слово ?маг? употреблялось в значении ?жрец?. Лучшими учителями медицины и астрологии были зороастрийские священники (прим.: религия древних персов - зороастризм), которые передавали свои знания своим ученикам от одного поколения к другому. Хазарапатиш - тысячник; слово "хазара" в древнеперсидском языке означало "тысяча". Полк размером в одну тысячу воинов назывался хазарабам. Полк царской охраны "бессмертных" насчитывал тысячу солдат и формировался исключительно из персидской знати. Помимо чисто военных обязанностей хазарапатиш этого полка занимался вопросами безопасности, в частности, первым принимал визитеров царя и давал разрешение на встречу с ним. Кроме того он выступал также в качестве главного советника.