1. (2/2)

Есть, конечно, воистину святые, подобные ангелам, но как бы это не прозвучало, с каким бы цинизмом не было сказано долго кадры с такими данными не живут. В насквозь информированном, обнулённом нравственностью мире, больше похожем на огромный, единый банк, где постоянно идёт подсчет чего-то или кого-то,просто отпала надобность понимать, что есть тьма, а что есть свет. И есть ли граница между двумя этими понятиями вообще.

Этот мир сер. Сер словно мышь, словно жидкий цемент, словно крысиные мозги. Но он хорош. Ведь его таким сделали именно мы, люди.

Мы продаём друг другу себя, совершая бесконечный круговорот банкнот, красным бисером ссыпая на зелёные стопки свою и чужую кровь.

И пьём, без сожалений, без оглядки, без лишних дум в и без того перегруженном мозгу, дурман двадцать первого века.

В этом есть суть. Пусть кривая, дырявая, никчёмная. Но она есть, а значит, всё вокруг не безнадёжно.

Я смотрел на парнишку, и сердце кольнуло-неприятно. А почему? Не знаю.

Он поравнялся с лавкой, бросил на менялихорадочно блестящий взгляд. В цепком озере тёмных глаззапуталась идея.

Но какая?Героин? Кокаин? Экстази?

Слова вспыхивали алой болью, ярким, молниеносным росчерком под опущенными веками. В груди клокотало и сипело острое недовольство. Почти ярость.

Глубокий вдох помогает уравновесить чувства и изгнать злость. Мой разум всегда холоден и трезв. Этим живём.

Если бы я был его отцом-отходил бы ремнём. Не без удовольствия.Но я ему никто и зовут его для меня никак. Этот город огромен, жизнь здесь кипит как в муравейнике-нескончаемым потоком. Вряд ли мы ещё раз встретимся с ним взглядом.

Глаза цвета кофе. Моего любимого кофе, изрядно разбавленного приторно-сладким молочным шоколадом.Ничего особенного. Даже совсем не цепляет.

Я ухмыльнулся ему, небрежно прищурив глаза.

Я ощущал, как пульсирует музыка, рычащая, злая, отчаянная из мембран его огромных наушников.

На мгновение он запнулся, угольные зрачки расширились, затопив радужку. Большие глаза широко раскрылись,придав белому, нежному лицу удивлённо-невинное выражение.Славный мальчик, несмело разглядывал меня, а мои мысли зациклились на его необдуманно лёгком наряде. Руки,глубоко засунутые в карманы на толстовке, наверняка дрожат, ледяные и хрупкие. Из широкого ворота видна стройная, тонкая шея со свежей на вид полоской пластыря. А по тонкой спинке со сливочной кожей бегут мурашки.Облачко пара срывается с немного посиневших губ.

Холодно так гулять. Вывод напрашивается сам собой: гадёныш не гуляет. Он-торгует. Чем? Да собой.

Отвратительная, мерзкая правда вышла наружу, словно гнойиз вскрытой, давешней раны.

Под моим взглядом мальчишка опускает ресницы и по бледным щекам расползается ровными кляксами пылкий румянец.

Мои губы против воли сжимаются в тоненькую полосочку, как у учителя младшей школы, намеревавшегося по полной программе отчитать нашалившего ребёнка. Я резко поднимаюсь с лавки, совершенно бесшумно-привычка, такая привычка.Под покрывалом из тёмного неба, стёртой набежавшим облаком луны и в жёлтом свечении газовых фонарей я чувствую себя совершенно уютно. Это мой мир, моё время. Непролазные дебри вокруг-вдоль и попрёк изучены мною.

Немного дрожащими пальцами, что само по себе странно, я стянул с шеи полосатый шарф, подаренный мне очередной из моих пассий. Не жалко. При особом желании в моей берлоге можно отыскать ещё штук двадцать таких же.

Накидываю совершенно ничего не понимающему подростку шерстяную материю на шею скрывая нежную кожу, с силой дёргаю концы, а ведь знаю-ему больно. Пальцем поддеваю наушники, стаскивая их с крохотных, очаровательно-розовых ушек, оставляя их болтаться под подбородком с умильной ямочкой.Светло карие глаза смотрят удивлённо, даже чуточку шокировано, но страха там, в этой землистой глубине нет.

Шлюха, обычная,малолетняя шлюха, прошедшая огонь, и воду, и ещё чёрт знает что.Таких детей подворотен, сыновей Аспида не напугает представительный дядька в добротном пальто.Скорее всего, эти милые глазёнки Бэмби рассматривают меня в совершенно ином свете.

Я улыбаюсь своим мыслям. Не знал, что придя в парк для уединения и размышлений, встречу там такое забавное существо.

-Я тебя провожу-говорю ему, и ложу руку на хрупкое острое плечико-Опасно ходить по таким местам глухой ночью.

Шок сменяется растерянностью, а потом невероятной грустью. Подросток мягко, каждым жестом подчёркивая грациозную робость движений, осторожно высвобождает плечо от моего захвата. Из под пальцев уходит тепло, и я только сейчас понимаю, что сам замёрз, полностью отрешившись от потребностей собственного тела и едва не закоченев на бездушной поверхности мраморныхплит.

-Спасибо большое, но я сам.-голос у мальчишки тихий, но чистый и совсем не ломается. Такой не услышишь в гомоне толпы, но почувствуешь его врождённую, кровную доброжелательность ко всем людям.Поздний гулякаразвернулся, низко опустил голову и зашагал дальше, а я провожал забывчивого ребёнка взбудораженный и заинтригованный.В концеаллеи, уже стоя под ветвью старой ивы в полтора моих обхвата, мальчишка обернулся,помахал мне белой рукой и улыбнулся.

Так удивительно просто улыбнулся. С сердечной, наивной теплотой неиспорченного ребёнка.Моя рука дёрнулась в ответ, а глаза гипнотизировали хрупкую фигурку с густой встрёпанной макушкой. Однако он уже убежал и не увидел моего нелепого ответа. Юркнул в темноту, маленький шельмец.Будто и не было его вовсе.

А я с удивленной ироничностью разглядывал свои подрагивающие, худые пальцы и думал о том, на кой чёрт вообще отдал ему свой шарф?...