1. (1/2)

Всю свою жизнь я делил на ?до? и ?после?.

?До? были любящие, но постоянно пропадающие на работе родители, которых я худо-бедно, но всё же любил.Было детство, полное слепой ждущей счастья из ниоткуда надежды.

?После? пришла пора понимания собственной бессмысленности патологического прозябания в этом мире среди его возможностей и идей.Проще говоря, я потерял смысл жить. Уверился в собственной непригодности для любой работы. Мне было семнадцать.Тогда казалось, что моя бесхребетная натура, раз за разом уступавшая место лени, сведёт меня в могилу уже к двадцати.Я никогда не любил философствовать, но глубоко внутри понимал, что человек лишённый желания что-либо делать уже не человек. Деградирующее тупое животное, пустая оболочка, кукла. Что угодно по сути.Уподобиться этому слою общества мне не хотелось. И я шлялся по городу, каждой клеточкой кожи ловил его яркое ночное сияниеи видел как сотни, тысячи таки же людей,живут, нахлебничают, любят, ненавидят, прощают, мстят…Позорно признаваться, но я до сих пор заглядываю в чужие окна, как в буквальном смысле, так и в переносном.Поступокконечно, довольно превратный,рыться в ?чужом белье?, но кто бы отрицал, что это так увлекательно!У каждого существа в этом мире есть собственный ларчик тайн,которые так хочется вытащить на свет, рассмотреть во всех подробностях. Тем более это ведь не так уж и трудно, да?Это грязное дело, но дьявол всё разбери, как же я всё это люблю.

С миром мафии я связался не так чтобы давно, нопогряз в опасной суете суетполностью.Моя авантюристская натуракурлычет и ликует, словно иной дикий зверь: где как не на чёрной полоске закона ты найдёшь море приключений?Настоящее поколение мафиози отнюдь не такое, какими его рисуетв своём воображении простой обыватель. Роскошные машины, чёрные костюмы, тёмныеочки и просто отвратительная, режущая глаза вульгарная роскошь исчезли. Всё ушло в прошлое. В то самое прошлое, когда гангстеров валяли пачками бравые служители закона только за то, что они не потрудились прибрать за собой.

Нет. Преступники стали умнее. С роскошных машин пересели в потёртые девятки и семейные тойоты. Чёрные строгие костюмы прочь из гардероба. Наглость и вера в собственную безнаказанность сменились девизом ?Тише едешь дальше будешь?. Человек определённого круга пройдёт рядом с вами и не выделится в ваших глазах. Он такой же как все мы, и в этом залог его выживания.

Главную роль в игре кланов, уютно припрятавших все свои тёмные дела под личиной легального бизнеса, стала информация. Познания и осведомлённость - товар, который можно умно купить и не менее выгодно продать.

Отчасти проницательность и начитанность быстро сделали меня довольно популярным информатором.

Любить свою работу, делать её не теряя собственного достоинства и сохранять своё здравие в относительной безопасности, было делом последних пяти лет моей жизни.

В общем целом сам не успел заметить как из шаловливого мальчишки,превратился в мужичину, лениво созерцающего весь этот мир сквозь тёмные линзы дорогих очков.Двойная жизнь сделала меня циником. Как говорила ещё моя мать: ?У поступка две стороны. Одна красивая другая правдивая?.Постоянная кутерьма и свистопляска, безумные, исступленные танцы со смертью в дуле пистолета, на острие ножа, в капле яда, дали моему телу закалку, а уму… Ум мой окончательно закрылся, и сейчас, как не прискорбно это сознавать, моя юношеская жизнь прошла.Я стал… А чем я стал? И чем живу?Матёрый волк-одиночка. Я предпочитаю делать своё дело тихо, в темноте и без свидетелей.

Никогда. Никогда я не слышал дурных отзывов о себе или проделанной работе. Я омерзительно прекрасен. Я восхитительно хорош,шельмовски злобен. У меня интуиция бывалого зека.

Пропитанный иронией и злоязычием, втянувший словно губка,самые злачные непотребства, я гонюсь лишь за собственными удовольствиями.

В сущности, это был глупый вопрос. Мне нет дела до того, что подумают люди о моём источнике доходов. Да и рассказывать кому-то я особенно не рвусь. Знаю же, что не поймут.

Всё имеет смысл меняться. Было бы скучно жить в мире, где устройствооднотонно. Но, как и везде, в этом правиле есть исключения. Я считал возможным оставить за собой некоторые привычки, старую память, живую, розовую кровь моего солнечного детства. Моего беззаботного детства. Моего невинного детства…Как пример: я обожаю этотпарк, всегда вызывавший у меня ассоциации со старым, но вовсе не уродливым и скучнымчеловеком.Особенную прелесть он обретает осенью, когда деревья лениво кидаютна потрескавшейся асфальт шелковистую позолоту, багряный румянец и изредка зелёные капли, подхваченные порывистым ветерком. Падающие листья украдкой стучат в раскрытые девушками зонты, застревают в складках широких плащей. Шуршат под ногами, будто бы шепчут что-то бессвязное друг другу. Вязнут в пальцах, холодные и безжизненные. Вбирают естественными чашами крупные капельки влаги, появившейся после утреннего тумана исверкающие подобно диковинным жемчужинам в экзотических раковинах.

Испещрённый ветрами и временем мрамор скамеек, потерявший свою воздушную белизну и скопивший в многочисленных трещинках пыль и грязь,всё же сохраняет некое печальное обаяние, способное пробудить странное чувство, сродни приятной улыбке.

Дорого. Дорого стоит моё счастливое девство, мои глупые, бессмысленные воспоминания, похожие на лепет не уразумевшего искусство говорить малыша.

Даже будучи меченой картой в колоде жизни, я до сих пор теряюсь в этом контрасте ощущений и душащих разум грустных мыслей.

Чувствовать депрессию как-то не в моём стиле. Я предпочитаю убивать такие эмоции. У меня почти никогда не возникает желание выговориться. Пусть простит меня отец, но я убеждённый атеист.

Бога нет. Есть только мы и случай. Слепая Тюхе-удача, тонкими, словно ледяное стекло в морозный день, руками, перебирающая дары из рога изобилия и роняющая их ослабевшими пальцами на тех, кто по природе своейне щёлкает клювом.

Меня окуталисладкие сумерки, растворившиеся в густой сырости воздуха. Рассеянный, как взгляд сквозь дымчатые очки, свет с разламывает уютную темноту желтоватымиробкими облаками, вокруг которых чёрными точками кружатся мотыльки.

Я с наслаждением достал из кармана пальто пачку сигарет и закурил, глубоко вдыхая стылый запах одиночества и запустения, окруживший меня, неподвижную фигуру на холодной лавке особенной аурой загадочности, которую, признаюсь, я просто обожаю разводить.Я сижу здесь уже довольно давно. Изваяние. Смутная, колеблющаяся тень. Мираж.

Ночь. Мерзкое время. Но мне нравится, так нравится. Мрак гладит кожу, звёзды мерцают острыми осколками одного единственного, разбитого слова ?Вечность? на гладком, атласном небе.Луна монетой с отбитым краем висит в чёрной пустоте, щерясь синими пятнами, подобными следам кислоты, случайно пролитой нерадивым химиком.

Ночь. Время слушать. И я люблю слушать.

Далёкий, фантомный шум огромного мегаполиса, железобетонной рукой выкинувший этот парк, кусок чьей-то жизни, прочь из центра города, сделавший его самой окраиной огромного человеческого улья, погрузил меня в методическое уныние, приходящее редко, но всегда покидающее меня с большой неохотой.

Быть может это кризис среднего возраста. Хотя, до него мнедалековато будет. Двадцать семь-не сорок пять.

Рассеяно вслушиваясь в топот ног, энергично шагавших по редким лужам, я немного удивлённо наблюдал летевшего по аллее подростка в светло-зелёной толстовке и свободных, обожаемых современной молодёжью болотно-зелёных джинсах с множеством объёмных карманов.Обычный мальчишка, позабывший или не захотевшийспрятать растрёпанное воронье гнездо на голове под шапку,низко опустившийгустую чёлку, ронявшую тень на бледное лицо и отрешившийся от мира огромными наушниками с пепельным мехом и выпуклой цифрой: двадцать семь на белой, гладкой поверхности.

Когда первое острое удивление прошло, я стал беззастенчиво рассматривать позднего гостя, неторопливо попыхивая сигаретой и ощущая растекающуюся по лицу ироничную усмешку, удостоенную чести быть названной ?оскалом старого лиса?.Нынешнее молодое поколение вызывало у меня лишь снисходительное пренебрежение, и иногда, в особенно плачевных случаях-омерзение, прятать которое, я считал ниже своего достоинства.

Миллион зазомбированных детей двадцать первого века возрастом от шестнадцати и выше, потерялись в бескрайнем море собственных амбиций, позабыв оценить свои возможности. Именно это я находил причиной сегодняшнего разложения масс: выше головы не прыгнешь, но нет, все чего-то хотят, к чему-то стремятся.

Мне довелось видеть множество людей, так и не понявших, в чём заключается самая главная шутка жизни.Людей, безумно одиноких в своих уютных мирках за надёжной защитой толстых стен элегантных квартир,с недалёким, самодовольным бахвальством взирающих на экраны плазменных цветных телевизоров, отразивших очередной взрыв звериной яростинашей расы, воплощённой в теракте или убийстве.

Человекнаходит неотразимой войну. Вечный инстинкт требует. Тоска по свободе, жажда крови, жажда превосходства. По сути, мы такие же свирепые убийцы, что и волки, что и лисы, что и всякое остальное зверьё. Отличие лишь в одном-мы убиваем ради собственного удовлетворения, не имеющего ничего общего с физической потребностью.