Глава двадцатая: признание в воздухе. (1/1)
19. Признание в воздухе.Летит навстречу солнцу ЛИ-2. Восемь пацанов в ?детдомовской? одежде сидят внутри самолета на железных бортовых откидных скамейках. И возле Кота с Тяпой сижу я, облокотившись об стенку самолёта. Стенка тёплая от солнечных лучей и становится жарко.По всему фюзеляжу?— от кабины пилотов до хвоста?— между скамейками уложены туго набитые парашютные сумки. Видно, что в сумках не только парашюты. Потом ЛИ-2 сел и зарулил в конец аэродрома, где его ожидало кольцо автоматчиков, пропустивших к самолету только бензозаправщик, смонтированный на грузовике ЗИС-5.—?Ташкент,?— сказал Кот, повернув голову в мою сторону.Самолет моментально прокалился под солнцем. Взмокшие мальчишки стали стягивать с себя одежду. Мне тоже было слишком жарко, но единственное, что я могла с себя снять?— свитер и куртка. Не буду же я светить тут своими… этими…—?Совка, а тебе не жарко что ли? —?спросил Окунь, на что получил честный ответ:—?Жарко!—?Так разденься! —?хихикнул он, от чего по всему самолёту прокатился смех.—?А этого тебе не надо? —?я показала ему кукиш и пацаны присмирели, хотя я и не раз ловила их любопытные взгляды на моей мокрой рубашке в области груди…Из кабины выглянул командир экипажа. Увидел мокрые, растатуированные жилистые мальчишечьи тела, удивленно присвистнул.—?Начальник! Двери-то хоть открой?— задохнемся же!.. —?крикнул Принц.—?Не положено,?— ответил командир. —?Сейчас взлетим.—?Ну, баран!.. —?сказал Бабай. —?Дышать же, бля, нечем!—?Ты как со старшими разговариваешь? —?возмутился летчик.—?Какой ты мне ?старший??! Вали отсюда, крути баранку!..—?Принц! Бабай! Заткните пасти, сучий потрох!!! —?приказал им Костя и поднял глаза на летчика:?— Извини, командир, действительно жарковато…—?Когда будет можно?— открою! —?сказал командир и скрылся за дверью кабины. Я отбросила от себя кучу одежды и подула за горловину рубашки, пытаясь остудить раскалённое тело.—?Что, боишься?— расплавятся? —?засмеялся Кот.Я обиделась на него?— что за разговоры такие?—?Да пошёл ты! —?разозлилась я, пытаясь отодвинуться от него.Ага, хрен! Костя обвил рукой мою шею и притянул к себе, на что я уже не сопротивлялась?— бесполезно же! Спиной чувствовался его оголённый мокрый бок, к которому прилипла моя рубашка. Стало хоть с одной стороны прохладнее… А ещё у меня в животе вспорхнули бабочки?— как бы я не скучала за погибшим Маэстро, в моей душе жила робкая, тихая и нежная любовь к Коту. Она вновь проснулась во мне вчера ночью, когда я узнала его настоящее имя.Но ещё меня терзало чувство долга и совесть. Я должна помнить о Саше, должна сберечь его чувство, которое не успела ощутить. Мне было стыдно любить Костю после смерти безответно любившего меня Маэстро. Совесть грызла меня изнутри, напоминая хомяка, который большее время спит и просыпается только чтобы что-то погрызть… Погрызть меня…Когда самолёт сел, все мы подобрали свою одежду и стали по очереди выпрыгивать из раскалённой ?консервной банки?. Выглянув из проёма, я сразу обратила внимание на удивлённые лица военных, стоявших возле только что прибывшего самолёта. Наверняка, они ожидали увидеть кого угодно, но только не детей-уголовников, чьи тела пестрят неумелыми наколками…—?Куда? —?спросил у одного из военных Кот. Тот молча показывает на открытый нижний ?кинжальный? люк. —?Пошел! —?командует Костя своим. —?Тяпа, останься. Считай сумки!По короткой лестнице пацаны поднимаются сквозь люк во чрево стратегического бомбардировщика дальнего действия.—?Чего хлебало раззявили?! —?гавкнул Тяпа на подбежавших солдат. —?Грузите сумки! Стоят, падлы, как дохлые!..Солдаты нерешительно смотрят на офицеров.—?Делайте, что приказано,?— говорит им подполковник.Тяпе это безумно нравится, и он украдкой подмигивает Художнику. Солдаты заполошно перегружают сумки в самолет…Вот, мы снова сидим в самолёте на… какой-то высоте. Мне страшно, но боязнь высоты сейчас была слабее, чем тогда. У страха глаза велики… Не знаю, к чему я вспомнила эту поговорку… Вдруг начался такой сильный дубак, что все пацаны стали поспешно натягивать на себя одежду. Это было тщётно?— если в Ташкенте было тепло, то сейчас на этой высоте было очень холодно… Я куталась в свою куртку, укрывая ещё и Тяпу, прильнувшего ко мне, пытаясь согреться. Костя подошел к кормовой турели, спросил стрелка, лежащего в теплом комбинезоне у крупнокалиберного пулемета:—?Эй, летчик… А потеплее нельзя сделать?—?Я не летчик, я?— стрелок.—?Один хрен. Позови начальника.—?Не ?начальника?, а ?командира?,?— снова поправил Костю стрелок.—?Я же тебе сказал, что мне?— один хрен! Скажи, старший группы зовет!..Улыбка сама по себе появилась на моём лице?— Коту всегда по хрену то, что его мало касается… Стрелок включил СПУ?— самолетно-переговорное устройство, насмешливо оглядел замерзшего Художника, сказал в ларингофон:—?Командир! Я?— эф-три, кормовой… Тут с вами поговорить хотят. Жалуются, что холодно.Из кабины летчиков пришел командир корабля. Тоже в теплом комбинезоне, коротких американских унтах. Сказал стрелку:—?Пока тебе делать нечего?— волоки моторные чехлы. —?И повернулся к Косте:?— Они хоть пованивают бензином и маслом, зато стеганые. Закутаетесь по двое, и на боковую.—?Нам сколько лететь? —?спросил Костя.—?Часов восемь. Правда, будем еще садиться на аэродром подскока в Адреанополе на дозаправку.—?Это твоя головная боль. Нам до фонаря. Мы спать будем. Только чехлы давай…—?А вон уже несут… Тебе сколько лет-то?—?Как говорил один клевый старик, ?много будешь знать?— не успеешь состариться?,?— улыбнулся Костя. —?А правда, что вы еще в начале войны уже Берлин бомбили?—?Правда. И Кенигсберг тоже.—?Ну, вы даете!.. —?восхитился Кот.—?Я смотрю?— вы тоже,?— с уважением сказал командир корабля.—?За час до цели разбуди нас, пожалуйста.—?Слушаюсь, ваше благородие! —?усмехнулся командир и скрылся в кабине.—?Ложись с Тяпой?— он малой!.. —?сказал мне Кот, на что я обеспокоенно спросила:—?А ты?—?А что я? Я посижу как-нибудь… —?ответил Художник.Я покачала головой недоверчиво:—?Тоже мене?— герой! На! —?я отдала ему свою куртку и улеглась вместе с Тяпой в один из моторных чехлов. Мне куртка без надобности?— меня греют стёганные стенки чехла и малявка, а Косте не помешает.—?Спасибо! —?он благодарно натянул на себя ещё и мою куртку, которая была ему маловата?— как-никак, а телосложение парня и девчонки круто меняется к пятнадцати-шестнадцати годам.Спала я недолго?— часа четыре. Проснувшись, я увидела вокруг ещё три моторных чехла, наполненные мальчишками словно стручки с горохом. Только Кот одиноко сидел на железной бортовой откидной скамейке, укутавшись в две куртки и смотря в маленькое окошечко.Заметив меня он как-то непривычно нежно улыбнулся и спросил:—?Чего не спишь?—?Не спится! —?ответила я, принимая из его рук мою куртку и уселась напротив него на скамейку. —?А ты?—?А я уже поспал… —?он почесал вихрастый затылок и посмотрел на Тяпу:?— Спит как убитый, не дай Бог…—?Да типун тебе на язык! —?я легонько треснула его по голове и, осмотрев сонное мальчишечье личико, спросила:?— А его как зовут на самом деле?—?Тяпкин Валентин Петрович! —?улыбнувшись, ответил Кот.—?А, я забыла… —?я хлопнула себя по лбу ладонью и зачем-то сказала:?— А я была Совина Маргарита Константиновна…—?Почему ?была?? —?не понял Костя.—?Потому, что сейчас я Совка… —?печально ответила я.Кот замолчал на секунду и заявил:—?А я был Чернов Константин Аркадьевич…—?Ты с моим покойным папкой тёзка! —?я улыбнулась без энтузиазма и тут случилось то, чего я не ожидала: Кот взял мою левую руку в свои ладони и сказал:—?Нет, Рита, я так больше не могу! —?он заглянул в мои глаза и сердце моё готово было выпрыгнуть из груди от испуга?— таким настойчивым, испуганным и жалостливым его взгляд я ещё не видела. —?Я так давно тебя люблю, что уже прямо тошнит от того, что держу всё в себе! Я всё время пытался доказать себе, что ты для меня только друг, но сейчас я разобрался в себе и говорю тебе снова: я тебя люблю!По моему телу пробежала дрожь, а рука, которую держал Кот в своих тёплых ладонях, вспотела. Я тряслась от некого озноба и плавилась от неясной жары, но безропотно смотрела парню в глаза.—?Ну, что же ты молчишь? —?спросил Кот, выжидая ответ.Во мне снова ?закусалась? совесть и я вынула из нагрудного кармана куртки сложенный в четверо клок бумаги и передала его Косте:—?Прочти, и ты поймёшь, что сейчас со мной творится!Парень принял его, пробежал глазами по кривым строчкам и поднял на меня глаза:—?Не понял?!—?Не понял? —?переспросила его я. —?Сейчас объясню! Он очень сильно любил меня. И очень давно, как ты понял. Поэтому сейчас, как бы я не любила тебя, Кот, я не могу ответить взаимностью потому, что совесть меня скоро съест! Я не могу предать его любовь, понимаешь?—?Погоди, ты тоже меня любишь? —?переспросил Костя, поближе придвинулся ко мне.—?Да, ты что, меня не слушал? —?возмутилась я.—?Слушал, но теперь послушай и ты меня! —?он нежно погладил мою руку. —?Нельзя любить мёртвых! Маэстро бы понял нас, если бы видел сейчас! Рита, пожалуйста…—?Я не могу! Всё равно не могу и всё! —?я отодвинулась от него в самый дальний угол скамейки и увидела, как сильно перекосилось от злости его лицо.Кот сразу преобразился?— из нежного и наивного существа он превратился в яростного и озлобленного уголовника.—?Просыпайтесь, сявки! Собираться будем! —?он ударил кулаком по скамейке так, что на костяшках выступила кровь.Пацаны возмущённо залепетали: ?Какого хрена!?, ?Что, Кот, совсем охерел уже?? и так далее. Но я-то поняла, что парень просто не захотел оставаться со мной наедине.