Отражение (Меняющийся Бог, Советник) (1/1)

Триста миль пустоты до ближайшего источника жизни.Реальность подобна бездне за мембраной иллюминатора. Она заставляет почти сожалеть о способности возрождаться; о необходимости возвращаться сюда, в безжизненный, безмолвный каркас лунной базы. Здесь слишком тихо. Слишком... мертво. Неестественно. И некуда бежать: только дальше в бесконечную черноту, прочь от сияющего синего шара, от одной сверкающей точки к другой сквозь вечность одиночества. За то время, что понадобится, чтобы добраться до чего-то осмысленного, сомнения успеют свести его с ума.Реальность сведет с ума любого, если подождать достаточно долго. По сравнению с лунной станцией даже Лабиринт кажется более вещественным и настоящим; реальности нужен якорь, который смог бы удерживать его здесь. Именно поэтому он решается на то, чего никогда не рисковал совершить прежде.На полупрозрачной поверхности панели выгравирован пятиугольник; точно такой, что врезан в его собственный череп. Чуткие линии схем микрочипа, способные поглотить колоссальный объем данных за пару мгновений, терпеливо ожидают приема, и он не позволяет себе сомневаться дольше.Сине-серебряный поток вырвавшейся наружу информации хлещет огненной плетью по всем органам восприятия, заставляя слепо сморгнуть раз-другой, пытаясь разглядеть хоть что-то в расцветающей всеми цветами радуги темноте. Ну конечно, вспыхивает запоздалая мысль, передача сознания для датасферы – все равно что разряд молнии для Девятого Мира, он должен был подумать о том, как подобное будет ощущать тело, которое в этот раз он не планирует покидать... глупый недочет.Огромный светлый полукруг наконец рождается из калейдоскопа пятен: голубой шар планеты за триста миль пустоты отсюда. Яркие искры все еще мешают разглядеть его, и проходит несколько секунд, прежде чем он запоздало понимает: это не игра поврежденного зрения, это призрачные воксели лихорадочно пытаются собраться воедино и придать подобающий образ информации объемом в тысячу лет.У нее оказывается лицо полузабытого прошлого. Он жадно вглядывается в чужие /свои/ очертания; неужели с него все начиналось? Неужели он был таким? Сколько осталось от него-прежнего, не была ли лишена смысла вся эта затея с самого начала, не купился ли он на дешевую приманку ностальгии и желания сбежать прочь от настоящего? (от себя-настоящего?) Сможет ли он не солгать сам себе – даже сейчас; сможет ли принять самого себя как союзника, но не соперника?Они молчат, разглядывая друг друга, и сомнения растут и множатся каждый миг. Это и было риском: чтобы просчитать стратегию оппонента, ты должен быть по крайней мере так же умен. Чтобы переиграть его, ты должен быть умнее.Нервно колется на периферии сознания воспоминание: именно поэтому он оставил себе ручной контроль; если что-то пойдет не так, он всегда сможет отключить системы, поддерживающие существование Советника. Информация, составляющая сознание двойника, растворится, как только удерживающая ее техника даст сбой. Остается надеяться, что датасфера тоже не сохранит его.- Это вовсе ни к чему, - вдруг говорит стройный рой сияющих вокселей. Слова звучат так странно. Слышать собственный голос – не лучшее ощущение.И всё же – легче, чем слышать мертвую тишину Луны.- Ты читаешь...- Мне не...- ...нужно, – заканчивает Меняющийся Бог в унисон с призрачной фигурой. Ни одному из них не нужно читать мысли другого, чтобы знать, что он чувствует и о чем думает.В этом и был смысл.Они мысленно отмечают успех первого эксперимента с разницей в долю мгновения. Разница возникает лишь оттого, что двойник занят изучением систем лаборатории, в которые интегрирован, и пока не может решить, что же выглядит для него интересней прямо сейчас.Вообще-то, ему самому тоже любопытно. Но он не успевает сообщить об этом вслух.- О, - оживленно говорит Советник, - это просто потрясающе! – В лаборатории начинают бессистемно открываться и закрываться двери. Гудение машин становится почти осязаемым, когда двойник поочередно проверяет свой контроль над ними. – Такого я не ожидал. Невероятная экономия времени и почти никаких затрат! И проще определить неисправность – кстати, тебе нужно будет проверить второй отсек, запасной шлюз не отзывается, какая-то утечка энергии. И...Он прерывается на полуслове. И опять опаздывает.Всего на одно мгновение, впрочем.Разница ничтожна, думает Меняющийся Бог. Различия начинаются с того мгновения, как заканчивается передача данных, с того мгновения, когда их становится двое. Как часто ему придется повторять процедуру, чтобы не допустить слишком явного отклонения и связанного с этим риска?- Несколько дней, - говорит Советник вслух за них обоих. – Посмотрим по результатам. Для начала не стоит рисковать.Меняющийся Бог кивает по старой привычке и ловит взглядом зеркальное отражение собственной усмешки: им больше не нужно изощряться, пытаясь упростить необъяснимое до уровня восприятия прочих.Им больше никогда не придется упрощать себя.Им больше никогда не придется объяснять себя.Они выражают собственное ?я? друг в друге, в непрерывном цикле; отражение смотрит на собственное отражение в самом себе, тысяча лет замкнулась в кольцо. Самопознание как краеугольный камень власти; стоило догадаться раньше, что однажды он/-и придут к этому.Меняющийся Бог протягивает ладонь сверкающей фигуре человека, и искристый свет отвечает на рукопожатие, невесомо рассыпая воксели по коже. Не более чем жест: здесь, в реальности, он не ощутит прикосновения призрачного двойника, только Лабиринт позволит им существовать наравне в ментальном инфопространстве.Но жесты важны даже здесь. Меняющийся Бог хочет поприветствовать его, назвать его, выразить именем или словом, но во всей его памяти, охватившей тысячелетие с пригоршней украденного у вне-временья опыта, он не может отыскать ничего подходящего.Поэтому человек напротив просто кивает ему.***Луна становится куда более приятным местом после появления Советника. За неимением лучшего, они решают остановиться на старом прозвище – из некоторой приязни к предыдущим проектам и из нежелания называть друг друга одинаковыми именами.У Советника первый облик Меняющегося Бога, и естественно было бы называть его первым именем Меняющегося Бога, но они опасаются окончательно заблудиться в хитросплетениях философии сознания и потому решают, что необходимость ?якоря? сильнее необходимости называть вещи своими именами. Бездонная пропасть черноты за тонкой преградой лабораторных стен всё ещё способна свести их с ума, но в ней становится чуть меньше одиночества.Сомнений не становится меньше. Вдвоем их просто легче переносить.Они учатся говорить друг с другом так, как подобает отражениям. Они могли бы проводить по семьсот часов в сутки, перебросившись лишь парой фраз, необходимых при работе с техникой – подтверждения и предупреждения требуется озвучивать вслух. Но чем дольше они молчат, тем ближе подступает беззвучная бездна, сильнее сдавливает виски безжалостными тисками пустоты.Они привыкают отгонять ее прочь. - Беседовать с самим собой, даже несмотря на то, насколько это излишне – не худшее времяпровождение из возможных, - бормочет Меняющийся Бог, пока на экране перед ним машина прокручивает сотни строк вычислений, ища оптимальные показатели для катализатора резонансной камеры. Картина не меняется уже минут сорок, и, похоже, не собирается измениться в ближайшие несколько часов. Если не десятков часов.Советник чуть слышно фыркает. Рукоять посоха едва ощутимо теплеет под пальцами, заставляя невольно улыбнуться: при отсутствии у напарника физического тела, это лучшая аналогия дружеского хлопка по плечу, которую он может себе позволить.- Возможно, сейчас не лучший момент, но я хочу встретиться с тобой в Лабиринте, - говорит он. Меняющийся Бог непонимающе хмурится.- Я не чувствую твоего присутствия в Лабиринте./потому что ты – это я?/- Всем частицам нас находится место в Лабиринте, - убежденно говорит Советник. – Отверженным. Отражениям. Я нахожусь одновременно и там, и здесь; это непросто объяснить, но я чувствую это. Только из-за того, что мне не нужно регенерировать, я не могу просто... переключиться на Лабиринт. Мне нужно что-то, что выдернет меня туда.Возможно, Советник стал одним из бесчисленных отражений – все-таки они не совсем идентичны, каждая прожитая раздельно секунда неотвратимо меняет и отдаляет их друг от друга. Возможно, связь Советника с Лабиринтом иного рода. Они до сих пор не смогли раскрыть все тайны ментального конструкта.- Эта штука не торопится с вычислениями, - задумчиво говорит Меняющийся Бог. – У нас вполне хватает времени. Постараюсь найти тебя до того, как заблужусь.- Помочь? – спрашивает двойник просто для того, чтобы услышать формальное согласие.Когда уже в который раз помогаешь кому-то умереть, можно и не спрашивать, но они всегда ценили элементарную вежливость. В ответ на короткий кивок посох в руках вздрагивает, прошивая все тело болью насквозь, и что Советник шепчет на прощание, Меняющийся Бог уже не слышит.Лабиринт обнимает его бархатной темнотой; серебристые соты приветственно колеблются под ногами. Единение с этим местом неподвластно известным ему описаниям; все, что есть в Лабиринте – это осколки его собственной сущности, человеческой или уже не совсем. Все, что есть в Лабиринте – это он сам. Может быть, когда-нибудь он пройдет по каждой из дорог собственного разума и изучит их все до единой. Но пока что ему не удавалось. Бездна Лабиринта огромна, если не бесконечна; он меняется и растет в соответствии с каждым приобретенным кусочком опыта, но даже познание ментального конструкта не станет достаточной причиной, чтобы заставить Меняющегося Бога отказаться от нового шага вперед.Советника не видно неподалеку, но он знает, где его найти.Фантом со стазисной камерой остался таким же, как и тысячу лет назад. Это одно из самых древних – и самых неизменных воспоминаний. Оно единственное никогда не поблекнет и не пойдет рябью иллюзий, укрывающих утрату памяти.Тот, кого в тот день еще не называли Меняющимся Богом, не думает, что когда-нибудь сможет забыть его, даже если проживет еще пару тысячелетий.Советник все еще где-то далеко, хотя его призрачная фигура неподвижно застыла у камеры Миики; но эта неподвижность – не задумчивость и не скорбь, он здесь и не здесь одновременно. Его сознание – все еще в реальности, в системах лунной лаборатории. Пусть так. Искристый синий свет в облике человека – лучший страж из тех, кому Меняющийся Бог мог бы доверить ее жизнь, поскольку он не доверил бы ее никому, кроме себя самого.И он знает, на что готов пойти, чтобы защитить ее.На какое-то мгновение у него мелькает мысль – наверное, даже если не тронуть Советника, он пробудится в Лабиринте, едва только возникнет какая-то угроза для Миики. Стоит кому-то коснуться камеры, и вся ментальная мощь Меняющегося Бога обрушится на него.Он не собирается проверять гипотезу.Достаточно мягкого прикосновения к струнам Потоков, чтобы ровный сияющий свет пошел рябью, вздрогнул, задышал в такт. Советник оглядывается вокруг – без малейшего удивления, но это естественно, он видел Лабиринт столько же раз, сколько и его прародитель. Он задерживает взгляд на своем отражении, но лишь на пару мгновений, прежде чем вновь обернуться к стазисной камере.Они проводят в молчании время, которое невозможно измерить. Может быть, оно и вовсе останавливается, чтобы напомнить им о невыполненном обещании.- Я... мы так давно не были здесь, - наконец тихо говорит Меняющийся Бог. Ему кажется неправильным говорить о себе ?я?, ведь теперь их двое, и эта скорбь, эта вина, этот непрощаемый долг на них двоих. Он не посмеет забрать их у Советника. Не посмеет оскорбить того решением, что резервной копии это не нужно.Пока он был один, пока Советника еще не было, он вспоминал Миику – даже в свои годы она схватывала на лету всё, чему он обучал её; она могла продолжить его мысль, она могла продолжить – улучшить – его решения. Когда-то он был достаточно безрассуден, чтобы рассказать об этом Маралель; с тех пор та безуспешно пыталась доказать, что сумеет заменить ее. Глупая Отверженная. Когда-то, до этой дурацкой войны, он даже испытывал жалость к ней, но жалостью не заменишь любовь.- Никто никогда не мог заменить ее, - отзывается эхом Советник. Меняющийся Бог едва заметно прикрывает глаза: да./но мне стало легче, когда ты пришел/Он не говорит этого вслух, но ему кажется, что Советник все равно слышит.Они прощаются со старым воспоминанием молча, по привычке, кратким перепевом Потоков. Те смешиваются, переплетаются так туго, что невозможно различить цвета. Какая горькая ирония: могила его дочери в самых древних частях памяти – одно из немногих мест, где Потокам внутри него удается достичь абсолютного равновесия.Тьма Лабиринта вымывает из него диссонанс лишних цветов, оставляя звенеть ярко и чисто только два основных. Тонкая настройка спустя сотни лет проходит легко и быстро; когда-то ему требовалось тратить немало сил, чтобы искусственно созданное тело не распадалось от несовпадения поддерживающих Потоков. Тьма приносит успокаивающий шепот, в котором не различить слов: Лабиринт не безмолвен, как луна над восемь раз погибавшей планетой, в нем всегда слышен едва различимый шелест воспоминаний. Даже черная бесконечность вокруг здесь совсем другая. Если бы он хотел, он мог бы всю ее расцветить сине-серебряным.Тусклое голубое сияние рядом становится ярче. Меняющийся Бог заставляет себя не закрывать глаз: он хочет видеть это, от начала и до конца, когда Советник выжжет бездну собой до последнего дюйма.Но изумленно и растерянно смаргивает, когда сияние исчезает вовсе.Тьма смеется его собственным голосом.- Нам не нужны тела в Лабиринте. Это всего лишь... привычная человеку репрезентация себя. Мы способны это перешагнуть.Меняющийся Бог зачерпывает ладонью прозрачный, серебрящийся на коже полумрак. Советник прав: кому, как не ему, с рождения запертому в системах лунной лаборатории, знать об этом. Для него подобное существование привычней дыхания – буквально.Потоки ластятся к рукам: серебряный, гордость; синий, жажда познания; даже – тонкой звенящей лентой – красный, я хочу так много тебе показать. Вплетаются в разум, зовут за собой, раствориться в бархатной тьме, обратиться всем и ничем одновременно, из разделенного стать целым – разве не этого они оба искали так долго, упрямо бросаясь от смерти к смерти?Меняющийся Бог качает головой.- Нет, - говорит он, - я не могу.Потоки вокруг вздрагивают в недоумении и настороженно замирают. Он объясняет раньше, чем Советник вспоминает сам.- Я могу соединиться с тобой так, как ты... как мы того хотим. Но я опасаюсь, что не смогу заставить себя вернуться.Он не лжет: тьма вокруг прошита синим, синий не умеет лгать. Бездна молчит еще целую вечность, но потом рождает из себя прежний призрачный свет: ослепительно яркий поначалу и тускнеющий с каждым мгновением. Советник встречает его взгляд, и в глазах его – стыд.- Прости, - тихо говорит он. Теперь у него прежний, человеческий образ, и его голос больше не звучит изо всех многотысячных углов Лабиринта. - Я подвел нас. Меняющийся Бог знает, что он чувствует. Думает, что знает. Советник, созданный быть другом и помощником, быть привязкой к реальности и напоминанием о почти забытом за тысячелетие бегства долге, едва не заставил их выбрать взамен блаженное забвение в Лабиринте.Не лучшее выполнение своей задачи.- Это больше не повторится, - твердо говорит Советник, и искристый туман, из которого соткан его образ, будто загустевает во тьме. – Я обещаю. Пойдем, пока мы еще можем вернуться.- Постой.Он должен попробовать. Пусть – не так, как хотел Советник, пусть – проще, грубее, но всё же... Меняющийся Бог протягивает ладонь сгустку света и заставляет себя не отводить взгляда, хотя впервые этот свет кажется таким острым.Однажды, хочет сказать он. Нас не зря называют богом; однажды мы станем большим, чем человек, и нас больше не остановит глупая необходимость в физических телах и татуировках, перекачивающих информацию сквозь датасферу, и даже Скорбь больше не остановит нас, поскольку уже сейчас мы могли бы уничтожить ее, если бы захотели. Однажды в мире не найдется преград, способных нас остановить. Но сейчас нам придется еще немного побыть человеком. Мы обещали ей.Прикосновение сияющих искр обжигает пальцы, проливается разрядом тока в обнаженный разум, болью перекраивая несовместимые ментальные связи; боль почти вынуждает разорвать контакт, но он только крепче сжимает чужую/собственную ладонь, ощущая, как бесплотный свет становится осязаем, как обретает текстуру, тепло и силу. Боль закончится. Просто очень много данных. Даже Лабиринт не может разом обработать их все.Когда боль уходит, он остается один.Настройка завершена. Слияние сознаний успешно; полная совместимость. Не зеркальное отражение: продолжение самого себя, бесконечная рекурсия.Меняющийся Бог больше не соткан из дымчатого сияния. Он реален. Он реален не менее, чем Меняющийся Бог, и в этом единственная истина спора о природе его существования. Он реален не менее, чем Меняющийся Бог, он и есть Меняющийся Бог – в этот единственный миг абсолютного совпадения, в миг, когда график вопреки всем законам вселенной касается асимптоты. В этот единственный миг больше нет этой невыносимой мучительной разницы в доли секунд, в доли мысли.Здесь, в Лабиринте, он может длить мгновение целую вечность.Но он обещал.И он снова распадается надвое – в то неуловимое мгновение, когда разрывает рукопожатие. Человеческий разум еще будет обманывать его, еще минуту, или час, или день, но уже сейчас их двое, уже сейчас они не совпадают друг с другом.Это намного больнее, чем перенастройка несовместимых паттернов. И они не питают иллюзий, что когда-нибудь это изменится.Советник разглядывает собственные ладони – человеческие, живые. Он неотличим от человека, который тысячу лет назад закончил войну с табат. Но – Потоки вздрагивают, подчиняясь его воле – его облик вновь размывает сине-голубым сиянием.Меняющийся Бог знает, почему. Но не благодарит: нет нужды.***- У нас и впрямь утечка энергии, - говорит Советник, едва только регенерация Меняющегося Бога завершается, позволяя тому хотя бы открыть глаза. – Я подключил резервный генератор, но я... я бы действительно не хотел на него полагаться.- Резервный генератор.Эти слова не хотят складываться в осмысленную фразу.- Мы же еще не поставили резервные генераторы, - бормочет Меняющийся Бог, медленно поднимаясь с пола. – Откуда ты... о, скист.Он действительно не хотел бы на него полагаться. Во всяком случае, когда дело касается лаборатории на, Скорбь ее подери, луне.- Ну, - невозмутимо говорит Советник, - лучше бы этой штуке действительно не переставать прыгать.