Уровень С. Последний шаг перед спуском (1/1)

Если бы Лэнс не стоял от них всего в двух футах, то ничего бы не услышал. Ветер здесь, на восемьдесят шестом этаже Эмпайр Стейт, сдувал прочь и слова, и мысли из головы. Пальцы дрожали: никак не получалось собраться с духом после эскапады с космическим кораблем, и Лэнс спрятал руки в карманах. Эрзац самоуспокоения… нет, просто попытка скрыть нервное напряжение вместо проработки его причин. Непрофессионально.Но никто поблизости не смог бы предложить Лэнсу супервизию.Гаутама и Каан стояли у самых перил: первый — ровно, заложив руки за спину, второй, на контрасте — совсем расхлябанно, ссутулившись, будто пытался казаться ниже. — Этот город стал даже лучше с тех пор, как я видел его отсюда в последний раз, — сказал Каан. — Люди упорны. Люди многого добиваются.Гаутама молча кивнул. Странно было видеть его в центре Нью-Йорка без маски, но здание все равно стояло закрытым. Чрезвычайное положение. Никто их здесь не увидит.— Наша планета уничтожена войной, а этот город возрождается снова и снова. Человечество всегда выживает.— Эту планету тоже легко уничтожить, — пробормотал Гаутама. — В том числе войной. В этом и состоял твой план?— Я хотел бы, чтобы ты знал, насколько сильно я сожалею, — продолжил Каан, но Гаутама резко перебил его:— Перестань! Это лицемерие.Каан переступил с ноги на ногу, облокотился о высокие перила и искоса глянул на него.— Если ты хочешь так думать. Но я действительно сожалею.— Тогда зачем затеял все это? — Гаутама раскинул руки: жест, как будто заимствованный у кого-то еще. Такой знакомый… Каан опустил взгляд, и Лэнса вдруг прошибло разрядом понимания. Он покачнулся, но устоял на ногах.Мозаика — дело рук одного существа, которое сейчас стоит перед ним.— Так было необходимо, — пробормотал Каан. Гаутама сверлил его сердитым взглядом. Неужели он все… спустит ему с рук? Наверное, раньше Лэнс возмутился бы, потребовал ответа, но сейчас такое казалось закономерным. И ожидаемым итогом. Пусть. Если игнорировать ребенка, он будет пытаться обратить на себя внимание доступными маленькому человеку способами. Бить посуду, дерзить, тянуть кошку за хвост. Если игнорировать инопланетянина с огромными возможностями и знаниями…Гаутама сам виноват.— Я хотел бы, чтобы ты объяснил мне причину этой необходимости.Каан оглянулся на Лэнса, как будто вспомнил наконец о его существовании, сделал попытку улыбнуться и полез в карман.— Это твой коммуникатор. Держи, — сказал он. Потом обернулся к Гаутаме: — Пусть он тебе объяснит. Ты его за этим ко мне приставил, так? Мне пора. Надо же спасти твоего миньона, пока он не разнес в пыль столицу этого государства.Он быстро нажал что-то на своем браслете и растаял в голубоватом сиянии.Коммуникатор на ощупь казался горячим, словно долго пролежал на солнце. Лэнс машинально повертел его в ладони. Никак не получалось заново собраться с мыслями. Стресс. Слишком много всего случилось за последние несколько часов.— Мозаику устроил твой… бывший напарник? — спросил Лэнс у Гаутамы.Тот дернул щупальцами и промолчал, но Лэнс уже догадался, каким должен быть ответ.— Как?— Через связанный и дефрагментированный объект, вероятно, — неохотно ответил Гаутама. — Не знаю только, как он сумел закрыть Разлом. Мои попытки открыть его не увенчались успехом. Я хотел бы все исправить, но не знаю, как. Не знаю, могу ли сделать это вообще.Лэнс усмехнулся.— Ты слишком многое на себя берешь. Например, ответственность за чужие, совершенные осмысленно поступки. Пускай он сам все исправит. Дай ему возможность реабилитироваться.Он хотел добавить еще о жестокости — не осознаваемой, но от этого не менее ранящей, — но Гаутама казался таким расстроенным и таким потерянным, что Лэнс передумал. Когда-нибудь потом. Всему свое время.Тем более, существовал другой, очень важный вопрос, без ответа на который Лэнс не мог бы обойтись — если, конечно, продолжать работать над темой. Правда, наверное, не о таймлордах.— Что Каан сделал? Отчего… он такой?Гаутама вздрогнул. Лэнс не надеялся на ответ, даже на лживый или уклончивый, но тот все-таки проговорил, медленно, явно стараясь не выдать больше, чем необходимо:— Геноцид. Он привел… изменил… уничтожил свой собственный вид.Лэнс тихо выдохнул. Ветер резко дернул его за полы пиджака, потянул к краю площадки. Господи, он же не сумеет такое исправить. Это слишком серьезная травма… а причина?— Зачем?— Они собирались уничтожить вселенную, — едва разжимая губы, ответил Гаутама. — Это не прихоть. Он действовал не из ненависти или желания что-либо разрушить.Ох. Лэнс протянул руку и взялся за перила — дополнительная точка опоры сейчас не помешает.— И ты мне не сказал о… таком событии в анамнезе? — тихо спросил он.— Ты не хотел заниматься психоанализом. Я помнил об этом, и потому… — начал Гаутама, но Лэнс покачал головой, и тот замолчал.— Как называется его вид? Назывался.— Далеки, — коротко ответил Гаутама.Лэнс ни разу о них не слышал. Бессмысленное название. Это даже пугало, хотя в ту минуту страх все равно не мог прорвать свинцовую стену решимости и усталости. Может, он именно потому и не знает о далеках, что те исчезли, как и таймлорды?— Я никому не скажу о тебе и Каане, — проговорил он. — Можешь меня не нейралить.— Я не стал бы так поступать с тобой.— Стал, если бы понадобилось, — ответил Лэнс, — и это нормально. Мы все превращаемся в чудовищ, когда речь заходит о наших близких. Даже если номинально мы от них отказываемся. Он же влюблен в тебя, ты знаешь?Гаутама растопырил щупальца, но Лэнс уже отвернулся от него и пошагал прочь. Смотровая площадка без людей казалась до странного просторной. Он зашел за угол, прошел до следующего поворота — подальше, — привалился к стене и сполз вниз. Здесь ветер докучал меньше, но зато солнце нещадно било в глаза. Лэнс зажмурился и полез за коммуникатором. Он, конечно, оставил сейчас за собой последнее слово и трусливо сбежал, но все-таки…Чтобы работать с подобной травмой, нужно знать гораздо больше, и есть только один че… одна личность, которая может помочь с этим.Выбрав в списке вызовов длинный, ничем не обозначенный межпланетный номер, Лэнс занес палец над экраном. Потом, выдохнув, нажал и опустил голову на сложенные руки.Ветер нежно свистел, путаясь в высоких перилах и прутьях решетки.— Очень интересная точка рандеву, надо признать, — произнес знакомый, с южным выговором голос, и Лэнс посмотрел вверх, щурясь от солнца. — Ты все-таки решил бросить это утомительное занятие? Хвалю.Лэнс медленно покачал головой и встал, придерживаясь рукой за стену.— Нет. Но мне нужно кое-что узнать. Уверен, вы сможете помочь.— Вот как? — Риддл улыбнулся шире — точь в точь Мефистофель из современной постановки.Впрочем, Лэнс ничего не собирался у него подписывать.— Существовал такой вид — далеки. Я должен изучить о них все, что смогу. Как ксенопсихолог… и не только.— Существовал? О, наивно считать далеков давно минувшим прошлым, особенно тебе, — рассмеялся Риддл. — Один из них — твой напарник… хотя и наполовину, надо признать.Видимо, он надеялся на изумление, недоверие, вопросы, но Лэнс просто кивнул, улыбаясь, и Риддл едва заметно поморщился.— Вы давние друзья, — сказал Лэнс, — и он очень жалеет о размолвке. Не стоит так долго сердиться на него. Он сделал то, что считал правильным, он всегда так делает.Риддл тихо и на удивление доброжелательно рассмеялся в ответ.— Я много лет на него не сержусь. Только не говори ему об этом, ради Бога, а то решит, что и дальше можно устраивать всякую ерунду и вмешиваться в мои планы, — сказал он.— Так вы поможете мне, мистер Риддл?— Мортон. Или Монах. — Риддл развел руками, и Лэнс вдруг вспомнил, кому подражал Гаутама своим широким жестом. — Конечно…— Лэнс.— Конечно, помогу, Лэнс. Хоть это и опасно, стоит тебя предупредить. Изучать психологию далеков — одна из самых сложных и опасных задач во вселенной.Риддл — отличный манипулятор, но Лэнс видел его попытки за милю. Это забавляло и одновременно вызывало интерес. Сложная задача, так? Опасная? Переключиться в другое русло, устроить себе импровизированный отпуск и возвратиться с багажом новых знаний. Может, и супервизия не понадобится. Он сам с этим разберется.— Мне нужно будет вернуться сюда, в это же место и время, — сказал Лэнс.— Безо всяких проблем, мой друг. — Риддл усмехнулся и невпопад добавил после недолгой паузы: — Всегда хотел понять, как у Пятого получалось возиться с такой толпой.Он снова широко повел рукой. Там, куда он указывал, прямо посреди площадки стоял знакомый уже красный диван, угловатый, по моде шестидесятых. На мгновение Лэнс заколебался — это все показалось ему чудовищной, непродуманной авантюрой, — но потом вспомнил о Гаутаме, Каане и о том художнике из Торчвуда. О Клайде. Который рисовал в самой кризисной ситуации. Рисовал и улыбался.Спасение в любимом деле. Любовь — это ответ.И, когда Риддл отодвинул в сторону подушку, Лэнс смело шагнул внутрь.