1. Полет (1/1)

Белые крылья, черные крылья,Из пепла и пылиСквозь время — в чужие сны.Мы не забыли, кем стали, кем былиКак сильно любили, как ждали весны...Ступенька за ступенькой, шаг за шагом. Иногда понимание приходит слишком поздно. В сердце не остается ненависти, лишь тоска и боль. Даже радостные голоса друзей — и женский голос среди них — даже они неспособны излечить от этой тоски.Шаг за шагом, и ноша больше не тянет руки. Не смотреть в застывшие серые глаза, в эти озера памяти о несбывшемся. Вперед и вверх. Шаг за шагом, как шёл он тогда в своей неистовой ярости, не замечая, что взгляд, обращённый на него, полон не только ответного гнева. Почему порой мы так слепы?Всплывают смутные воспоминания о снах, в которых чьи-то губы прижимаются к его губам, а чьи-то сильные руки сжимают плечи. И память об этих грёзах острыми осколками впивается под ребра. Откуда-то снизу доносится крик, зов женщины. Но он остается глух к её мольбам. Пусть думает, что он мёртв, что они оба мертвы. Потерпи, враг мой, уже скоро, ещё несколько ступеней, стена, узкая винтовая лестница, площадка башни... А под нею — целый мир.Ветер швыряет в лицо рваные клочья облаков. Земля — далеко внизу. Обычно яркая, сейчас она тускнеет, выцветает. Крылья распахиваются за его спиной грозовым плащом. Он стискивает зубы и лишь теперь позволяет себе взглянуть в лицо врагу. И... наталкивается на ответный мутный взгляд.— Лок... сли...Сердце ухает вниз, как при свободном падении, и летит в бездну вместе с остатками самообладания.— Ты жив!Глаза жжёт, словно там тоже застряли те проклятые осколки, мир расплывается. Ему кажется, что слезы прожигают на коже глубокие борозды.— Ты... горький... — Гай с усилием поднимает руку и трогает его щёку. С каждым вдохом что-то клокочет в его груди, видно, меч задел лёгкое.Он не может ответить, горло сдавливают рыдания.— Помоги... встать...Он обнимает Гая за талию и легко ставит на ноги, поддерживая, прижимая к себе.— Хочу... умереть... там... — Гай смотрит в бескрайний небесный океан, на продернутые солнечными лучами облака. А потом раскидывает крылья, ослепляющие бело-золотым сиянием.— Не умереть, — шепчет Робин, отчаянно, жадно целуя его побелевшие губы, — жить!Губы Гая отзывчивы, как в полузабытых снах. Он отвечает на поцелуй неуверенно, опустив тяжёлые ресницы. Держа его в объятиях, Робин вспрыгивает на каменный зубец и бросается в воздушный поток. Умереть или жить — не все ли равно теперь? Торжество наполняет его душу, когда сильные руки упираются в грудь, и высокая гибкая фигура, окутанная бело-золотым сиянием, взмывает к самому солнцу. Значит, всё-таки, жить! Осколки внутри рассыпаются в прах, и он, смеясь, устремляется следом за тем, кто навсегда перестал быть врагом.