Mund-zu-Mund-Propaganda (1/1)

С утра опять зарядило дождями, а его опять вызывал к себе Кальтенбруннер?— позвонил лично, и хотя был предельно краток, ограничившись традиционным ?Шелленберг, ко мне?, зато голос его звучал так, словно обладатель голоса был мучим похмельем, геморроем, и мигренью одновременно. Любому работнику известно, что подобные обстоятельства интимной жизни начальства не сулят светлого будущего подчинённым, и Шелленберг шагал в ненавистный кабинет как на Голгофу.Холуёк в приёмной опять сменился. Не то, чтобы это бросалось в глаза?— все они были похожи, словно их на одном станке штамповали пачками, а Кальтенбруннер ещё и с маньячной одержимостью выбирал строго определённый тип (у Шелленберга была версия, что к этому типу принадлежал кто-то сильно ненавистный Кальтенбруннеру?— в прошлом, или настоящем, но с кем по-любому сейчас нельзя было поквитаться, и глава РСХА примитивно сублимировал, третируя и угнетая подчинённых, чей внешний облик соответствовал ненавистному стандарту). В результате текучий персонал приёмных напоминал потомство инкубатора и категорически не поддавался идентификации по отличительным признакам ввиду неимения оных. Но на то Шелленберг и был разведчиком: способность улавливать не воспринимаемые глазом нюансы как результат профдеформации перекочевала из служебных наработанных талантов в сферу повседневных привычек.За дымовой завесой смутно просматривался ссутулившийся силуэт нелюбимого начальства.—?Хайль… Гитлер,?— сдержанно и несколько вкрадчиво произнёс Шелленберг, не зная, чего ожидать, но предчувствуя, что ничего хорошего.Так и оказалось. Кальтенбруннер резко повернулся к нему.?— Пока вы! Там, у себя! За границей прохлаждаетесь! —?злобно пролаял обергруппенфюрер (?У меня ГДЕ?!??— тихо изумился про себя Шелленберг).—?Под видом служебной необходимости! А на деле вступая в подозрительные контакты и устанавливая связи! Заставляющие серьёзно усомниться в вашей преданности Рейху!?Начинается…??— устало понял шеф иностранной разведки. Противу обычному, в кабинете пахло только табаком. Запаха перегара не было?— начальник был трезв. Такое бывало. Крайне редко, но бывало. Как правило, это означало, что Кальтенбруннер ожидает Очень Высокой Встречи. Вероятнее всего, с Фюрером. Это и являлось причиной как внезапной вынужденной трезвости образа жизни главы РСХА (Фюрер и сам не злоупотреблял, и в других не одобрял; так что даже Эрнст Кальтенбруннер несмотря на всю теплоту отношений между ними не рисковал попадаться на глаза будучи изрядно под градусом), так и повышенной озлобленности, вызванной тем, что называют абстинентным синдромом.В такие периоды, исходя на ливер, Кальтенбруннер пребывал в активном поиске кандидатур, на ком можно было бы сорваться; но чуялка у всех сотрудников госбезопасности была на высоте, и потому они мигом просекали все риски и угрозы, и ?шкерились?, как выражался водитель Шелленберга, ?по своим шконкам?, то бишь кабинетам. И выкурить их оттуда представлялось вероятным если только ипритом. Ну или набросав в кабинет охапку гранат.Шелленберг вообще-то тоже шкерился, намереваясь отсидеться у себя до вечера, но очевидно, начальство, остервенело побегав с полчасика по опустевшим коридорам, и сообразив, что ?ситуация дураков_точка_нет? (очередной перл от водителя, Шелленберг в упор не понимал что того смешит в данном выражении, но невольно и сам начал его употреблять) вспомнило про старую истину. Ту, что глаголет про гору и Магомета. И решило, что надо заставить того Магомета пойти к той горе. Так Магомет?— то есть самый любимый (для жёсткого секса в чисто служебном смысле) подчинённый?— Шелленберг, и пошёл.И вот теперь стоял Магомет с отрешённым видом и слушал изливаемую на него истерику не принявшего с утра на грудь алкоголика.—?Приказ! За моей личной подписью! По распоряжению самого Фюрера!!! Надеюсь, вы вполне меня поняли?! —?продолжал надрываться Кальтенбруннер. —?Так вот, уясните это сами, и доведите до сведения ваших авантюристов-подчинённых! Любые! Контакты! Подобного рода! Будут караться! Смертной казнью! Безотносительно к должностям и званиям!?А?!..??— удивлённо-заторможено сам у себя поинтересовался Шелленберг, последние минут десять пребывавший мыслями где-то в районе Стокгольма, и размышлявший неспешно о том как надлежит выстраивать разговор с Гиммлером в отношении одной крайне неоднозначной операции. —??Он вообще о чём, этот кретин с проспиртованными мозгами??—?Яволь! —?сказал он на всякий случай вслух, максимально выпрямляя спину и задирая подбородок, и, поскольку последовал обычный кальтенбруннеровский взмах рукой, означавший, что шеф выорался и жертва может катиться баварской сосиской хоть по всей Инвалиденштрассе, скомкал в скороговорку положенное ?хайль-гитлер? и поспешно свалил из начальственных чертогов.—?Бригадефюрер! —?демонстрируя отличную выучку, вскочил холуёк в приёмной, чётким наклоном головы прощаясь с ним.—?Ага… —?рассеянно ответил невпопад Шелленберг, усиленно пытаясь понять, с чего вдруг так разобрало (?распидорасило, бригадефюрер, распидорасило??— педантично поправил в его голове его же водитель) Кальтенбруннера.Продолжая пребывать в этих своих раздумьях он быстрым шагом шёл по служебным коридорам?— благо все сотрудники продолжали прятаться по своим норам и его никто не отвлекал от мыслей?— когда на него чуть не налетел как всегда стремительно несущийся на всех парах Мюллер, в хвосте которого, опять же как и всегда, молчаливым сопровождением, маячили четверо быкоподобных гестаповцев.—?А, Шелленберг! —?воскликнул Мюллер по обыкновению небрежным тоном, привычно не размениваясь на всякие там глупые приветствия и прочие ненужные мерихлюндии из числа правил вежливости и хорошего тона. —?Чё это вы на людей налетаете, опять абсента перебрали и никак не можете удержать его теперь в себе? Так туалет в другом конце коридора.Шелленбергу бы недоумённо пожать плечами, хайль-гитлернуть (снова ненароком подцепленный перл), да пройти, но, сам не зная почему (а возможно, потому, что алкоголиков он презирал, а собственно алкоголизм считал позорным пристрастием?— где-то в одном ряду с гомосексуализмом и наркозависимостью; и совершенно не желал быть записанным в число занимающих этот ряд), он вдруг почувствовал настоятельную потребность начать оправдываться, мямля что-то невразумительное про Кальтенбруннера и его своеобразные шутки.Мюллеру это только придало задора.—?Да ну бросьте, дружище, не надо стесняться обычных человеческих слабостей! —?похихикав, свойски заявил он. —?В конце-то концов, работа у вас нервная, опасная, напряжённая, спите мало, дома совсем не бываете… ну надо же вам как-то стресс снимать… ну, попиваете… да ещё так, что весь Берлин в курсе… ну так что ж теперь, повеситься, что ли! —?и отвлечённо в стотысячный раз отметил про себя что Шелленберг прелестно бы смотрелся болтающимся в петле, просто прелестно. Они вообще как-то на редкость удивительно подходили друг другу: Шелленберг и петля, петля и Шелленберг. Мюллер даже не побоялся бы сказать: созданы друг для друга. —?Ну да, весь город знает, что вы тайный алкоголик, да ну и бог с ним. Ну-ну, не надо так из-за этого переживать! —?к великому разочарованию шефа гестапо Шелленберг не изменился в лице, не начал опротестовывать свой статус алкоголика, и вообще всё словно мимо ушей пропустил, только чуть заметно усмехнулся. Мюллер тоже довольно мило улыбнулся ему в ответ и внезапно с недозволительной фривольностью приобнял за талию, увлекая за собой по коридору и переходя на прогулочный шаг. Как если бы отправился со старинным приятелем дышать свежим воздухом на парковых дорожках.Ну допустим, хладнокровно подумал Шелленберг, совершенно не собираясь вестись на крайне мало соответствующий гестаповскому палачу наивный жест дружеского расположения и доверительного отношения. Внутренне приведя себя в боеготовность и уже иронически изогнув бровь, намереваясь хмыкнуть и, сопровождая слова уже полноценной саркастичной ухмылкой кокетливо потыкать в главного гестаповского мельника какой-нибудь замаскированной под патриотический слоган остротой Шелленберг вдруг крайне некстати представил как кто-нибудь сейчас наблюдает за ними в замочную скважину. Начальник гестапо. И начальник иностранной разведки. Которые на людях держались всегда с сухой вежливостью, явно выдавливаемой из последних сил. Которые, как всем было известно, находились в нескончаемой конфронтации. И которые сейчас, оказавшись наедине, вдруг заобнимались как старые друзья. Да у них там не планы ли какие коварные, на двоих, не интригу ли они какую заплели. И отчуждённость друг к другу наверняка специально изображали, чтобы никто не заподозрил что они давным-давно спелись и совместно злоумышляют.Шарахаться с воплем в сторону Шелленберг не стал, но воровато заозиравшись по сторонам принялся выдираться из цепких мюллеровских лап, полушутливо увещевая:?— Группенфюрер! Ну, люди же вокруг! —?(собственно, люди были далеко не ?вокруг?, а запершимися по кабинетам, и не покинули бы их ни за что, даже если б в коридоре вообще начало бы происходить какое-либо непотребство; четвёрка гестаповцев за ?людей? не канала никак, они, может, были и ?хомо?, хотя и то было неоднозначно, но уж не ?сапиенс??— совершенно наверняка). —?Не так поймут!—?Полагаете, могут решить что у нас роман? —?с искренним любопытством уточнил Мюллер.Шелленберг поперхнулся.Вообще говоря, официально ?не такие? отношения?— отношения внутри одного пола?— мягко говоря, не приветствовались. А попросту?— жестоко карались. Поэтому зачастую, когда требовался повод убрать кого-то неугодного среди влиятельных лиц, популярен был приём обвинения в нелюбви к женскому полу и предпочтении ему мужского.Печальные примеры уже имели место быть. И предновогоднее задание Гейдриха, выполняемое совместно с ?Крампусом"-Крампеном врезалось бы в память навечно даже если бы они с Люцигером тогда не поладили так хорошо. Люцигер с присущим ему чувством юмора на грани дозволенного до сих пор мог ехидно ввернуть что ?нас с Вальтером свела парочка гомосексуалистов??— после чего в обществе возникала довольно шокированная пауза и приходилось срочно дополнять это провокационное заявление своим ?у нас с Люци было задание партии по их делу?. Ибо.Шелленбергу, в числе прочих вменяемых ему в вину свойств его характера и особенностей поведения и личных привычек, толкуемых как неподобающие руководителю его ранга (например, крайне подозрительная умеренность в потреблении табака-алкоголя, поразительное безразличие к идеям нацистской партии, и?— особенно?— возмутительно полное и абсолютное безверие в возможность победы Германии в развязанной ею войне) также ставилось в укор его равнодушие к представительницам прекрасной половины человечества. За ?равнодушие? считалось отсутствие сведений о связях на стороне и невозможность запалить шефа разведки на каких-нибудь интересных и желательно пикантных адюльтерах. Да он даже не предоставлял поводов заподозрить наличие таковых. Никаких скандалов-интриг-расследований в любовной сфере. Даже пресловутая история с супругой Гейдриха в результате не оставила никакой почвы для сплетен?— чинные прогулки под руку и беседы на тему вечного и прекрасного скорее приличествовали двоим престарелым корифеям от искусства, а не влюблённым, затеявшим тайную интрижку. После одной из таких встреч, столкнувшись случайно в коридорах четвертого управления с сотрудником Мюллера, фиксировавшим процесс встреч на фотопленку, Шелленберг радостно поприветствовал его как давнего знакомого, и сочувственно посоветовал в следующий раз занимать позицию подальше от воды, ибо долго сидеть в неподвижной позе на холодном ветру неполезно для мужского здоровья. Гейдрих, когда узнал об этом, веселился как дитя и исходил ехидством в адрес Мюллеровых спецов, потом попросил весь отснятый фото материал, бегло просмотрел снимки, поржал ещё, спросил ?Генрих, а вас самого не удивило что они так откровенно позируют?! Лина везде тянет носочек и держит руку на отлёте, а Вальтер постоянно забирается на какие-нибудь взгорки чтобы казаться выше и делает мужественное лицо?. Мюллер не дрогнув патетически объявил что никогда и не сомневался в глубочайшей преданности и уважении Шелленберга к начальству, и что всё это время был уверен что Вальтер быникагда (?он не бездумный авантюрист, к сожалению, а вполне и очень даже расчётливый,?— мысленно продолжил тогда Мюллер,?— и уж точно ни на минуту не влюблён?). И так по всему и выходило, что единственный ?роман? Вальтера Шелленберга на деле оборачивался душераздирающе платоническими отношениями. И то сказать?— очень скоротечными.Иногда Шелленберг начинал параноить и терзаться предположениями о том, какие неприятные для его репутации версии отсутствия интереса к представительницам прекрасной половины человечества могли ходить между его товарищами по партии. Наличие в его жизни такого обстоятельства, как уже второй зарегистрированный брак (причем детный брак) при построении подобных версий вряд ли бы кого смутило. Мама Вальтера Шелленберга дураков не рожала, напротив, младшенький из Шелленбергов был самым сообразительным и смышлёным среди маминых детей, и замечательно понимал, что любые пересуды подобного толка далеко не так безобидны, как кажутся, и в определенный момент при сложившихся обстоятельствах могут сыграть очень на руку его недоброжелателям, поэтому в последнее время крайне болезненно воспринимал двусмысленные намёки и подколы. Гейдриха больше не было, совместные визиты в ?Салон ?Китти? остались в далёком прошлом, а настоящее было заполнено нудно-отвратительным бубнежом Гиммлера на тему омерзительности и вредности для воспроизводства арийской расы гомосексуализма, пустившего корни в Великой Германии. ?Это конечно всё от проклятых евреев идёт??— всегда печально резюмировал Гиммлер в итоге. Шелленберг благодаря ему уже был в курсе что именно евреям мир обязан свирепством средневековой чумы, беспределом инквизиции, мракобесием, а также сифилисом, раком и даже шизофренией.Мюллеру Шеллебергова чувствительность лишь добавила веселья, ободряюще потрепав его по плечу, он расхохотался:—?Да ладно… Вальтер, не переживайте же вы так, люди всё поймут правильно. Нельзя быть разведчику таким трепетным, мой милый,?— поучительно добавил он, и Шелленберг напряг свою волю, чтобы не взвиться ?я не ваш милый!?—?Группенфюрер! —?начал он, но Мюллер скривился:—?Сколько официоза… к чему? К чему, дружище? Вы словно пытаетесь обозначить разделяющее нас расстояние.?Так и есть,?— мысленно ответил Шелленберг,?— между нами и есть расстояние?— разделяющая нас пропасть. Нет, это настоящая Бездна, Космическая Бездна, разделяющая нас: меня, образованного и культурного человека, с понятиями о нормах морали и нравственности, и тебя?— мясника и палача.?—?Ну конеееечно… —?усмехнулся шеф гестапо. —?Вы-то конечно, считаете, что между нами бездна…?Эта сволочь умеет читать мысли??— в который раз заключил Шелленберг.—?Ах… Вальтер… —?покачал головой Мюллер, проникновенно глядя на собеседника,?— вам надо учиться работать над своим лицом, мой милый. На нём слишком явно читаются все ваши чувства и эмоции.Это было враньё, наглое враньё, чистой воды враньё: никогда бы человек не способный владеть своим лицом не сделал бы столь головокружительную карьеру в РСХА как Вальтер Шелленберг; никогда бы человек не умеющий скрывать свои мысли и чувства не смог бы сработаться с Гейдрихом; никогда бы человек не благословленный Богом и природой от рождения на притворство и на скрытность не был бы взят служить в разведке Третьего Рейха. Мюллер всё это прекрасно осознавал, просто он достаточно хорошо изучил Шелленберга, знал, и?— главное?— чувствовал его.—?Группенфюрер,?— Шелленберг улыбнулся своей обычной, кривоватой улыбочкой,?— моё лицо — это мой способ говорить в определённых ситуациях: я даю читать по нему то, что служебная субординация не дозволяет мне высказать словами.?Ах ты сучонок! —?восхитился про себя Мюллер. —?Ты ж гляди как зубки отросли, кусается, Гейдрихова подстилка!?—?Вы с слишком большим пиететом относитесь к нормам служебной дисциплины,?— засмеялся Мюллер,?— к чёрту, к чёрту эти жёсткие рамки! Будьте свободнее в движениях, мой милый.Шелленберга натурально колотило уже от этого ?милого?, но он и бровью не повёл.—?Группенфюрер, увы, я должен идти,?— с сожалением констатировал он.—?Срочные проблемы? —?с преувеличенной озабоченностью понимающе поинтересовался Мюллер.—?Да ну что вы, просто не могу больше злоупотреблять вашим вниманием и нашими дружескими отношениями, и уж тем более не хочу задерживать, когда вас ждёт обергруппенфюрер…—?А с чего вы взяли, что я иду к Кальтенбруннеру? —?неподдельно удивился Мюллер. —?Всем известно, что у него сегодня встреча с Фюрером, сарафанное радио* работает исправно, и все у кого хоть чутка ума имеется и у кого работает инстинкт самосохранения держатся подальше, чтоб под суровую начальственную трезвую руку не попасть,?— тут он как будто спохватился, ласково посмотрел на Шелленберга, и добавил себе под нос:?— Ну, почти все. Смекалистое большинство.?Какого дьявола вы тогда делаете у нас???— мысленно вопросил Шелленберг. Гестапо располагалось в другом здании, начальник же гестапо и вовсе в третьем, и чего бы ему околачиваться здесь, если не по вызову Кальтенбруннера?— непонятно. Непонятно, подозрительно, и… опасно.—?Какая же необходимость вынудила вас оставить завал ваших дел и пожаловать в наши края, если не начальственный приказ? —?простодушно улыбаясь, поинтересовался Шелленберг.Мюллер улыбнулся ничуть ни с меньшим простодушием (и на его крестьянской физиономии, как с горечью отметил Шелленберг, простодушная улыбка сидела просто идеально, как родная):—?Да, собственно, эти мои дела и заставили… у нас тут как раз кое-что новенькое в разработке появилось, а обергруппенфюрер был так любезен, что согласовал подключение к нашим работам всех специалистов, и ваших?— в первую очередь, если возникнет необходимость.—?Группенфюрер… —?Вальтер Шелленберг до сих пор часто с сожалением вспоминал о своей былой привычке прижимать руки к сердцу в моменты когда особенно нагло врал. Привычку пришлось забросить навсегда, в славном прошлом своей молодости, иначе Гейдрих в конце концов собственноручно придушил бы его, в один далеко не прекрасный день исчерпав свой запас терпения, которого у тогдашнего главы РСХА и так было не сказать, чтобы сильно много имелось. Прижать руки к сердцу просто очень хотелось, но?— померла, так померла. Поэтому сейчас пришлось ограничиться просто огнём патриотизма в глазах, и изображением чувства глубокого уважения на лице. —?Вы всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку, в любое время и в любых делах. И если б вы обозначили несколько более конкретно, о чём идёт речь…—?Ой да что вы, что вы,?— замахал руками и обрадованно закудахтал Мюллер,?— вы так добры ко мне, дружище, так добры! Я с превеликим удовольствием не только обозначу несколько конкретнее, как вы изволили выразиться, я поделюсь с вами всеми подробностями этого дела! У меня как раз есть где-то с час свободного времени, так что нам с вами вполне удастся обсудить всё необходимое. Тем более, для меня всегда за радость беседа с вами… Вальтер. Вы же знаете, как я к вам отношусь.?Б л я д ь??— подумал никогда не матерящийся Шелленберг.А Мюллер тем временем несколько фамильярно подхватил его под руку и буквально потащил за собой, сыпя трындежом вперемешку с лирическими паузами:—?Вообще для непринуждённого разговора тут не самое лучшее место, к чёрту! К чёрту эти беседы в служебных кабинетах, от них голова болит потом… ну если не от них самих?— так от того что их сопровождает… но я знаю одно чууууудное кафе, практически настоящая венская кофейня, и там так готовят кофе… вы любите кофе, Вальтер?.. ах, ну да, ну да, вы ж разведчик, вы конечно же пьёте много кофе… собственно, по вашему виду можно заключить что только его вы и пьёте… на завтрак, обед и ужин, вместо еды. Так вот, скажу я вам, такого кофе по-венски, как готовят там, вы не найдете нигде в Берлине.—?По-венски? —?автоматически переспросил Шелленберг.—?По-венски, по-венски! —?закивал стремительно волочащий его за собой Мюллер. Четверо гестаповских костоломов, соблюдая положенную дистанцию, рысцой трусили за ними следом, бдительно зыркая по сторонам. —?Я вас буду угощать таким кофе, лучшим в Берлине, вот клянусь!—?Ну я вам очень благодарен за приглашение, группенфюрер, но, боюсь, время не позволит мне сейчас походы в кафе, может быть…—?Всё оно вам позволит! Вам все всё позволяют! И всегда позволяли… Да. Кофе по-венски! А как же иначе?! Венские мотивы?— это актуально, это тренд! —?продолжал нести беспечную ахинею Мюллер, и, чем более легкомысленной становилась его речь, тем больше настораживался Шелленберг. Ибо ?главный полицейский мельник? всея Германия был до крайности чужд всем этим околосветским политесам, и если он вдруг так резко менял масть, это означало, что готовится какая-то подляна. И потому надо было быть настороже, ой как настороже… Впрочем, а когда бы это было иначе с Генрихом Мюллером?..Водитель Шелленберга с умным видом лазил под капотом ?хорьха?. Завидев одновременно двух генералов сразу, он стукнулся головой о крышку, ойкнул, соскочил на землю (внутренний голос, очевидно, подсказывал, что говорить ?здрррасьти!? было бы не самым лучшим вариантом) и окончательно запутавшись в сложностях приветствия высокодолжностных лиц смог вспомнить только как его муштровали в своё время ?ну-ка встал перед плакатом, и начал зиговать с видом невменяемого фаната!?, после чего звонко крикнул, выкатив глаза, как будто на дворе прекрасный тысяча девятьсот тридцать третий:—?Хайль Гитлер! —?так громогласно, что Мюллер даже поморщился, замахал на него руками:—?Хосссспаде… Гектор, верно?.. отдыхайте, отдыхайте больше. Свобода на сегодня! А бригадефюрер уезжает с нами кататься и развлекаться,?— и пробормотал уже Шелленбергу:?— Всё-таки этот ваш водитель?— просто нечто. Как марсианин. У меня постоянно ощущение что он с другой планеты, но раз уж он вам так нравится… Одно радует: что вы теперь не сами за рулём, а то за вас было просто страшно. И выходить на улицы города, по которым ездите вы?— тоже страшно.Водитель вновь зиганул когда они проходили мимо, вытянулся ещё сильнее, украдкой бросил вопросительный взгляд на Шелленберга?— тот чуть заметно качнул головой.________________* Mund-zu-Mund-Propaganda (нем.)?— ?из уст в уста?, аналог русскому ?сарафанное радио?