Keine Antwort ist auch eine Antwort (1/1)

январь, 1945,БерлинСтоя, уперевшись локтем в шкаф и подпирая ладонью щёку, Мюллер сверлил глазами Шелленберга. Шелленберг уже которую минуту изображал, что всё поправляет пристроенный на вешалку китель. За окном завывали ветер с вьюгой и стаи банши, заранее прибывших в Берлин справлять заупокойный молебен на панихиде по пока ещё живой Германии.—?Есть две категории людей,?— негромко, и едва ли не весело сообщил Мюллер,?— разговор которых со мной обычно плохо заканчивается либо для них, либо для меня… но я, как видите, при должности и при погонах до сих пор, и вот, стою перед вами.—?Долгих вам лет, группенфюрер,?— мимолётно улыбнувшись чему-то в своих мыслях, пробормотал Шелленберг, целиком и полностью поглощённый проблемой разглаживания складок на повешенной одежде.—?Знаете, кто составляет каждую из этих двух категорий?—?Могу предположить разве что… Да. А, вы ответа ждёте? Первые?— это гомосексуалисты и вторые… мммм, даже теряюсь в выборе равнозначной этим недолюдям категории негодяев, а хотя да, пусть будут предатели рейха.—?Угу, ну понятно. Вторая попытка будет?—?Зачем, если первая оказалась удачной?—?Что же в ней удачного?—?Достижение поставленной цели.—?Но вы не угадали.—?А это и не было целью.Вероятно, это могло бы растянуться на часы?— при попустительстве.Мюллер резко, с громким стуком, прихлопнул дверцу шкафа прямо перед носом своего гостя. Дождался, когда?— в прямом смысле слова?— скорбно опустивший от такого грубого обращения руки Шелленберг соизволит перевести на него свой задумчивый взор, исполненный немого укора.—?Сами напросились, бригадефюрер,?— в доселе хрустальном голосе Мюллера прорезался холодной сталью давно не солировавший гестаповец, которого слишком долго задвигали в угол, привязав к скамейке запасных,?— значит, я могу приступать к тому, чтобы спрашивать?..—?Разумеется,?— как нередко бывало, готовясь давать отпор, Шелленберг изобразил застенчивость, сложил локти за спиной, поудобнее прислоняясь для опоры к дверце,?вздохнул:?— вы же видите, я сейчас психологически дезориентирован. Пользуйтесь.—?Непременно. —?Мюллер, для той же опоры, упёрся ладонью в ту же дверцу, Шелленберг скосил глазом на разместившуюся с опасной (и даже намекающей) близостью к его плечу руку, повёл бровью, обезоруживающе улыбнулся:—?Ну вот, а я ждал, что вы проявите благородство, и скажете что-нибудь вроде ?я не могу пользоваться вашим уязвимым положением! вы же знаете, как я к вам отношусь… Вальтер?, ну или что-то вроде.—?Осторожнее… Вальтер,?— почти доброжелательно посоветовал Мюллер, и именно эта доброжелательность заставила Шелленберга насторожиться.—?Вы о чём-то о своём, группенфюрер?—?Я о нашем общем. И о совпадениях.—?Каких совпадениях?—?Хорошо организованных, я бы сказал. К слову, за всё время что я вас знаю, у вас никогда не было проблемы ?снять-надеть? с одеждой. Наоборот, вы всегда лучше всех, почти сразу, разбирались с самыми сложными системами кнопок-клёпок-застёжек. Когда мы с вами ездили в Италию, все именно к вам бегали, если возникали трудности с незнакомым видом обмундирования или выбранного для маскировки наряда. Потому что у вас эта способность чувствовать одежду?— врождённое качество, как у модельеров.—?Это вы к чему?—?Я же сказал. Это я к слову.Оставив увлекательное занятие пробуравливания Шелленберга взглядом, Мюллер, собираясь как с мыслями, так и с фразами, прикуривал от зажигалки, наконец-то отлипнув от шкафа и перестав представлять угрозу для Шелленбергова плеча.—?Не трудитесь,?— окликнул Шелленберг неприкрыто насмешливо, едва ли не нахально.Мюллер обернулся к нему, зажав зубами сигарету, недоумённо поднял брови:—?М?..—?Ну, сложно НЕ понять, к чему вы клоните.—?Да, и сложно не понять, какие версии строят себе на этот счёт окружающие. Вот хотя бы мой бедный Бест. Что он, по-вашему, думает?—?То, же, что и все остальные.—?В смысле?—?В смысле… ах, группенфюрер. Ну, наверное, он думает, что мы… нашли некий способ примирения. Хотя бы и временного. После всех этих лет и заклятой дружбы. Как говорится, сплотившись в совместном противостоянии и преодолении. Такие вещи объединяют и связывают крепче брачных уз, как известно. Вот только не надо винить в моральных травмах ваших подчинённых меня. Не я демонстрирую им изменившуюся раскладку. И поскольку вы в последнее время обращаетесь со мной, мммм, своеобразно, и не утруждаете себя скрывать, что…Мгновение?— и стремительно преодолев разделяющее их расстояние Мюллер уже стоял рядом. Шелленберг, ожидающий, что сейчас ему наконец закономерно прилетит, и не подумал отклониться хотя бы на миллиметр.—?Ты!.. —?буквально выплюнул Мюллер, с несказанной обидой на собственное малодушие осознавая, что, наконец, сдаётся, сдаётся первым?— потому что Шелленбергу, наконец же, после, действительно, стольких лет удалось.Удалось добиться того, что каждый из них стремился заставить сделать другого: сорваться первым. Довести до края.Яркой вспышкой накрыло вдруг пробудившимся воспоминанием?— оно лежало глубоко-глубоко на дне оврагов памяти, ещё и прикопано было на совесть, потому как иметь вот это всё в своей голове Мюллер ни разу не хотел и просто принудил себя распомнить однажды увиденное. По-настоящему распомнить, выкинуть из сознания. Чтобы, каждый раз глядя в глаза Гейдриху (особенно в присутствии Шелленберга), ни за что и никогда не дать ему прочитать в своих глазах чего-то, что может быть истолковано как отголоски того воспоминания.Предупреждённый на его счёт адъютант только хайлит из своего загона, пискнув ?вас ждут?, а он?— он знает, что ждут его слишком долго, и влетает без стука, просто прёт, как слон в посудную лавку, как съехавший с катушек скорый поезд?— это понятно, ему некогда стучать, как, разумеется, сделал бы на его месте любой праздный интеллигент-бездельник. Чуть ли не ногой прихлопывая дверь, прижимает к груди стремящиеся разъехаться и расползтись бумагами во все стороны папки. И забывает, как произносится положенное по форме приветствие. Потому что перед ним композиция из вжавшегося поясницей в начальниковский стол Вальтера Шелленберга и нависающего над ним растрёпанного и белого от злости Рейнхарда Гейдриха. Эти двое стоят буквально нос к носу, нарушая все мыслимые и немыслимые рекомендации по служебной субординации. И Гейдрих с леденящими душу арктическими интонациями цедит нечто, что для Мюллера звучит бессмысленным набором звуков, нечто вроде ?pozdno dubrowskij?, и это русский, абсолютно точно русский… а Шелленберг смотрит на любимого шефа, смотрит с нечитаемым выражением лица, и Гейдрих произносит что-то ещё?— так тихо и убийственно страшно, что у Мюллера вся кожа покрывается мурашками, хотя он не понимает ни хрена. И таким же змеино-шипящим зловещим голосом Гейдрих, уже на немецком, высвистывает:—?Какого чёрта ты думаешь, что… Геееееенрих! —?тут же переключается он на тёплый радостный тон и приветливость.И как ни в чём не бывало, без поспешности, без лихорадочного отпрыгивания от стола, спокойно отходит и идёт навстречу Мюллеру, который вспоминает, как звучит форменное приветствие, только когда слышит его от безмятежно улыбающегося Шелленберга.Шелленберг так же, совершенно спокойно, сползает со стола, как ни в чём не бывало одёргивает на себе пиджак, и, хайльнув, с неподдельным интересом указывает подбородком на папки Мюллера:—?Это то самое, из архивов Мюнхенской полиции?!И они с Гейдрихом, переглянувшись, аки коршуны на пташку бросаются на доставленные шефом гестапо материалы, практически выхватывая папки у него из рук. И тут же деловито делят их на двоих. Гейдрих плюхается в своё роскошное кресло, Шелленберг устраивается напротив. Гейдрих вытягивает свои длиннющие ноги под столом, беззастенчиво тыкаясь носками сапог в обувь подчинённого. Шелленберг бессознательно упирается пятками в пол, приклеиваясь подошвами ботинок к подошвам начальственных сапог. И эти двое ещё и время от времени радостно сверкают друг на друга глазами как голодные коты, прорвавшиеся ночью в незакрытое окно мясной лавки. И, пока они азартно роются в документах, оживлённо обмениваясь короткими репликами, и приговаривая ?хо-хо? и ?хе-хе? каждые полминуты на каждый особо интересный лист, Мюллеру уже начинает казаться, что кто-то здесь сошёл с ума, и вероятнее всего, это он.Даже Гейдриха, думает он ошеломлённо, этой твари удаётся провоцировать даже Гейдриха.И эта мысль буквально прибивает, и давит его своей свинцовой тяжестью, пока он, скромно отсев подальше от разбойничающего в его документах тандема, тихо сидит, сдвинув коленки вместе и сложив на них руки, как примерная девочка в детском садике. И он не знает, что испытывает в большей степени: негодование, возмущение, зависть, потрясение. Но он видел то, что видел: слетевшую, пусть даже лишь на мгновение, маску ледяного самообладания Рейнхарда Гейдриха.ЗАБЫТЬ?— думает он. Отныне и навсегда. Не было такого. Я ничего не видел, входил полностью занятый бумагами.Он просто пытался и пытался, раз за разом?— понял сейчас Мюллер. Пробивал брешь в Гейдриховой броне. Нашёл в итоге место, где она послабее и потоньше, и потом прицельно бил туда, ведь всё на свете имеет свой предел прочности, а капля и камень долбит. И в очередной раз Гейдрих просто не выдержал. Что бы произошло тогда, если бы не появился Мюллер? К чему Вальтер Шелленберг подводил любимого шефа? Чего добивался?—?Ты… —?Мюллер почти прошипел это, но Шелленберг покачал головой, спокойно улыбаясь:—??Вы?,?— очень мягко, словно бы извиняясь этой мягкостью за резкость слов, поправил он. —?Мы с вами, конечно, очень сблизились за эти несколько дней… но всё же не достигли ещё такой степени близости, чтобы перейти на ?ты?. Хотя, если вы настаиваете, я готов поддержать ваше стремление двигаться в этом направлении. Куда и как предпочитаете двигаться?—?А ты… —?Мюллер сглотнул, дёрнул уголком рта, дёрнул щекой, буквально выплюнул:?— В ы. Вы не боитесь, бригадефюрер, что я действительно озвучу?— и куда, и как я предпочитаю?—?Да что вы, группенфюрер,?— мало что шло Вальтеру Шелленбергу больше, чем наивное выражение физиономии, разом радикально скидывающее ему лет пять в возрасте (ещё пару лет в дополнение к ним сбрасывала смущённая улыбка, идеально дополняющая это выражение),?— я, можно сказать, только того и жду. Семь лет почти жду вашего, можно сказать, признания. Фактически оно у меня уже в кармане, но формализма ради хотелось бы ещё и в словесной форме. Просто чтобы не оставить вам возможности что-либо отрицать. Или куда-либо отступать.Несколько секунд своей жизни Мюллер прожил в печальной уверенности, что на этот раз он Шелленберга всё-таки ударит. И когда ему всё же удалось взять себя в руки, возвращая себе управление эмоциями, ему показалось, что он заметил проскользнувшую на худом лице шефа разведки тень разочарования. Да, бригадефюрер, мрачно заключил Мюллер, мне тоже. Мне тоже крайне интересно, у кого из нас первым откажет система тормозов и предохранителей. И этот интерес?— одна из немногих вещей, дающих мне силы.—?Осторожнее… Вальтер,?— повторил он, на этот раз копируя вкрадчивые интонации Шелленбергова голоса. —?А вы, конечно, считаете себя гением психологии и межличностного общения, да? И полагаете, что вам достаточно изобразить беспомощность, заявиться ко мне с потерянным видом и глазами на мокром месте, поупрашивать-поумолять?— и мной можно манипулировать как угодно?!—?Если б я так считал, я бы воспользовался этим приёмом ещё в том же тридцать восьмом, в Италии,?— пожал плечами (а по сути?— одним плечом) Шелленберг. —?После того как вы на аэродроме приложили меня о борт истребителя и практически сломали мне клю…—?Да поимейте вы совесть,?— устало выдохнул Мюллер,?— не обо что я вас не прикладывал.—?Ну да, ну да. Кости?— они часто ломаются сами по себе. Я понимаю, вам не хочется признавать, что…Мюллер прикрыл лицо ладонью.—?Я вас ни разу даже пальцем не тронул,?— невыразительно и сухо произнёс он,?— ни разу, никогда, сколько бы и каких бы своих фирменных перформансов вы мне ни устраивали. Вообще?— что бы вы ни устраивали, я вас никогда пальцем не тронул.—?А хотелось, да? —?мгновенно заинтересовался Шелленберг.?Всегда??— ещё более мрачно подумал Мюллер, в то время как его язык объявлял:—?И в мыслях никогда не было. Но… —?горестно ссутулившись, Мюллер покачал головой. —?Но что толку говорить это вам, вы не слышите и не воспринимаете действительность такой, каковая она есть… Вальтер. То, что у вас тогда голова кругом пошла от зависти при виде автомобиля Геринга, и что вы врезались в мирно стоявший на полосе самолет?— это ваши проблемы. Что там на этой богатой для взращивания фантазий почве ваше богатое воображение ещё напридумывало?— это ваши проблемы. И то что вы, не выдержав нервного напряжения, в итоге сами себя загнали в ловушку этих своих фантазий, и теперь не способны выбраться из плена собственных иллюзий?— это тоже ваши, целиком и полностью только ваши проблемы.—?Ну тогда вам вообще не о чем беспокоиться, разве нет? —?усмехнулся Шелленберг.—?А я и не беспокоюсь. Иногда я вам даже завидую. У меня вот при всём желании не получится заставить себя видеть реальность как-то иначе, нежели она есть.—?О, ну не скромничайте, группенфюрер, на самом деле у вас это отлично получается. В ноябре тридцать девятого после моих приключений в Венло у вас прекрасно получилось придумать и поверить, что это мои англичане ответственны за покушение на Гитлера, и никакие опровергающие эту версию обстоятельства и факты не смогли заставить вас отказаться от неё.Мюллер непонимающе таращился на своего собеседника.Вообще-то… Н Е Т. Вообще-то, Мюллер пришёл к выводу?— и оставался до сих пор при том же мнении?— что взятые в Венло англичане трагически непричастны к попытке убить фюрера. Вообще-то, если кто их и обвинял, так это сам Гитлер (и иногда подтанцовывающий ему, как заворожённая дудкой факира кобра, Гиммлер). И Шелленберг всё это прекрасно знал.Чёртов провокатор.—?В свете недавних событий, и, в особенности, вашего совместно с Олендорфом пламенного перформанса на двоих,?— Мюллер отвесил издевательский поклон, привычно, хотя уже обречённо, принимая подачу,?— я склонен думать, что не ошибался тогда. Любой мутный замес, в котором участвуете вы и ваши любимые британцы всегда означает заговор. И это я вам ещё сорок третий год и операцию с фальшивыми фунтами стерлингов не припомнил.—?Ах, ну да, точно, ваша самая глубокая психологическая травма?— моя операция с фальшивой валютой. В эту же корзинку безуспешные попытки поймать моих агентов, которым и без вашего преследования достаётся,?— насмешливо фыркнул Шелленберг. —?Ну вот потому я вам и предлагаю.Мюллер озадаченно нахмурился. Когда и где, и что, он упустил? Чёртов гиений щенок опять сбил с толку.—?Предлагаете что?—?Спрашивать. Меня. Не моих людей. Я имею в виду?— почему бы вам не попробовать спрашивать напрямую, у меня, группенфюрер? Начните с чего-нибудь несложного, во что вам будет легко поверить. И что мне будет легко сказать. Можете спросить даже что-нибудь из личного. Мы же так сдружились с вами в эти сложные для Германии дни.Мюллер сунул в рот очередную сигарету, а в карманы?— судорожно сжимающиеся в кулаки руки, и поскорее ушагал к окну.Естественно, Шелленберг тут же увязался следом.—?Осторожнее… Вальтер,?— меланхолично-механически бросил Мюллер ему через плечо, не оборачиваясь и пытаясь приткнуть свой взгляд ну хоть на что-нибудь уличное.Зря.К зданию подъехал автомобиль, из которого бодро и энергично (как и всё, что он, мать его, делал) выкатился и покатился в направлении служебного входа прижимающий к груди вечный портфель Борман. Недоброжелатели шутили, что в том портфеле скрываются фланелевые кальсоны, сдобная булочка, записывающий магнитофон, подписанная фюрером поздравительная открытка (с которой, прижав ее к сердцу, партайгеноссе Мартин готовился встретить свой смертный час), и тройная порция цианида (чтобы этот час приблизить). А также русский паспорт и код от счёта в швейцарском банке?— на случай авдруг. Чувствительный Борман уловил стороннее внимание, задрал голову, и, увидев в окне Мюллера, приветственно и даже дружелюбно кивнул. Они с Мюллером вполне неплохо умели ладить между собой, хотя если нужно было выбирать между Борманом и Гейдрихом?— Мюллер всегда занимал сторону Гейдриха.—?Эт что за обмен знаками между вами, группенфюрер? —?встревожился Шелленберг. —?Это он к вам приехал?!Мюллер наконец неторопливо повернулся к нему, задумчиво прокрутил в пальцах догорающую сигарету. Задумчиво, едва ли не завороженно глядя на полоску матово-белой кожи над воротником чужой новой рубашки.—?А знаете, что… —?начал он было, но тут же махнул рукой. —?А впрочем, похрен. Можно, говорите, спрашивать напрямую у вас? Ну давайте попробуем.Шелленберг, скромно потупившись, из-под ресниц проследил, как окурок благополучно, хоть и ожесточённо, с растиранием в лепёшку, гасится в блюдце с засыхающими на нём, причём уже явно не первые сутки, бутербродами.—?Смелее, группенфюрер, не отказывайте себе ни в чём,?— подзадорил он.—?Не буду,?— спокойно согласился Мюллер.И почему-то с сожалением посмотрел на свой окурок.Шелленберга окурочьи останки, видимо, тоже навели на какие-то неприятные мысли, он поджал губы, вопросительно поглядывая на Мюллера, потом тряхнул головой, коротко рассмеялся:—?Шёл сорок пятый год,?— нараспев протянул он,?— война была проиграна и надеяться уже было не на что… но шеф гестапо Мюллер с прежним рвением продолжал гонять уборщиц из своего кабинета.—?У меня здесь образцовый порядок, и я знаю где лежит каждая мелочь,?— сварливо отозвался Мюллер. —?Один визит стороннего человека в неделю?— это ещё безболезненно переносимый уровень зла, но два и более?— это мощение дороги хаосу… Я всё вижу! —?повысил он голос, когда Шелленберг начал картинно возводить очи к потолку.—?Всё видите, всё знаете… —?промурлыкал Шелленберг. —?Но, в таком случае, зачем же вам я?—?Вы заставляете меня чувствовать себя живым. Несмотря ни на что.—?Ого. Кажется, мне в ответ нужно чувствовать себя… польщённым. Несмотря ни на что.Шелленберг смеялся, но взгляд его становился всё более колючим и настороженным.—?Сделайте уж одолжение,?— быстро глянув на него злыми глазами, произнёс Мюллер, выждав драматическую паузу. —?Вы просто преступно не цените моё к вам расположение, мой милый.—?Неправда.—?А, ну да. Когда у вас возникает срочная необходимость в нём, вы готовы брать любые барьеры. И все ваши предубеждения против меня просто растворяются в воздухе.—?Хотите поговорить о моральных аспектах сделок с совестью?—?Совсем не хочу. Тем более что в отношении вас это бессмысленно: я всегда знал, что у вас ни стыда ни совести.—?Ну что вы такое говорите группенфюрер.—?В системе ваших норм и ценностей?— комплимент. И вы, судя по кокетливости, которую не потрудились убрать из голоса, это прекрасно осознаёте.В голосе самого Мюллера сейчас настолько неприкрыто прозвучала досада, что Шелленберг взглянул на него с искренним любопытством, сдержанно упрекнув:—?Могли бы не заметить, вообще-то.—?Ещё чего. И так разбаловал вас?— дальше некуда.—?Ну вы ж всегда обвиняли меня в потребительском отношении к дружбе. Я поначалу усиленно работал на то, чтобы перебороть это ваше мнение, но потом решил, что проще соответствовать.—?Отлично удалось, кстати. Соответствовать, я имею в виду. Все ваши друзья, оставленные вами за бортом жизни, замечательно подтверждают это соответствие.—?Я должен упасть и горько зарыдать, заламывая руки, от этих жестоких слов?—?В смысле?— от их справедливости?.. Нет, что вы, не могу же я требовать от вас невозможного. Как я уже успел понять, рыдаете вы только от горя потери людей, которых уже успели вписать в свои замыслы и планы, и которые своей внезапной смертью здорово подпортили вам очередную затеянную игру.Мюллер с садистским удовлетворением отметил, что от этого?— вполне, кстати, справедливого?— пинка на весёлое лицо Шелленберга набежала мрачненькая тучка. Впрочем, для полноценной радости этого было маловато.—?Мне не хочется дополнительно травмировать вас,?— с издёвкой обронил Мюллер, принимаясь, как акула, почуявшая свежую кровь, нарезать круги рядом с зовуще откупоренной водкой,?— но надо признать: вы остались один, дружище. Совсем один.Шелленберг возился в уголке дивана, с воодушевлением укочкиваясь поуютнее и заворачиваясь в плед. Ещё и голову на подлокотник пристроил, и?— был бы котом?— сейчас бы точно урчал довольно.—?В том-то и дело, группенфюрер, что я не один,?— легкомысленно возразил он. —?Совсем не один. Есть человек, благодаря которому я под защитой и оберегом…—?Он тоже не вечен,?— практически одними губами проговорил Мюллер, Шелленберг удивлённо взглянул на него, склонил голову на один бок, на другой, чуть нахмурился:—?Да?.. Хм. А выглядите хорошо, даже свеженько. Вроде ничего не предвещает. Или что-то беспокоит?—?Так вы меня, что ли, имеете в виду?! —?Мюллер аж поперхнулся от возмущения.—?А вы?— не себя? —?возмутился в ответ Шелленберг. —?Нет уж, группенфюрер, надели сверкающие доспехи и влезли на белого коня?— так скачите теперь сияющим рыцарем до самого погребального костра.—?Чьего-чьего костра? —?мгновенно заинтересовался Мюллер.—?А это уж как сложится. —?Шелленберг сладко потянулся, жмурясь, а когда открыл глаза, обнаружил Мюллера рядом с собой на диване.—?Сложится так, как дрова класть будут,?— Мюллер несколько чрезмерно фривольно закинул руку на плечо Шелленберга, любуясь метаморфозой зрачков, тут же, без паузы, продолжил:?— Почему вы не сказали рейхсфюреру, что Алекс Уэверли казнён?—?Боялся, что вам влетит,?— застеснявшись, признался Шелленберг, расслабленно улыбаясь, несмотря на посеревшее лицо.—?Первые?— это те, кто не хочет говорить мне правду,?— еле слышно выдохнул Мюллер. —?А вторые… вторые?— это те, кто хочет говорить мне ложь.—?А те, кто совмещает и то, и другое?— те навеки занимают особое место в вашем сердце? —?догадался Шелленберг, а Мюллер рассеянно размышлял, какие у бригадефюрера темпы регенерации, рассеянно же ответив:—?Да, у меня там как раз погост для подобных безумцев, он, увы, до сих пор пустует, но я не теряю надежды, что он всё же обретёт наконец своего постояльца.—?Какое счастье, что вы такой оптимист,?— с ничуть не наигранным сарказмом оценил Шелленберг, и Мюллер согласно кивнул:—?Сдаваться не в моих правилах, уж это да. Я вам больше скажу,?— и, покрепче прихватывая Шелленберга за плечо, притянул к себе поближе, доверительно шепнув:?— Вот это?— это уж точно до погребального костра… но вы так побледнели, мой милый! —?спохватился он. —?Я напугал вас своей похоронной тематикой?—?Нет, что вы,?— в улыбке Шелленберга не было ни грамма натянутости,?— скорее, я начал развивать эту тему.—?Не жалеете?—?Нет. Причём ни о чём.—?Даже о том, что сами предложили мне спрашивать? —?Мюллер огромным усилием воли заставил себя отдёрнуть руку и покинуть, от греха подальше, диван.—?Разумеется,?— Шелленберг, зажав сигарету губами, терзал зажигалку, пытаясь прикурить, но то ли газ кончился, то ли кремень стёрся, то ли у шефа иностранной разведки банально руки дрожали. —?Спрашивайте, всё, что вам нужно.Наблюдая за ним и его попытками, Мюллер закатил глаза, но встал и подошёл. Отняв зажигалку, с первого щелчка выбил огонёк.—?Спасибо,?— Шелленберг наклонился, прикуривая, пока Мюллер молча держал ему зажигалку, небрежно накрыл чужую кисть руки своей ладонью, соскользнул пальцами на запястье, находя размеренно пульсирующую жилку.—?Пожалуйста. Ну что там с моим пульсом? В норме, или учащённый? Чёрт возьми. Поверить не могу, что вам это и правда важно.Он неосторожно даёт раздражению прорваться в голос, и Шелленберг моментально вскидывает на него глаза.Впрочем, Мюллер уже взял себя в руки, и, свернув все несвойственные себе интонации, тоже закурил, и, засунув руки в карманы, принялся расхаживать по кабинету.—?Вы, Вальтер,?— медленно и невнятно из-за сигареты произнёс он, глядя в окно,?— всегда производили на меня впечатление человека, отдающего себе отчёт в каждом своём действии. Но иногда я просто не понимаю, что вами движет.Он стряхнул пепел в горшок какого-то декоративного растения, которое не первый год чахло на подоконнике, притащенное и подселённое в кабинет заботливым Бестом, уверявшим, что оно будет поглощать углекислый газ и насыщать воздух кислородом. Естественно, конкурировать с шефом гестапо, насыщавшим воздух водочными парами бедное растение никак не могло. В том, что Мюллер использует цветочный горшок как резервуар для слива спитого кофе, чая, а временами и как урну, Шелленберг и не сомневался никогда. И создавалось впечатление, что больше никакого полива и подкормки зелёному питомцу не перепадало. Оставалось порадоваться что Бест не притащил шефу рыбок или канареек: первые через неделю плавали бы кверху брюхом, вторые?— через ту же неделю?— лежали бы под своими жёрдочками кверху лапками.—?Не-по-ни-ма-ю… —?повторил Мюллер, глядя в никуда. —?И не понимаю, осознаёте ли это вы сами.—?Поверить не могу, что вам это и правда важно,?— тихонько засмеялся Шелленберг.—?И вы что-то удивительно веселы сегодня,?— отрывисто прокомментировал Мюллер. —?А ведь совсем недавно вы едва ли не плакали мне в китель.—?Я просто искал к вам подход, группенфюрер,?— укоризненно улыбнулся Шелленберг. —?Ну и если честно, у меня выдался такой напряжённый сложный период, слишком много всего навалилось. А вы весьма ярко… среагировали на такое моё подавленное состояние. Настолько ярко, что я решил немножко это своё состояние поэксплуатировать.—?Ну да, ну да,?— делая понимающее лицо, закивал Мюллер. —?Так-то на нас всех навалилось. Но вас-то вообще зачётно прибило. Всех друзей растеряли. Канарис спёкся. Мейера-Танка загребли. Что там с ним вообще? Не расстреляли-не повесили пока? Ну и то хорошо. Крампен этот ваш, со своей экспедицией в Гималаях пропавший. Пропавший… ну, тут конечно, всё уже понятно.—?Что понятно? —?елейно уточнил Шелленберг.—?Ничего, просто незабвенный Отто Ран вспоминается. Ну, конечно, пока что ещё ваш обожаемый водитель при вас, но того и гляди и он со дня на день загремит по обвинению в связи с бомбистами.—?И кто же его обвинит, группенфюрер?—?А что, совсем некому обвинить такого-то ангела? Он же отморозок у вас, просто отморозок, как вы с ним с таким за свою жизнь не боитесь?!—?Может, потому что эту самую мою жизнь он не раз и не два спасал?—?Может, он делал это потому что в вас была необходимость в тот момент? Вы вообще как-то странно к нему прикипели. А он на вас и правда как будто надышаться не может. Вот ни стыда, ни совести у вас. Пожалели бы парня, пошто вы ему голову заморочили?! Или вы не можете мимо равнодушного к вам человека пройти, обязательно надо влюбить его в себя?! Или вы это уже не контролируете, и делаете непроизвольно?!—?Вы нарочно подталкиваете меня этими словами к одному очень закономерному выводу, группенфюрер? —?Шелленберг смотрел на Мюллера чуть исподлобья, улыбаясь одновременно лукаво и дразняще.Мюллер уставился на него своим фирменным тяжёлым и неприятным взглядом.—?К какому выводу, бригадефюрер.—?Ну… Вы всё ж таки ревнуете, похоже.Мюллер нехорошо сузил глаза.—?Безумно,?— прошипел он. —?Так что вы поосторожнее… Вальтер. Я ж потом сожалеть и скучать по вам стану, а изменить уже ничего нельзя будет.—?О. —?Шелленберг всё так же лукаво улыбался. —?Да вы сегодня предельно откровенны.—?А вы сегодня что-то предельно обнаглели,?— хмыкнул Мюллер, заглянул в кружку со вчерашним чаем, поморщился, утопил в нём недокуренную сигарету и вылил всё это в цветочный горшок. —?Что это вы так самозабвенно нарываетесь, мой милый? Или стресс на вас так действует? Вы вообще как, не температурите, случаем?!—?Нет. —?Шелленберг, беззастенчиво подставляясь, задрал голову. —?Можете у меня даже лоб пощупать. Ну как?.. —?с нескрываемым интересом спросил он, когда ладонь Мюллера легла ему на лоб. —?Нет жара?—?У вас?— нет,?— коротко резюмировал Мюллер.Он снова сканировал Шелленберга пристальным взглядом, плотно сжав свои тонкие губы и не утруждаясь хотя бы попробовать изобразить приязнь, и улыбка на лице Шелленберга тоже начала гаснуть. Совсем она исчезла, когда ладонь Мюллера переместилась, пробежалась, небрежно погладив на ходу, замерла на затылке, а потом с силой потянула за волосы, заставляя запрокинуть голову ещё сильнее.?— Как же вы меня, бесы б вас побрали… —?еле слышной скороговоркой пробормотал Мюллер. —?Ну вот зачем, зачем, зачем вы, Вальтер, меня постоянно и целенаправленно… —?он даже поморщился, как от сильной боли. —?Вы ж не враг сам себе, вы что, не понимаете?!..—?Группенфюрер,?— попытался было Шелленберг чисто из упрямства,?— у меня ведь наверное пепел на ваш ковёр падает.—?Да хрен с ним,?на то и ковры, чтоб на них проливать и просыпать,?— сквозь зубы благословил порчу имущества Мюллер. —?Что мне, Вальтер, ковра для вас жалко, что ли. Или у вас на него какие-то особые планы были?! Ну куплю я нам новый под них, такой же.—?Эм, ручной работы восточный ковёр из натуральной шерсти? Меня с собой возьмите, когда пойдёте покупать, хочу знать места. —?Шелленберг огрызнулся и, сообразив, что, похоже, кому-то на левое плечо привычно грациозно присел традиционный нектонекто с рожкаминекто на раздвоенных копытцахпримирительно улыбнулся, заканчивая мысль:?—?Таких уже не достать. А скоро вообще никаких не будет.—?Да скоро вообще НИЧЕГО не будет,?— Мюллер не жалея дёрнул его за волосы. —?Ни меня. Ни вас. Ни Германии. По коврам ли сейчас плакать, Вальтер, счёт уже на дни идёт, а вы всё своими нереальными фантазиями бредите.—?А чем бредите вы?—?А вам прямо действительно интересно?!Продолжая сжимать сгребённые в кулак волосы, такие же мягкие как и всё в поведении и действиях самого Шелленберга, Мюллер второй рукой бесцеремонно ухватил его за подбородок.—?Вы меня, кажется, с кем-то перепутали, группенфюрер,?— Шелленберг улыбнулся в ненавистном Мюллеру стиле, но неожиданно расслабился, перестав напряжённо вжиматься в спинку дивана, и даже не попытавшись стряхнуть руку Мюллера со своего лица. —?С кем-то, кого вы привыкли лапать в рабочее время в рабочем кабинете.—?А вот кого хочу, того и лапаю,?— холодно отбрил Мюллер. —?Это вообще не ваше дело.—?Но сейчас вы лапаете меня.—?Никто вас не лапает, успокойтесь, бригадефюрер.—?Я спокоен.—?Очень рад, что вам комфортно.—?Можете отпустить мои волосы и убрать руку с моего лица?— и порадоваться ещё больше, потому что мне станет ещё комфортнее.—?У меня исследовательская натура, мне просто любопытно, чем вы моете волосы.—?Американским шампунем. А после бритья использую английский бальзам. Это на тот случай, если вам также любопытно, чем я мажу подбородок.—?Почему-то я не удивлён вашей приверженностью к вражеским средствам.—?И почему-то вам явно нравится результат их применения мною.—?Не определился ещё.—?Тогда стоит отпустить меня, и определяться на досуге.—?Досуга у меня нет. Есть только работа. Ну так что, бригадефюрер СС Вальтер Фридрих Шелленберг? Интересно узнать, чего я действительно хочу, так сильно, что, можно сказать, брежу этим?!—?В любом случае?— мне уже заранее страшно,?— совершенно не напуганно улыбнулся Шелленберг, повёл головой, осторожно высвобождаясь из захвата.И, едва выбравшись из чужих рук, поспешно кинул окурок в пепельницу, с опаской нагибаясь, чтобы проверить ковёр.—?Да чёрт бы с ним,?забудьте,?— нетерпеливо повысил голос Мюллер. —?Так вы хотите знать, чем я брежу?!—?Не особо, если подумать,?— решил Шелленберг, и новая улыбка вышла у него тусклой, болезненной, а он, словно почувствовав, что на этот раз обаятельным быть не вышло, досадливо цыкнул и потёр пальцем висок. —?Но вы же всё равно скажете, невзирая на все мои нехотения. Так что… вперёд, на баррикады, группенфюрер. Сбрасывайте свой груз невысказанных желаний. Я уже сам кажусь себе атлантом, чьи плечи вынесут всё.—?Да неужели? —?усмехнулся Мюллер, недрогнувшей рукой наливая себе до краёв ещё стакан водки. —?Водку хотите?—?Нет.—?А будете?—?Ну если только вы не против, чтоб я у вас тут до завтрашнего утра вырубился.—?Не против.—?Но я такими дозами как вы не пью.Мюллер наполнил ещё один стакан на треть, молча протянул своему гостю.—?А говорили?— устали обхаживать,?— невесело пошутил Шелленберг, принимая стакан.—?Устал,?— желчно подтвердил Мюллер, чокаясь с ним своим. —?Просто сил нет, как устал. Но что делать-то, если вы мне не даёте.Водка пошла Шелленбергу не в то горло, и он отчаянно раскашлялся.—?Похлопать? —?равнодушно осведомился Мюллер, и, после того как Шелленберг согласно закивал, зааплодировал:?—?Браво, Вальтер, браво!—?Чего я вам не даю?! —?выдавил Шелленберг.—?Не даёте возможности._____________________*Keine Antwort ist auch eine Antwort?— немецкая поговорка?— ?отсутствие ответа?— тоже ответ?.