Часть 8 (1/1)
Борис БольшаковПодмосковье. Май 1955 года.Я продолжал бездумно сидеть на крыльце, задумчиво курить и смотреть на забор, который облюбовали две деятельные сороки, пока скрип калитки не прервал мою идиллию. Заслышав шаги, ждал, кто ж это пожаловал ко мне в гости в такую-то рань? Буквально через минуту получил ответ?— передо мной выросла фигура ещё одного нашего знакомого с прошлого года, Николая Ивушкина. Капитан-танкист, ветеран войны, бывший военнопленный, как и я, стоял передо мной мрачнее тучи.—?Ты один? —?спросил он, не соизволив даже поздороваться.—?И тебе не хворать. Что касается твоего вопроса?— нет, не один. В доме спит один человек, которого я ждал давно.Ивушкин подпёр собой крылечный столб и выдохнул, без тени сочувствия в голосе:—?Извини, мне говорили.—?Кто?—?Ты забыл с кем общается мой.,?— Ивушкин поморщился. —?Короче, Арсентьев знает.Я затушил папиросу, подвинулся и сказал:—?Присаживайся. Чего хочешь?Ивушкин сел на крыльцо, помолчал, а потом спросил:—?Скажи, кого из немцев ты запомнил более всего, когда был в плену?Мои брови сами собой поползли на лоб. Почесав в затылке, я уточнился:—?В плену или в разведшколе?Николай бросил на меня странный взгляд. ?А то ты забыл!??— недовольно подумал я, но вслух ничего не сказал.—?И там, и там,?— пояснил он.Вопрос Ивушкина заставил меня призадуматься. В плену? В плену никого. Там все немцы слились для меня в одно лицо. А вот в разведшколе… да, были интересные экземпляры. Помолчав для приличия, ответил:—?В плену нет. Всё казались одинаковыми. А разведшкола? Ну, инструктора, большей частью, были из предателей или те, кто в своё время на Запад сбежал. Пару раз какой-то немец что-то там показал, но мне не пригодилось. Начальство? Полковника Кюльма я видел пару раз, потом какой-то генерал с инструкциями и чаще всех видел барона фон Шлоссера, старательно изображающий для всех окружающих труса и дурака.—?То есть? —?удивился Ивушкин.Размяв спину, поясняю:—?До войны я вращался в среде музыкантов, актёров и поэтому игру человека вижу сразу. С другой стороны, не так уж и трудно изобразить заикание от страха или сделать вид, что ты полный профан. Просто об этом надо всегда помнить. Я так и не понял, для чего фон Шлоссер играл эту роль.Ивушкин покусал губы и задал ещё один вопрос:—?А бывший однополчанин?—?Захаров? —?я помрачнел. —?Он был той ещё скотиной и насильником. Точнее, он им был в моральном смысле. Свою похоть обставлял весьма нежно, как он думал. Для чего ты спрашиваешь?Ивушкин тяжело вздохнул и спросил:—?Ты помнишь тогда, в номере, Арсентьев обмолвился о немецком танкисте?—?Это был танкист? Не совсем, помню лишь то, что ты считал его погибшим.В тишине утренней тишины тяжёлый вздох казался каким-то обречённым.—?Считал,?— тихо проговорил Ивушкин,?— потому что рухнуть с высоченного моста в реку и сверху придавиться ?пантерой??— шансов выжить нет.Интересно. Я осторожно поинтересовался:—?Но он как-то выжил, так?—?Выжил. Только переломанный весь и в инвалидном кресле. Не знаешь чего лучше: чтобы умер или чтобы так жил?Я достал пачку папирос, предложил одну Ивушкину и задал вопрос:—?С чего вдруг ты его вспомнил?—?Дмитрий Андреевич передал письмо вчера поздно вечером. Мы как раз с прогулки пришли, по озеру на лодке катались.Значит, это их бубнящие голоса я слышал, прогуливаясь вдоль озера в надежде выловить там нервного Радостина. В вечерней тишине даже шёпот по воде очень хорошо разносится.—?Когда причалили к пирсу, то встретили Юрия Андреевича.Так, он меня совсем запутал: то немецкий танкист, то вдруг Юрий Андреевич.—?Стоп! —?я прихлопнул ладонями по коленям. —?Николай, давай всё снова. Причём тут немецкий танкист и Юрий Андреевич?—?Цвет глаз один и тот же,?— невпопад ответил Ивушкин.Я хмыкнул:—?У тебя такой же.Ивушкин вдруг с хитринкой посмотрел на меня:—?Дмитрий как-то сказал, что у нас тобой глаза как незабудки весной, а вот у Юрия Андреевича они другие.Эстет, млин!—?А у Николая Ивановича вообще как французская синька,?— брякаю я внезапно.—?Повесть Лавренёва я читал,?— отбил подачу Ивушкин.Да-да, именно в повести Бориса Лавренёва ?Сорок первый? героиня из народа сравнивала глаза своего недобитого сорок первого белогвардейца с французской синькой.—?Господи, Ивушкин,?— восклицаю я, перепугав копошащихся у крыльца воробьёв,?— ответь на один вопрос: тебе Арсентьев нужен или этот твой танкист?—?Он не мой. Мы сражались с ним под Москвой, подбили друг у друга танки, оба выбрались и он меня подстрелил. Так я попал в плен.—?Откуда пытался бежать семь раз,?— не удержался я от сарказма, давая понять, как с таким беспокойным три года возились.При желании можно было показательную казнь устроить, как у нас в лагере.—?Пытался и никак себя не называл.А это как? При нём не было документов?—?Упрямый! Типичная ива?— гнётся, а не ломается,?— усмехаюсь и продолжаю. —?Да я б тоже молчал, но Захаров решил по-иному. Напросился в разведку по нашим тылам, принёс ценные сведения, а я знал, куда он направился, но не никому из военнопленных не сказал.—?Испугался? —?Ивушкин прищурил глаза, которые стали отливать стальным цветом вместо голубого.Да, нет, не испугался, но отвечать Ивушкину я не собирался. Да и ему, собственно, ответ не требовался. Он его знал, но иногда донимал меня такими вот расспросами. А я смотрел на него и думал, с чего это Арсентьев решил, что этот худосочный танкист нервный, как дама из высшего общества? На самом деле Николай Ивушкин был само хладнокровие и упрямство, если надо. Из колеи его выбивал исключительно Арсентьев. Впрочем, эта беда у всех, кто связан со зданием на площади Дзержинского. Насколько я знал, Ивушкин год назад завёлся по своим причинам и нож этот дурацкий ему под руки случайно попался. В общем, сглупил он изрядно, но Арсентьев его не сдал. Да и мы все трое молчали. По правде, у Кузнецова голова другим была занята, и поэтому решать проблему с Арсентьевым и Ивушкиным он предоставил Юрию Андреевичу, но тот умыл руки. Долго ворчал, что нашли, мол, эксперта в отношениях, да ещё между мужиками.—?Ты ж не разведёшься, так ведь? —?перевёл я разговор в иное русло.Сбитый с толку моим резким переходом, Ивушкин проворчал:—?Нет, если ты про Аню. А причём тут мой развод? Ты мне предлагаешь жениться на Арсентьеве?—?На твоём немце,?— отрезал я саркастически.Взгляд, который на меня бросил Ивушкин, ясно говорил о том, что мне пора в ?дурдом?. Да я-то согласен, что иногда кажусь не от мира сего, но сейчас просто устал, а Ивушкину неймётся и надо с кем-то поговорить. А почему не с Арсентьевым?!—?Во-первых, на данный момент у нас с Арсентьевым исключительно платонические отношения…Я видимо не совладал с мимикой и Ивушкин рявкнул:—?Да, такая вот странность. Ему уже не надо, а мне тем более. Но общаемся часто.—?Не оправдывайся.Николай взъерошил волосы и продолжил:—?Во-вторых, я понять не могу, на хрена он мне письмо от Ягера отдал?Мне лично не особо интересно, но на Ивушкина было больно смотреть. Впрочем, дилемма кто, с кем и когда была не только у одного Ивушкина. Трое хорошо ему знакомых мужчин также были на распутье. Я прекрасно понимал, что сейчас никаких таких физических отношений между Юрием Андреевичем, Валерием Геннадьевичем и Ежовым не было. Ежов прекрасно умел держать дистанцию. Ему именно сейчас требовалось побыть одному, а не решать проблемы двух офицеров с Лубянки, по привычке приезжавших сюда и всё ему рассказывающих. А вот что держало Николая Ивушкина рядом с Арсентьевым, я не знаю, но раз в два месяца он появлялся в районе нашего дачного посёлка и что там между ними происходило, глубоко мне безразлично.—?А что между тобой и Ягером было? —?внезапно спросил я, поднимаясь со ступенек и разминая ноги.В конце-концов, должна же быть причина ивушкинских страданий по врагу?—?Ничего, кроме его позёрства и рыцарских жестов,?— махнул рукой Ивушкин.—?Он служил в верхмате? —?задаю я наводящие вопросы.—?Сначала, да, верхмат, а потом вдруг войска СС.—?Тогда странно видеть с его стороны рыцарские жесты.—?А мне странно другое?— какого он перебрался в СС? —?бурчит Ивушкин и добавляет. —?Как он меня вообще узнал?—?Рассказывай! —?бросил я, понимая, что Ивушкин не отцепится и всё мне выложит свою историю.Ну да, мою-то он знает. Теперь настала пора ответных жестов. Но сначала самогонки что ль принести? Она у меня на берёзовых почках настояна.Оставив Ивушкина обдумывать свой рассказ, я скрылся в доме. На кухне обнаружился сонный Радостин.—?Ты чего не спишь, Вить? —?удивился я.—?А ты?—?У меня серьезный разговор намечается.—?Ну да! —?ухмыльнулся Виталий, смотря, как я вынимаю из буфета графин с изумрудного цвета жидкостью. —?Под самогонку.—?Много ты понимаешь. Это?— чистое здоровье.—?Заметно. Я с вами.—?Может лучше не надо? Ты его не знаешь.—?И он меня. Иногда всё лучше выложить незнакомым людям,?— отрезал Радостин, ополоснув лицо водой из рукомойника.—?Чёрт с тобой! Захвати тогда что-нибудь на закуску, иначе придётся Ивушкина тут спать укладывать.—?Думаешь, он так напьётся?—?Нет, но иногда после откровений в сон клонит. Проверено. Да и ты со вчерашнего дня мало что ел.Виталий усмехнулся и кивнул головой. Сделаю, мол.