Часть 7 (1/1)

Валерий КузнецовПодмосковье. Май 1955 г.После ухода Юры я места себе не находил. Нет, за то, что Юра что-то может учудить со своей жизнью, не боялся, но вот за его душевное здоровье, да. Вышедший из колонии Радостин разбередил у него в душе тщательно скрываемые от всех раны. Чем всё это могло закончиться, я не знал.Видя мои метания по дому, Николай Иванович сказал:—?Иди к нему, сюда он точно не вернётся.—?А ты? —?нервно спросил я, стоя уже в дверях.Ежов скептически хмыкнул:—?Валера, я как-то во время войны без тебя обходился и потом тоже, нелегал ты наш. Кстати, назад-то когда?Пожимаю плечами.—?Не знаю. Я ж вроде как лечусь в закрытой клинике высоко в швейцарских Альпах,?— язвительно отвечаю я. —?А что по поводу тебя, во время войны и до определённого времени бы был под присмотром товарища Берии.—?И что? Толку-то от этого.Я прикрыл дверь и ещё раз сделал круг по столовой, тогда терпение Ежова лопнуло окончательно и он меня выгнал со словами: ?Иди к нему и не морочь мне голову!?. Пришлось идти. Конечно, я понимал, что Николай и сам справится, но почему-то казалось, что за ним надо постоянно присматривать. Юркино прозвище ?Фарфоровая статуэтка?, данное Ежову в конце тридцатых, как нельзя отражала всю суть вопроса. С тех пор Ежов ворчал на нас из-за ?статуэтки?, а мы с Юркой всё равно старались не спускать с него глаз.На юркиной даче было темно. Я для порядка обошёл вокруг дома, затем поднялся на крыльцо и оказался внутри благодаря незапертой двери. Хозяин дачи обнаружился спящим на диване, а от открытой мансарды тянуло ночной прохладой. Несмотря на ночную свежесть, Юра крепко спал. Я отыскал в доме плед и накрыл его, затем прошёл на кухню и обнаружил там одиноко стоящие на столе стопку и бутылку водки. Не, тут всё в порядке! Юра пил мало. Особенно теперь, но сейчас я почему-то жутко боялся за него. Вернулся обратно, прикрыл двери мансарды и сел в соседнее кресло, разглядывая спящего Старкова. [Ах да, теперь он?— Ларин!] Вспоминал о том, когда ж я впервые за него испугался так, что дрожь пробирала. Нет, моя боязнь не была связана с неудавшимся самоубийством Арсентьева в тридцать шестом году. Всё случилось гораздо позже, в тридцать восьмом, когда над нашей конторой вновь закружили ветра перемен.Первое дуновение такого ветра мы почувствовали 20 декабря тридцать седьмого года во время торжеств по случаю двадцатилетия образования ВЧК-ОГПУ-НКВД, когда не прибыл товарищ Сталин. После торжественного вечера, где Ежов с трудом сдерживался, чтобы не выматериться вслух, он как-то замкнулся. Впрочем, виду не подавал. Назначение в августе следующего года Берии на должность зама воспринял внешне спокойно, но на самом деле был в бешенстве. Про обуревавшие его тогда чувства он рассказал мне после войны. ?Берия пришёл в органы по той схеме, что и меня ставили?,?— усмехнулся он в конце рассказанной истории. На все мои попытки возразить, Ежов жёстко припечатал:—?Ты думаешь, я не в курсе, что многие в Политбюро говорили товарищу Сталину о том, что ?Ежов не годится для должности наркома внутренних дел?? Да, у меня было неоконченное низшее, но была привычка вгрызаться в проблему и решать её. А ещё я много читал и очень хотел восполнить пробелы образования.Всё это я, конечно, знал. Удалось по случаю почитать письменные показания Ежова?— песня, а не показания. В смысле слога.—?Успокойся, прошу! Тогда у меня вопрос: откуда взялись твои слова на суде? Что за бред про четырнадцать тысяч уничтоженных чекистов? А про саботаж работы органов внутренних дел? —?я нервничал, видя, как хмуриться Ежов на мои слова.Про слова на суде?— это я к тому, что к началу февраля Ежов не то, что ходить, говорить не мог. Помимо всего прочего руку к этому и Юрка приложил, чтоб его! Поэтому о каком-то последнем слове в суде речь не шла. Да, он сидел во время заседания суда, проходившего в Сухановской тюрьме (а что за время терять?). Сидел, но молчал как рыба и почти за полночь вынесли приговор. Я сидел в дальнем углу и не сводил взгляда с бывшего наркома. Разумеется, ему не нравился мой пристальный интерес, но он ни разу не повернул головы в ту сторону, где я находился, и всё время смотрел прямо перед собой.Из помещения, где проходило судебное заседание его в буквальном смысле вынесли на руках. Расстрелять должны были через трое суток. Когда я одним из последних выходил из комнаты, мне показалось, что чувствую аромат табака ?Герцеговина Флор??— любимой марки вождя. Вспомнились слухи про то, как товарищ Сталин тайно присутствовал на суде против Ягоды. Чтобы на всякий случай не выдать себя, ускорил шаг и вышел прочь.—?Мои обвинения ты знаешь,?— сухо ответил тем временем Ежов. —?Я ж приказал увеличить обороты по борьбе с врагами народа, искал шпионов под каждым кустом, придумал судебные ?тройки?… В общем, доводил страну до точки кипения, так сказать.В конкретный момент до точки кипения доходил уже сам Ежов. Я попытался успокоить его словами: ?Да? Что-то особо не заметно было?.—?А люди в большинстве предпочитали не замечать ничего,?— сквозь зубы прошипел Николай Иванович. —?Всё шло, как будто, так и надо. Согласен, что некоторая часть людей решала под предлогом поисков ?врагов народа? свои проблемы и кое-где были перегибы, но большинство советского народа работало, строило, сеяло.—?Шпионы и сейчас есть,?— тихо бурчу я.—?И будут,?— отрезал Ежов.Больше мы этой темы не касались.Итак, к чему я? В один из осенних вечеров Юрий Данилович поехал к Ежову (он ещё был наркомом) за подписями по приказу Берии и пропал.Москва. Осень 1938 годаКак сейчас помню, что тот вечер и даже ночь я провёл в каком-то нервном напряжении. Юрий Данилович так и не появился, и подумалось самое худшее. Он был взводе, когда к Ежову поехал и мог всякого наговорить, а то и сделать. Несмотря на то, что Берия фактически занимался всеми делами, Ежов ещё оставался наркомом внутренних дел и поэтому отдать Старкова под арест, труда бы не составило. Зная, как всю последнюю неделю работал Старков, я боялся, что он мог случайно сорваться на Ежова и навеки сгинуть в лагерях. А может, что и похуже. Все знали о пристрастии наркома к мужчинам. Вслух не говорилось, но это имелось в виду. Знать бы мне кто первым их распустил.Никита, видя как я места себе не нахожу, попытался было успокоить меня, но я вызверился на него и он замолчал.Ждать пришлось всю ночь и, когда наутро мрачный Старков нарисовался в наркомате, я не удержался и спросил, где же он был.—?Твоё какое дело? —?буркнул он, пытаясь рассортировать бумаги, которые принёс с собой.Его пальцы дрожали, словно он всю ночь пил, но проблема в том, что перегара не ощущалось.—?Вы пропали.,?— начал я.—?И что? Куда я могу пропасть? —?продолжает сердится Юрий Данилович, отшвыривая стопку бумаг и хватая со стола пачку папирос.В ответ на его вопрос выразительно пожимаю плечами, намекая на Сухановку или что похуже. Юра видимо понял ход моих мыслей и постучал пальцем по лбу, одновременно пытаясь прикурить. Надо ли говорить, что у него ничего не вышло. Вынув изо рта измятую сигарету, он забросил её в пепельницу и стал растирать лицо ладонями. А я стоял и думал о том, что мне не нравится его внешний вид: дерганый, с мешками под глазами, руки дрожат. Что такое могло случиться ночью? Почему Юрий Данилович выглядит каким-то больным?Где-то через час, когда мы, словно с цепи сорвавшись, помчались задерживать очередного шпиона (не липового!), взятого в разработку ещё полгода назад, то у оперативной машины столкнулись нос к носу с Ежовым. Он как раз выбирался из своего служебного автомобиля. Юра словно остолбенел, когда его увидел. Непонятная гримаса исказила его лицо. Нарком же, равнодушно посмотрел на нас и пошёл в сторону здания. Боюсь, именно тогда в мою шальную голову забилась мысль о том, что Ежов изнасиловал Старкова.Подмосковье. Май 1955 года.Об этом своём страхе я гораздо позже рассказал Ежову. Тот в ответ лишь постучал пальцем у себя по лбу и не разговаривал со мной дня два. Тут я с ним был согласен.Часы пробили два и я сам не заметил, как заснул. Проснулся от того, что Юрка метался по дивану и стонал сквозь зубы. На все мои попытки его добудиться, не проснулся. Потом вдруг свернулся, становясь абсолютно беззащитным, и закричал. Я отпрянул. Так он кричал лишь один раз?— в конце тридцать девятого года, когда выцарапал у наркома разрешение на посещение Ежова в тюремном лазарете. То, что произошло во время посещения, было мерзостно, и именно тогда у Юры случился первый нервный срыв. После его криков и проклятий в адрес кое-кого, он был арестован, а спустя неделю Никита пустил себе пулю в висок. Я опоздал буквально на минуты.—?Прости-прости, я не хотел! —?вдруг исступленно зашептал Юра сухими губами.Так, кажется, я не ошибся. Юре снился кошмар, в котором он сам и был виноват. Навалившись на него сверху, я прижимаю его к дивану, глажу по мокрым от пота волосам и шепчу на ухо какую-то успокаивающую ерунду. Не знаю, сколько это продолжалось, но Юра затих, лишь тихо всхлипывая. Я прижался губами к его виску и думал о том, сколько ж сил ему каждый день требовалось, чтобы люди видели перед собой мраморную на вид статую с ледяными глазами, а не живого израненного в душе человека? Я потёрся щекой о его плечо и встал. Не хотелось, чтобы Юра сейчас просыпался. Мне же уснуть удалось лишь под утро, когда небо стало светлеть.Очнулся как от удара и беспокойно посмотрел на диван. Юры не было. Выругавшись, я вскочил с кресла, выбежал на улицу?— во дворе никого. Где же он? Вышел через заднюю калитку, бездумно пошёл по тропе, которая вывела к пирсу на озере. Очутившись на берегу, я всматривался в густой туман, который висел над водой. Мне почудился плеск воды, но не успел я двинуться с места, как из тумана выплыла фигура Юрия. Он был с голым торсом, с мокрыми, зачёсанными назад волосами и полотенцем через плечо Старые шрамы на его теле лишь подчёркивали мускулатуру и совершенно не портили общего облика. Завидев меня, он спросил:—?Ты чего проснулся-то?Я глупо улыбаюсь и отвечаю:—?Не знаю. Проснулся и проснулся, а тебя нет. Искать пошёл.—?Нашёл?—?Нашёл. Вода не холодная?—?В самый раз для того, чтобы мозги остудить,?— ответил Юра, поравнявшись со мной, и уточнил. —?Всю ночь сидел?—?Всю. Тебе кошмары снились, кричал, как тогда, в тюремном лазарете у Ежова.Лицо Юры потемнело и он прошёл мимо, задев меня плечом. Я двинулся следом. Где-то на середине тропы Юра остановился и задал вопрос:—?А я что-то говорил? Только не ври.Глядя на его спину и шею, по которой стекали капли воды с волос, отвечаю:—?Ты у кого-то просил прощения.Юра резко обернулся и посмотрел на меня потемневшими от боли глазами. Он хотел что-то сказать, но я ему не дал. Слишком долго ждал момента и теперь не собирался выпускать инициативу из рук. Рванул на себя эту мраморную на вид статую и впился ему в губы поцелуем. Он не сопротивляется, но и не помогает. Наконец я отрываюсь и смотрю на него, словно шальной. Юра стучит пальцем по моему лбу и ворчит:—?Идиот! А если нас увидят?—?Плевать! Я слишком долго ждал.Юра усмехается и быстро идёт к своей даче. Я догоняю его у крыльца и буквально втаскиваю в дом. Теперь точно никуда не денется!