5. Стайлз/Томас (1/1)

– Том?.. Хрупкий, ломкий, нарочито-спокойный голос дробью ввинчивается в висок. Томас помнит, как увидел это впервые. Как уже на подходах к городу Стайлз, вышагивая рядом, молча на ходу показал раскрытую ладонь. Черные сплетающиеся линии – словно рисунок тушью – такие нелепые, ненастоящие, не-воз-мож-ны-е. У них ведь одна кровь в венах. И если Томас – иммун, то Стайлз должен быть… тоже… ведь правда?.. Только у чёртовой Вспышки, похоже, на это свои взгляды. Ей бы сожрать всё самое дорогое, что у тебя есть, оставить тебя одного – уставшего, беспомощного и отчаявшегося – и наблюдать, как будешь медленно сходить с ума от боли и одиночества… Томас помнит, как накрыл руку Стайлза своей, сплетая пальцы и сжимая крепко. Это обещание – не о том, что будет рядом до самого конца. Оно о том, что конца не будет. * – Том… Неуверенный, тихий, задушенный в горле стон мягким выдохом остывает у Томаса на губах. Он помнит, как ощутил это впервые. Как эмпатия, забота и страх потерять вплелись, наконец, в гулкий стук сердца, в необходимость чувствовать кожей, в желание – такое, что жгло кончики пальцев. Как хотелось скользнуть языком по горлу, прикусить судорожно заходящийся кадык, отследить поцелуями каждое пятнышко-родинку от уха до уголка рта. И Стайлз позволил. Стайлз доверчиво поднимал руки, выгибаясь навстречу касаниям, Стайлз старательно замалчивал всхлипы-которые-не-от-боли, вгрызался Томасу в плечо и оставлял на спине короткими ногтями длинные царапины. И в мгновения срывов выглядел так, что дай бог не задохнуться. Слишком умопомрачительно для того, кто иногда с грустной улыбкой называет себя ?всего лишь отражением?. Томас шептал ему то слово на пять простых букв, которое никогда никому другому не скажет, засыпал, прижавшись вплотную, и обнимал во сне. На несколько часов выходило забыть о том, что под засосами-метками на руках, боках и лопатках бутонами расцвела болезнь. О том, что невидимые стрелки тикают, и времени остаётся всё меньше. О том, что смерть уже, быть может, отворила дверь и ждёт на пороге. * – Том. Сочувственный, укоризненный и сокрыто-испуганный оклик заставляет очнуться и разжать кулаки. Ногти так сильно впились в кожу, что теперь с них на пол падают капельки крови. Вспышка его забирает – неумолимо, беспощадно. Укутывает в кокон, темной паутинкой опутывает шею, держит мертвой хваткой за горло, струится ручейками мрака под тонкой кожей. Стайлз говорит, это не больно. У Стайлза болезненная слабость, бледные впавшие щёки и темные круги под глазами. У Стайлза было три приступа за эту неделю – с яростью впечатывал ладони в стену и просто кричал, выталкивая из легких зарождающееся безумие, – но Томаса не тронул ни разу, хотя тот всё время был рядом, всё время… помогал держаться. – Вряд ли они успеют, Том. Томас много чего хотел бы ему сказать. О том, что Тереза в лаборатории вторые сутки бьётся над синтезом лекарства из его крови. О том, что если не выйдет – он всю эту кровь из собственного тела в Стайлза перекачает до последней капли, вместо антидота. О том, что не готов его потерять. Ни сейчас, ни потом… никогда. Томас много чего хотел бы ему сказать, но умение обращаться со словами – в противовес иммунитету – досталось при рождении не ему. – Ну, что, – Стайлз старается улыбнуться – не выходит, но он так с т а р а е т с я, не замечая, что у самого слезы в глазах. Перехватывает бережно пальцы брата, касается легонько губами и прячет в своих ладонях. – Придумал уже, как будешь справляться тут… без меня? Томас напрягается весь – словно боль пронизывает всего, от макушки до пяток. Деревенеют спина и плечи. Замирает, уставившись внимательно в теплые, на тон светлее его собственных, карие радужки. Вдруг выдыхает легко: – Мне не придётся. И Стайлз – скептичный, вечно во всём сомневающийся, всегда готовый к худшему Стайлз – поджимает губы, и почти незаметно кивает. В е р и т _ е м у. Прижимается к горячему боку, голову опускает на грудь, закидывает на Томаса ногу – так привычно-уютно, по-домашнему, неловко и мило. Жмурится и бормочет что-то о том, как сильно мечтает наконец увидеть океан. Чуть слабее, чем нужно, дышит. Томас держит его за руку во сне и только крепче сжимает пальцы. Пока они связаны так сильно, от сердца к сердцу – Томас его руки? не отпустит. Слышишь, Вспышка? Ты его не получишь. Это ещё не конец.