I. Залог (1/1)

Я родилась в последний день мая. Тёплое днём и холодное ночью море, бледная луна в дымке облаков, аромат цветущих деревьев – таким мне запомнился этот день. Чьи-то руки помогли мне выйти из воды, набросили на мои плечи юкату и повели в место, где было тихо, темно и одиноко. Потом говорили, что я родилась едва живой – денег на строительство не хватило, их передали тому, кого вскоре назвали Стражем Японии. Это был мой старший брат Нагато.Ко мне приходили люди – не часто, но все-таки. Они приносили еду, изредка осматривали мое слабое тело (к своему стыду, я едва могла самостоятельно передвигаться и даже ела с трудом). Однажды ко мне привели детей – таких милых, но шумных… Они обступили меня, целовали мои руки и угощали сладостями. Славные ясноглазые дети. Оказывается, они собрали деньги, много денег, кажется, треть моей стоимости, чтобы меня могли достроить. С тех пор дети стали ассоциироваться у меня с жизнью и морем.После рассказывали, что я год пробыла в этом тёмном тихом месте. Когда меня вывели на солнце, глаза заболели от яркого света, хотя солнце светило по-осеннему тускло. Тело училось двигаться, а я училась видеть заново, узнавать названия и имена. Алые и желтые листья, увядающие хризантемы возле дома, тёмное море, волны которого теперь отливали свинцом, а не майской лазурью – всё это было ново для меня, я смотрела широко распахнутыми глазами, а по вечерам записывала в тетрадь, чтобы не забыть.Я подолгу гуляла, совсем забыв о том, что я не человек, а корабль. Море манило меня – но только издали. Я боялась его, боялась из-за своей слабости. Ветер и волны швыряли утлые рыбацкие лодки, и мне становилось жутко от их силы. Разве могла я противостоять им со своими слабыми руками и близорукими глазами?Однажды ночью я не могла заснуть: я то сидела, пытаясь согреться у жаровни, то бесцельно ходила по дому. Ветер скрёбся в стены, звал на улицу, но я только зажимала уши.На исходе ночи я уже не могла противиться его зову. Закутавшись потеплее, я выбежала из дома. Ветер толкал меня к морю, но не сбивал с ног, а как будто поддерживал. И было зачем: я упала на колени, едва увидела под серым рассветным небом небывалое. Над водой, на которой уже плавали первые льдины, гордо вздымал голову огромный дракон. Серебристо-белое тело сверкало, в правой лапе дракон сжимал жемчужину.Я низко склонила голову, не смея произнести имя бога-дракона вслух. Люди не должны видеть его полностью, вот что думала я, дрожа и цепенея от страха, Рюдзин жестоко наказывает тех, кто видит его полностью!– Иди ко мне, Кайджо Муцу, – велел он. – Я хочу увидеть, как люди вырастили мое дитя.Ноги отказывались мне подчиняться, я замотала головой, не смея ничего сказать, но, кажется, меня поняли. Левой лапой и хвостом меня подтянули к линии прибоя, хвостом же бог-дракон поднял мое заплаканное лицо за подбородок.– Твои силы почти угасли, – с раздражением сказал Рюдзин. – Ты не была в море полтора года, твоя кровь стала сладкой и жидкой. Но море всё вернет, оно всегда всё возвращает, – говорил он, поглаживая меня одним из своих когтистых пальцев по щеке.– Господин… – я осмелилась взглянуть в его прекрасные мудрые глаза. – Господин, кто я вам?– Та, что принадлежит мне, та, что служит мне, та, что может быть женщиной и кораблем, та, что стала залогом моего благоволения к новому флоту. Помни это, Муцу, и не давай забыть другим. Твоя кровь снова станет солёной, как море и слёзы жен моряков, и пока она будет солона и горяча, я буду с вами.Ледяные волны омывали мое тело, когтистые пальцы держали меня крепко, а взгляд божества не давал мне умереть от холода и страха.– Ты запомнила, Муцу?– Я запомнила, господин.Это была ночь с двадцать третьего на двадцать четвертый день октября.1. Куре. Нагато. Декабрь 1921г.– Я давно хотел увидеть тебя, Кайджо-кун, – сказал мне брат. Я медленно поклонилась и предложила ему чай. Меня научили делать чай, носить форму и говорить вежливые слова. Обещали учить и другим вещам, но уже весной. Пока мне следовало набираться сил и знакомиться с другими кораблями. И больше всего меня интересовал старший брат.– Муцу тоже ждала этой встречи с нетерпением.Чашка выпала из его пальцев.– Ты сказал ?ждала??Я прижала руки к груди, это было первой инстинктивной реакцией. Я не понимала его гнева и обиды.– Муцу просит простить её, Муцу только недавно начала учиться.– Мой брат – женщина, – прорычал Нагато, беря меня за подбородок и заглядывая в глаза. – Какой стыд – линкор-женщина! Ты знаешь, что женщинам в море путь закрыт? И это на тебя вся страна собирала деньги, а министерство хочет отстоять твою никчемную жизнь?!– Господин мой старший брат! – я вскрикнула от боли, когда он сжал пальцы. – Муцу приложит все силы, чтобы не опозорить вас и наш флот!Нагато наотмашь ударил меня по лицу, правая сторона сразу отнялась. Вторым ударом он заставил меня упасть. А после встал, возвышаясь надо мной, и процедил:– С этого дня ты никому не говоришь, что ты женщина. Ты говоришь как мужчина, ходишь как мужчина и одеваешься как мужчина. Я – Страж, я сделаю все, чтобы наше море хранило нас. Ты будешь хорошим кораблем и сохранишь наш позор в тайне. Ты понял?– Муцу… – я шмыгнула носом. – Муцу вас понял, Нагато-сама. Муцу всё сделает.Я с тоской думала о трех красивых фурисодэ, которые мне подарили дети, что спасли мою никчемную жизнь, о нарядных гэта, которые привез адмирал, о чудесных заколках и шпильках, которые мне присылали каждый день. Я должна была обо всем этом забыть и носить только форму.– Муцу-кун, – Нагато-сама сел на корточки и прижал пальцы к моей пылающей щеке. – Если ты будешь умницей, то всё будет хорошо. Понимаешь?Я не понимала, но на всякий случай кивнула.Этой же ночью я сожгла все вещи, которые могли бы выдать во мне женщину. Ещё следовало обрезать волосы, которые доходили мне до лопаток, но в нашей стране женщина не имела права коротко стричься. И если Нагато-сама отдал мне приказ больше не быть женщиной, то последний штрих должен был исполнить сам.Он и исполнил. Он намотал мои волосы на ладонь и отсёк все лишнее ножом. Волосы Нагато-сама сжег при мне. Я стояла позади, чувствуя странную легкость в голове и пустоту в душе. Кажется, мы что-то сделали неправильно.– Нагато-сама, – заговорила я, когда костер догорел. – Однажды мне привиделся господин Рюдзин. Он говорил, что я – его дитя и его залог…Нагато-сама расхохотался.– Ты болел весь первый год своей жизни, мало ли, что тебе привиделось в бреду! Не вздумай никому рассказывать эти бредни. Ты всего лишь корабль, богам нет до тебя дела!Мне оставалось только согласиться. Действительно, кто я, чтобы думать, что богу-дракону есть до меня дело. Я всего лишь линкор-неудачник, рожденный в кризис и живущий из людской милости и доброты. Людской, а вовсе не божественной.Но отчего-то, оставшись в одиночестве, я проплакала всю ночь, горюя о той жуткой холодной ночи, своих нарядах и длинных волосах.2. Куре. Нагато, Конго. Май 1922г. С декабря по февраль двадцать второго года я оказалась под вынужденным арестом. В ту пору шла Вашингтонская конференция, и на ней решалась моя судьба. Я не думала, что жизнь такого слабого и бесполезного существа окажется важной для правителей и адмиралов других стран. Но все же, именно они сейчас решали, жить мне или умереть.Я тщательно играла роль мужчины, я старалась говорить грубым голосом и начала курить кисэру, надеясь, что от табака он огрубеет. Но мой голос по-прежнему был тихим и мелодичным. А волосы росли слишком быстро, Нагато-сама раз в месяц обрезал их и сжигал.– Возможно, ты пойдешь на слом, – говорил Нагато-сама, важно восседая напротив меня. – Я точно знаю, что наши младшие братья Амаги будут убиты на верфи. Но, возможно, одного или двух помилуют, перестроив их в авианосцы.Мне было жутко думать о том, что чувствуют эти бедняги Амаги. Быть уже в сознании и чувствовать, как становишься совершенно другим существом. Наверное, это безумно больно для тела и души.Наверное, на моем лице отразились все эти чувства, потому что Нагато-сама вдруг протянул руку и сжал мое запястье.– Не бойся. Если тебя приговорят, я помогу тебе уйти из этого мира быстро и без боли.– Нагато-сама, – я поклонилась, кусая губы.Ночью я часто думала о том, как мне придется уйти из жизни. И было невыносимо больно, ведь я так и не выходила в море в другой форме. Я знала, каково это – когда волны касаются ладоней и ступней, как они толкают тело вверх, но хотела ощутить это всем корпусом, узнать, что чувствует сталь, касаясь воды, узнать, насколько сильна отдача от выстрелов моего главного калибра… Я столь многого еще не знала, я не хотела умирать.А ночной ветер снова звал меня наружу, но я затыкала уши. Нагато-сама велел не верить своим фантазиям, и я не верила. Ветер не умеет разговаривать, а боги не покидают свою обитель, чтобы говорить со слабыми никчемными существами, так он сказал.Вскоре привезли помилование. Меня помиловали из-за детей, да, из-за тех самых детей, что собирали деньги на мою достройку и доводку. Иностранные правители и военные были тронуты моей историей и оставили мне жизнь. Что до других, то Амаги действительно убили, оставив жизнь одному, кого позже назвали Акаги, Красным замком.Документы привез Конго-сама, первый из рода Конго. Он был наполовину англичанин и потому выглядел необычно – светловолосый, голубоглазый, он мешал в своей речи английские и японские слова.– Well, по тебе и не скажешь, что ты из рода Нагато, – он тряс мою руку, как равный, хотя был гораздо старше и выше по положению. – Неужели на севере стали делать таких хлипких парней?– На севере? – я не понимала, о чем речь, хотя, мы вроде бы говорили на одном языке.– Наши имена не просто набор звуков. Мы названы в честь чего-то. Твоё имя – имя провинции. И оно связывает тебя с ней. Разве тебе не преподавали курс истории Японии? – его взгляд стал холодным, но сердился Конго-сама, кажется, не на меня.– Простите, нет, я имею слабые познания об истории, – я виновато опустила голову. – Но хорошо знаю географию, астрономию и…– Я верю. All right, я сам займусь твоим обучением! – он снова сжал мою руку. – Ты станешь сильным, Кайджо Муцу, ты трижды родился, а это значит, что тебя ждут великие дела. You see?Нет, я не понимала. Но надеялась, очень надеялась понять и оправдать его надежды.3. Кумано. Конго. Сентябрь 1922г.Конго-сама действительно взялся за меня всерьёз. Он заставлял меня обливаться холодной водой, а летом гонял к водопаду. Водопад был далеко, в семнадцати километрах, к нему нужно было добираться лесными и горными тропами, зато никто не мог увидеть, кто такой на самом деле Муцу. Мой настоящий пол сохраняли втайне, ведь Конго-сама одобрил распоряжение Нагато-сама. Хотя, он сказал, что делает это с неудовольствием, ведь если небу и морю было угодно воплотить меня женщиной, то никто не вправе с ними спорить. Мой дорогой брат сказал, что берет всю ответственность на себя по праву Стража.Я таскала тяжести, бегала кроссы, и раз в два дня Конго-сама измерял лентой мои руки. На мой взгляд, они оставались тонкими и слабыми, но он довольно улыбался, вёл меня есть и умываться. Пожалуй, я могла с полным правом назвать Конго-сама даже не наставником, а отцом. И однажды я так и сделала. А он рассмеялся, растрепал мои отросшие волосы и сказал:– На самом деле я был бы счастлив иметь такую дочь. Но у тебя уже есть отец.Я потрясенно молчала. Неужели Нагато-сама рассказал ему о моих глупых фантазиях?!– Муцу, девочка моя, что случилось?– Мне это все приснилось, когда я болела! – в отчаянии выкрикнула я. – На самом деле я ничего такого не знаю, я не…Конго-сама притянул меня к себе и осторожно поднял мое лицо за подбородок.– Не приснилось, в том-то и дело. Иди спать, Муцу, и не закрывай седзи на ночь, пусть тебе что-то приснится, что-то очень интересное.Конго-сама странно улыбался, его приказ тоже казался мне странным, но я не смела ослушаться и покорно ушла в свою комнату. Расстелив постель, переодевшись и застегнув противомоскитную сетку, я ждала прихода снов или ветра. Пальцы сжимались и разжимались на краю одеяла. Луна в эту ночь была особенно яркой и огромной, она висела над верхушками криптомерий и зачаровывала. Зова ветра слышно не было, только шелестела листва на деревьях в саду и за оградой поместья Конго-сама.Он пришел на изломе ночи, когда луна поднялась высоко-высоко и стала бледной. Большой черноволосый зеленоглазый полуголый мужчина, на плече которого сидел осьминог. Он ничего не говорил, просто сел рядом, расстегнул сетку и коснулся моего лба. И я тотчас заснула. Мне снились большие корабли, высокие волны и белые флаги с алым солнечным диском. Вскоре сон сменился другим – полным звона мечей, лошадиного ржания и крови. Кровь текла, собираясь ручейками в огромную реку, накатывалась на меня волнами, и я боялась захлебнуться.– Ты – дитя севера и боишься? – крикнул мне воин в шлеме с полумесяцем. – Эй, не стой столбом, ты или выплывешь, или утонешь, иного выхода нет!Утром от моего божественного гостя и след простыл. Я не могла сосредоточиться на завтраке и проносила палочки мимо рта.– Что тебе снилось? – спросил Конго-сама.– Море и битва далекого прошлого, – ответила я. – Конго-сама, я не знаю, какой дорогой идти.– Боюсь, твой путь определили за тебя, позволив тебе трижды родиться, – нахмурился Конго-сама. – Слушай море, оно подскажет. А чтобы ты не думала о глупостях, даю задание: обойди береговую линию за неделю и составить подробную карту. С собой возьмешь только удочку, писчие принадлежности, спальный мешок и спички. Задание понятно?– Так точно! – я отдала честь, как отдают ее английские моряки. – Есть, сэр!Конго-сама рассмеялся.Когда тот же сон приснился мне в следующий раз, я не стала смотреть на кровавую реку, я подхватила копье у упавшего воина и пошла вперед. Кровь доходила мне до пояса, а в ста метрах был холм, на котором люди дрались между собой. В золотом полумесяце на шлеме отражалось солнце. Я должна была спросить у этого человека, что он имел в виду, говоря о севере и родстве. И хоть звуки битвы заглушали мой голос, я смогла докричаться.– Драконы – лучшие защитники Японии! – крикнули мне в ответ. – Помни это!Я проснулась в странном настроении. Больше тот человек и реки крови мне не снились.4. Токио. Конго. Великое землетрясение Канто. 1 сентября 1923г.Когда первого сентября нас вызвали в Токио, мы не ожидали увидеть горящий полуразрушенный город. Я растерялась, я впервые видела столько смертей и разрушений, но Конго-сама не дал мне времени на страхи и слезы, он отправлял меня к берегу, хоть волны и казались страшными. У меня было достаточно сил и упрямства, чтобы подходить к разрушенной пристани и принимать беженцев. Назад со мной отправляли врачей, лекарства, воду, продукты… Я сбилась с ног, последний рейс глубоко вечером третьего сентября я сделала только на упрямстве. Конго-сама встретил меня, коротко рявкнул: ?Пошли, чаю выпьешь!? и потащил в какую-то палатку. Чаю я так и не дождалась, заснув в каком-то углу.Меня разбудил солнечный свет и прикосновение детской ручонки.– А я вас узнал, – важно сказал чумазый мальчик в матросском костюмчике. У мальчика была перевязана коленка и голова. Наверное, он пострадал во время землетрясения. Я не могла сказать, сколько ему точно лет, на вид он был младше меня, а про меня люди говорили, что выгляжу лет на пятнадцать.– Привет, – сонно ответила я. – А мы разве знакомы?– Вы Муцу, брат Стража Японии Нагато, – ответил мальчик. – Мы всем классом собирали деньги для вашей достройки.Он сказал это так просто, как будто бы это было для него чем-то самим собой разумеющимся. Школьники на карманные деньги достраивают огромный линкор.Я сжала его ладошку и тряхнула ее.– Увидишь своих одноклассников – передай им, что ваши деньги потрачены не зря.– Ага, – он широко улыбнулся. – Меня зовут Миёси, и когда я вырасту, я обязательно буду служить на тебе или на Нагато!– Обязательно. Я буду ждать тебя, – пообещала я и протянула ему носовой платок. – Вытри лицо, ты весь в саже.Договорить нам не дали, Конго-сама оторвал меня за шиворот от пола и потащил есть. Хоть кусок в горло и не лез, но я съела пару бутербродов и запила их кофе. Кофе Конго-сама варил лично, так он сказал.– Сегодня у нас с тобой полно работы, но к нам на помощь придут мои братья, – говорил он, пока я глотала горячий кофе. – Как минимум Хиэй и Киришима, а Харуна – если успеет.Я кивала и запоминала, куда мне предстоит идти, кого забрать и куда потом отвезти.Две недели прошло в непрерывных перевозках, к концу этого срока я чувствовала себя не линкором, а трансокеанским лайнером. Очень плохим, грязным и дешёвым трансокеанским лайнером. Миёси в лагере беженцев я больше не видела, на мой борт он тоже не поднимался, так что я начала беспокоиться. Но Хиэй-сама сказал, что мальчик в матросском костюмчике уже в безопасном месте. Это меня успокоило. Одно дело знать, что дети Японии спасли мне жизнь, и совсем другое – знать этих детей в лицо… Я придумала себе цель: найти каждого из них и поблагодарить, открыткой или просто добрым словом.Когда Конго-сама объявил, что это мой последний рейс, я чуть не разрыдалась от облегчения. А когда он на ухо прошептал, где можно помыться в одиночестве и не наткнуться ни на кого, кто не должен знать мою тайну, я чуть не разрыдалась снова. Отдохнуть и помыться – об этих двух вещах я мечтала с первого дня этой командировки.Утром я не узнала себя в зеркале: я стала выглядеть чуть старше, черты лица заострились. Вот так Муцу стала тем Муцу, каким его хотел видеть мой уважаемый старший брат. Не знаю, нравилось мне это или нет…Конечно, это был не конец, ещё несколько раз меня привлекали для перевозки солдат и грузов в разрушенные Токио и Йокогаму. И я задумывалась, о странных вещах, глядя на дымящиеся развалины и сбивающиеся с ног спасательные команды. Мне делалось страшно оттого, что всё это сотворила стихия – безжалостная и неотвратимая. Я думала о том, что люди, которые строят такие огромные и сильные корабли как Конго-сама, как его брат Хиэй, как Нагато-сама, как я, наконец, не могут никак защититься от землетрясений и цунами. Что-то было в этом неправильное. Еще я думала о том, что точно так же выглядели города в прошлую войну, которые бомбили сотни самолетов и расстреливали с рейда корабли. Мне было физически тошно представлять, что, если бы это действительно были такие же, как мы, а вовсе не землетрясение и цунами. Конечно, наверное, людям все равно, от чего погибнуть – от залпа линкора или от подземного толчка. Но и в этом тоже было что-то неправильное.Нет, эти мысли я не собиралась никому доверять. Скорее всего, меня сочли бы сумасшедшей, а мне не хотелось этого. Поэтому я просто поклялась, что буду защищать людей любой ценой, но сама первая никогда в драку не брошусь. Кажется, это было вполне приемлемо.5. Кумано. Нагато. Январь 1924г. – сентябрь 1925г.Мне было известно, что Нагато-сама проходит обучение у Хиэя-сама. Император сам выбрал наставника для будущего флагмана нашего флота. Наверное, я немного завидовала брату, потому что о Хиэе-сама ходило множество легенд. Но я понимала, что тот не стал бы со мной возиться, как Конго-сама. Для того, кто был избран сыном Неба, воспитание ничтожества вроде меня – не почетная обязанность, а наказание. Кто бы посмел так принизить любимый корабль императора?Но вскоре Нагато-сама поселился в доме Конго-сама. О причинах я не знала, но теперь моя жизнь стала похожа на минное поле. Нагато-сама следил за каждым моим шагом, он контролировал мои тренировки, пробежки, даже выследил мой любимый водопад. Он поймал меня там, едва я расстегнула первую пуговицу своей рубашки, крепко сжал мои запястья и дёрнул на себя.– Кто позволил тебе оголяться в таком месте?– Муцу было дано разрешение бывать здесь, – пролепетала я, жмурясь. Смотреть в эти жуткие глаза было выше моих сил. Я так хотела сбросить грязную одежду и зайти под воду, но Нагато-сама не отпускал меня.– Смотри мне, – он еще сильнее сжал пальцы. – Я проконтролирую. Теперь можешь помыться, позор флота.Я раздевалась под его горящим взглядом, путаясь в пуговицах и завязках. Этот взгляд… В нём была не только злость, но пока я не знала имени этому чувству.Ледяная вода быстро вымыла из головы посторонние мысли и страхи, но когда Нагато-сама предложил меня вытереть, я снова начала бояться.– Не дрожи так! – приказал он. – Я не сделаю тебе больно. Приводи себя в порядок и возвращайся домой!Вечером, когда Конго-сама попросил остаться с ним на урок стихосложения, я набралась смелости и спросила:– Наставник, это вы рассказали Нагато-сама о том водопаде?– Он там был? – Конго-сама нахмурился. – Кажется, пришло время побеседовать с ним. А ты, Кайджо, запомни: ты – цветок императора. И дочь бога-дракона. Мальчишки вроде Нагато могут точить на тебя зубы сколь угодно, но им никогда не получить тебя. Понимаешь?– Не понимаю, Конго-сама.– Скоро поймешь.Очевидно, Конго-сама поговорил с моим уважаемым братом, потому что его преследования стали менее демонстративными. Пусть он часто насмехался над моими слабыми руками и подтрунивал над тем, как Конго-сама тяжело вздыхал после очередного проваленного испытания, но слежка прекратилась. Вскоре Конго-сама начал учить нас обращению с оружием. Вернее, я впервые взяла в руки деревянный меч, а Нагато совершенствовал навыки сабельного боя, коим его обучил Хиэй-сама. Когда наставник и брат скрещивали сабли, я замирала в восторге. Они сходились и расходились, как две бури над равниной: мелькали клинки, из-под ног поднималась пыль. И это было прекрасно.Зато у меня с саблей складывалось не ахти. Конго-сама говорил, что я должна взять нагинату, как полагается ?noble young lady?, но брат был против. Он говорил, что выбор оружия раскроет мою тайну и опозорит флот. Жаль, мне так хотелось быть похожей на прекрасных дев-воительниц эпохи Сэнгоку и онна-бугэйся!Тогда Конго-сама подарил мне катану. Он долго извинялся, что дарит оружие до совершеннолетия, но обещал, что к тому сроку обучит меня владению мечом.– А до тех пор ты не будешь касаться ее, Кайджо. Но я научу тебя ухаживать за оружием.– Я приложу все силы, – ответила я, а мое сердце пело. Если Конго-сама счел меня достойной такого подарка, то я не безнадежна.Но это был не последний его подарок. Утром я обнаружила на своей постели ?Книгу пяти колец?.Нагато-сама громко возмущался тем, что мне подарили эту книгу (и хорошо, что он не знал о другом подарке!). Тогда Конго-сама схватил его за воротник и дернул на себя:– Не ты ли хотел сделать из Муцу мужчину? Не смей ставить под сомнение мои методы!Больше Нагато не смел заговаривать об этом, но наедине сказал мне, что из меня едва ли будет толк, потому что я была и остаюсь никчемной слабой дурой. Его слова больно ранили мое сердце. И чтобы заглушить боль, я отправилась бродить по горам, взяв с собой деревянный меч, книгу и провизию на три дня. Конго-сама отпустил меня и велел бить Нагато, если я замечу слежку.– All right! I’ll do it! – пообещала я.Путешествие в одиночестве меня не пугало, здесь было безопасно, потому что люди знали: рядом живут корабли императора, и задирать незнакомца в синей форме никто не рисковал. Даже такого безобидного на вид, как я.Я была счастлива эти три дня, я отыскала несколько укромных мест и нанесла их на карту, чтобы после сбегать туда от Нагато (вдали от него и уз долга я могла называть его по имени и не бояться).Иногда мой путь пересекался с людьми: мальчишки из деревни внизу собирали хворост, девушки бегали купаться на озеро. Они, смеясь, говорили, что если искупаться в этом озере на вечерней заре, то красота никогда не уйдет, а сердце никогда не познает боль предательства. Я не знаю, о чем думала, когда полезла в воду. Вернее, я долго стояла над водой, держась за застежки своего мундира. Солнце скрылось, луна только-только начала выходить из-за гор, когда тень на воде дрогнула и поплыла, а в мои ноги вцепились тонкие девичьи руки. Следом из воды показалась голова. Черты лица у девы были резкие и неприятные, как будто она не была человеком.– Что вы делаете?! – я попыталась отскочить от воды, но у нее были сильные руки. Тонкие длинные пальцы двигались, опутывая мои лодыжки какой-то белесой нитью.– Не ходи к озеру, не стой над водой, – тихонько напевала девушка. – За тень твою схватят, за тень крепко возьмутся…– Нуси! – я испугалась еще сильнее. Если с тэнгу можно договориться полюбовно, то с озерными тварями это бесполезно! Ног я уже не чувствовала, а узелок с вещами и мой боккэн были так далеко! Захотелось искупаться, надо же было так глупо попасться!– Паутина сплетена, нет нитей и цепей крепче паутины моей, – девушка вышла из воды, толкнула меня на землю, заставляя упасть. В ее черных глазах мерцали огоньки, а улыбка была похожа на оскал. Проклятая паучиха! Чтобы линкор одолела какая-то озёрная тварь?! Конго-сама говорил, что живым кораблям не страшны ни исоонна, ни седзё, ни фуна-юрэй, которые топят корабли вместе с командой, ни другие морские обитатели! Пусть она говорит, что человеку нельзя порвать ее паутину, но я-то не человек!Я потянула липкие нити в разные стороны, обдирая кожу на ладонях, а она подбиралась ближе, протягивая руки с подрагивающими пальцами.– На дне так холодно, липкий ил затянет твои кости, водоросли оплетут их, а… – она не успела закончить фразу и горестно взвыла, когда последний оборот паутины был разорван, а нить, тянущаяся от ее рук, оказалась прицеплена к ближайшему кусту. Я, не чувствуя ног, бросилась к своим вещам и схватилась за боккэн.– Ты не человек! – голосила нуси.– Я не человек, – прошипела я, цепляясь за боккэн, как за спасательный круг. – Линкор в озере не утопишь!– Рюдзиново отродье! – нуси отпрянула и скрылась в воде. А я села на землю и рассмеялась сквозь слёзы. Не то, чтобы мне хотелось быть красивой, но… Впрочем, в эту ночь я ночевала вдали ото всех водоёмов. На всякий случай.Я никому не рассказала об этом случае.6. Кумано. Сэндай. Сентябрь 1925г. – май 1926г. Сэндай стал третьим воспитанником Конго-сама. Я не покривлю душой, если скажу, что он отличался от остальных кораблей, которых мне довелось встречать. Мы сразу стали друзьями, может потому, что он счёл меня тем, кем я пыталась притворяться. Нет, даже не так: ему было всё равно, кто я на самом деле. Мы проводили дни в тренировках, уроках и шалостях. Обычно от наших проказ страдал мой уважаемый брат, который сразу же выказал неприязнь к Сэндаю. Соевый соус в чай, пересоленный рис, несколько капель краски в таз с бельем Нагато… Нет, наши проделки не были злыми, они были глупыми – как глупа и самонадеянна юность. Впрочем, Нагато тоже не отличался ангельским поведением, он точно так же пакостил по мелочам. Конго-сама смотрел на наши выходки сквозь пальцы, но ровно до тех пор, пока не произошло два неприятных случая. Первый случился со мной. Нагато узнал, что Конго-сама подарил мне на очередной день рождения красивое фурисодэ, что я должна была надеть в день совершеннолетия. Не знаю, кто сказал ему об это – то ли кто-то из слуг, то ли он сам рылся в моих вещах. Но однажды я просто обнаружила, что пакет, в котором хранился подарок, был разорван, а моя одежда изрезана ножом на мелкие лоскуты. Дорогой брат не пожалел даже нижнее белье, единственное, что оставалось мне от жизни той Муцу, которой я должна была быть… Да, я хотела, чтобы он был наказан, потому что даже дорогой брат не вправе контролировать меня во всем. Но когда его наказывали, мне стало плохо, я чувствовала себя бесконечно виноватой перед Нагато, ведь это я спровоцировала его, и перед Конго-сама, потому что он был неоправданно добр ко мне. Эти чувства рвали душу надвое, и я не знала, как мне быть.Меня выручил Сэндай, который попросил у Конго-сама разрешения отвести меня в постель. Он был растерян, потому что не понимал, что произошло между мной, Нагато и наставником, а не понимать Сэндай не любил. Он вообще оказался довольно вспыльчивым, этот крейсер.В спальне я расстелила футон, села на него, обхватив голову руками, и замерла, забыв, что тут есть кто-то помимо меня.– Старшие братья не должны себя так вести, – тихо сказал Сэндай. – Это неправильно.Я покачала головой.– Наоборот, он слишком добр к такому ничтожеству, как Муцу. Я никогда не стану таким же хорошим линкором, как Нагато-сама.– Это он тебе так сказал?– Это наши с ним дела, извини, – я покусала себя за губу. – У тебя тоже есть братья, да?– Есть, они еще маленькие, живут с эсминцами в Сасэбо, – Сэндай кашлянул. – Я могу сесть рядом?Я подвинулась.Он словно нечаянно прикоснулся к моей груди, как будто хотел проверить свои подозрения, но в остальном вел себя как прежде. Словно ему было плевать, мужчина я или женщина. Как оказалось, ему действительно было все равно. После того, как мы выпили по две чашки чая, Сэндай Тодзиро сказал, что счастлив иметь такого друга как я. А еще он сказал слова, что надолго запали мне в память:– Неправильно быть чужой тенью, когда у тебя своя собственная судьба.Я почти собралась рассказать ему о своих странных снах, о том, как бог-дракон посетил меня однажды на излете сентября, но так и не смогла. Зато с тех пор я стала ему доверять, как никому. Второй случай случился с Нагато и Сэндаем. Я точно не знала, что произошло между ними в море, но оба вернулись серьёзно раненые. Тодзиро (про себя я смела называть его по имени и наедине тоже, с его разрешения) надолго свалился с лихорадкой, а мой уважаемый брат быстро оправился от ран. Однажды, когда я мчалась после тренировки посмотреть, как там Тодзи, Нагато-сама поймал меня за руку, отчего бинты рассыпались с подноса по энгаве.– Мой тебе совет, брат, – он говорил тихо и отрывисто. – Перестань водить дружбу с этим северным ублюдком. Я тотчас вспыхнула:– Вы забываетесь, брат! Я тоже с севера, и мы с Сэндаем родственники по территориальной принадлежности!– А, я и забыл, – Нагато-сама поморщился. – Ваши территориальные узы… Которые отчего-то сильнее наших с вами родственных! В первую очередь ты мой систершип, не забывай об этом!– Нагато-сама, – мои губы дрожали, но голос был твёрд. – Позвольте напомнить вам, что в первую очередь я цветок императора, а уже потом – корабль вашего класса!– На какой же крови и безумии растет этот цветок! – бросил Нагато-сама и отпустил мою руку. Я сбежала от него в ужасе. Он говорил о безумии, но это безумие было его личным, и в нем не было моей вины, не могло быть, ведь я исполняла все приказы!Вскоре после этого Конго-сама сделал так, чтобы мы втроём как можно реже встречались друг с другом. Но у нас с Тодзиро иногда бывали свободные часы. Их мы тратили на поход в лес и в горы. И там я показала ему следующей весной водопад и горячие источники. Тодзиро караулил, пока я умывалась. И тогда же он пообещал, что никогда не будет смотреть на меня, как на женщину.– Ты мой друг, – важно сказал он. – И ты большой и страшный линкор. Цветок императора. Может, даже флагманом станешь. Как я могу видеть в тебе женщину?Тогда я радостно рассмеялась. Мне не нужны были возлюбленные, потому что нельзя желать подобного, когда ты являешься залогом и обещана императору, но в друге я отчаянно нуждалась. И Сэндай Тодзиро подарил мне величайшее сокровище – свою дружбу. Потеряла я её уже по своей вине, но это случилось через несколько лет, когда мы оба повзрослели.7. Кумано. Сэндай. Лето 1926г.Корабль взрослеет рывками, а не как человеческие дети. Мы рождаемся в миг спуска на воду, до того мы не мыслим, а значит – не существуем в этом мире полноценно. После спуска на воду начинается наше детство – достройка, доводка, установка приборов. Когда начинаются ходовые испытания, мы становимся подростками. Совершеннолетия мы достигаем, когда получаем в подарок настоящее оружие. Или наоборот, мы получаем оружие в тот миг, когда по мнению наставника становимся совершеннолетними… Одно известно точно: это всегда происходит вовремя.В день моего совершеннолетия Конго-сама подарил мне ту катану, уже официально, и вакидзаси. Тогда же мне было позволено надеть парадную форму.Праздник испортил Нагато. Мой уважаемый брат не мог не влезть со своим замечанием, что в море катана не нужна, а я обязана носить саблю, как подобает линкору его Императорского величества.– Уж вы, как хранитель и ревнитель морских традиций, должны были настаивать на этом, – кипятился Нагато.– Жаль, что мой брат Хиэй не смог вбить в тебя почтение к старшим, – заметил на это Конго-сама. – К счастью, скоро ты покинешь нас и отправишься в море с Киришимой. Там тебя или научат сдержанности, или нам придется задуматься о том, кто более достоин стать нашим флагманом.Это было оскорбление на грани приемлемого, но к чести Нагато, тот промолчал. Всё же, порой Конго-сама перегибал с ним палку, но, увы, характер моего брата был таков…Конечно же, Тодзиро был счастлив скрестить со мной настоящее оружие. Он смеялся, что пощадит меня и выйдет с одним мечом, а не с двумя, как он любил. Я не боялась, мне тоже было весело.Тодзиро вечерами говорил, что немного завидует мне: я уже стала совершеннолетней и скоро должна завершить обучение, а ему учиться еще полтора-два года.– И я не смогу быть рядом с тобой.– Боюсь, ты и так не сможешь быть рядом, – отвечала я. – Потому что ты рожден для того, чтобы водить соединения эсминцев. А я – линкор, мы с Нагато одни из самых больших линкоров в мире.– Но Конго-сама говорил, что мы с тобой – северяне, и нам лучше держаться вместе! – он быстро вспыхивал, и его ярость казалась забавной. И это было почти так, я знала, что сейчас он сердит не взаправду. – Кто знает, где заканчиваются шутки и начинаются серьёзные разговоры, understand? – говорила я, стараясь точно передать интонации наставника. Тодзиро хохотал и мотал головой. Он все-таки надеялся, что мы будем служить вместе, а мне не хотелось разбивать его надежды. Все-таки, Тодзиро обладал забавным свойством характера – игнорировать все, что не касалось его напрямую или он хотел, чтобы его не касалось. В этом он был похож на Нагато… И на меня.Как бы там ни было, он тоже быстро повзрослел. Мне показалось, что Конго-сама специально устраивал ему жёсткие испытания, чтобы быстрее перетащить через возрастную отметку. Возможно, мне это только казалось, обвинять и судить я не берусь… Но это подозрение закралось в мое сердце, когда Конго-сама начал давать Тодзи отдельные дополнительные уроки. Такие уроки он давал и Нагато, только для Нагато приглашали женщин. А Тодзи Конго-сама занялся сам. Я боялась, что после этих уроков он станет смотреть на меня, как на женщину, но, к счастью, этого не произошло.Зато случились другие странные вещи, важные для меня. Началось всё с того, что у меня стала расти грудь. Она набухла и округлилась, соски тёрлись о рубашку во время физподготовки и фехтования, и это было очень неприятно. Тодзи предложил забинтовывать мою проблему, и у нас даже получилось. Бинты и мундир на размер больше все скрывали, с традиционной одеждой было ещё проще.А после пришли ?лунные дни?. Тодзи первый заметил кровь на моих хакама, а я наконец поняла, отчего у меня с утра болели живот и поясница.– Это не опасно?! – я никогда не забуду его большие напуганные глаза. – Это из-за тренировки?!– Нет, это просто случается.Он запаниковал еще больше.– И со мной случится?И тут я почувствовала себя много старше его. Если до сих пор он всегда меня утешал и успокаивал, то теперь пришлось мне утешать его самого.– Нет, Тодзи, это бывает только с девушками. Несколько дней я просто не смогу тренироваться, только и всего.– Но кровь – это жизнь корабля!– Не та кровь, – я через силу рассмеялась. – Сделаешь мне отвар ромашки и мяты?Он сделал. У него вообще была легкая рука на травы и отвары, Конго-сама им гордился.Через три или четыре месяца Тодзи наловчился таскать мне на ночь грелку с водой и отвар ромашки. Это было как-то неправильно и до ужаса трогательно. Ему полагалось отдалиться от меня на время этих дней, а он отмахивался и говорил, что людские суеверия не действуют для кораблей. А я с тихой радостью осознавала, что он действительно мой друг во всём. Грелки, сладости, полевые и горные цветы – он, несмотря на все запреты, помогал мне оставаться собой. И это было бесценно.Кумано славился своими сливами, мы часто прятались в садах, воруя крутобокие спелые плоды. И было небывалым наслаждением есть сливы из его рук – такое развлечение на грани пристойности. Ками-сама, мы творили глупости и наслаждались этим.Я не знаю, когда мы начали переходить границы дозволенного. Отчасти, в этом была виновата я сама, когда захотела узнать мужское тело поближе. К императору я должна была прийти невинной, но знающей, так говорил Конго-сама… Правда, меня пугало то, что меня обещали одному, но страной уже несколько лет правил его сын, пока меня растили и учили.Так и начались наши с Тодзи ?занятия?. Мне было приятно чувствовать власть над мужчиной. Мои пальцы начинали дрожать от одной только мысли, что вот это стонущее существо подо мной – сильный боевой корабль, который может уничтожить небольшой городок залпами всех своих орудий. Когда его пальцы бессильно скребли по циновке, я представляла их, сжимающимися на рукоятях любимых катан Тодзиро. Такой слабый, такой сильный, он принадлежал мне, как река и город, в честь которых его назвали, принадлежал провинции, в честь которой назвали меня. Эта власть опьяняла, хотя я десятки, нет, сотни раз велела себе не делать так больше. Но это было выше моих сил.Я вырвала у Тодзиро обещание не влюбляться меня, хотя понимала, что сама толкаю его к этому. Но я оправдывала себя тем, что доставляю Тодзиро удовольствие и учу его быть сдержанным. А он смотрел на меня за завтраком честными глазами и радостно улыбался. Теперь я понимала природу того безумия, что овладело Нагато три года назад. Ками-сама, это было на самом деле непростительно. Но, я надеялась, что это пройдет само.Конго-сама говорил, что наша природа близка к людской. А людям свойственно влюбляться в юном возрасте… Вот мы и влюбились. Но, к нашей с Тодзиро чести, мы так и не заговорили об этих чувствах. Мы не имели на них права и должны были следовать каждый своим путём.8. Кумано. Сэндай. Август-сентябрь 1926г. Мы помогали друг другу взрослеть. На исходе лета Тодзиро тоже получил оружие из рук наставника и право носить парадную форму. Чуть выше меня ростом, собранный и серьезный, он казался очень красивым. Тогда в моем сердце запела глупая маленькая кукушка. Если в пословице кукушка молчала, и за молчание её хотели убить, то мне следовало убить её за то, что она посмела подать голос.Я была не одинока в своих чувствах. Сэндай Тодзиро смотрел на меня как на самую любимую в мире женщину. Его взгляд моментально теплел, встречаясь с моим. Он думал, что он умеет скрывать свои чувства, но мне казалось, что он кричит о своей глупой любви на весь мир.Да, эту глупую кукушку следовало убить, но мне не хватало решимости…В последние дни августа двадцать шестого года Нагато ушел в море с Киришимой и Хиэем. Он завершил обучение и теперь должен был пройти полные ходовые испытания вдали от берега, показать себя за границей домашних вод. Уважаемый брат рвался в бой, при этом он не хотел оставлять меня здесь. Он ревновал меня к Тодзиро, хотя теперь уже не безосновательно. (Но вот об этом ему точно не следовало знать, иначе, боюсь, земной и морской путь Тодзи прервался бы в двадцать шестом году…)А Тодзиро пачкал бумагу английскими рифмами и додумался пригласить меня на Танабату. Он достал для меня косметику и одежду, и мы сбежали из поместья. Впрочем, мне кажется, что Конго-сама всё знал, плохим бы он был наставником, если бы не знал, на что способны его подопечные!Я шла, держась за руку Тодзи, среди красивых разодетых девушек, и не верила, что это происходит со мной. Мы договорились, что Тодзи на время праздника зовет меня Мацуэ, чтобы никто ничего не заподозрил. Мацу – сосна, мне нравились сосны, э – бухта. Из сосен когда-то строили корабли, сосны были тонкие, красивые и очень сильные. И сосновый лес мне нравился куда больше лиственного.Побег на Танабату нас сблизил, мы научились обходиться без слов. Это сближение еще больше пугало, но я малодушно позволяла течению уносить меня дальше. Ещё никогда до этого ни одно существо не пыталось согреть и защитить меня. Быть может, я хотела чувствовать себя женщиной куда больше, чем линкором, цветком императора, залогом – и всеми прочими красивыми словами, от которых я на самом деле была так далека…Я надела для него женскую одежду ещё раз, когда захотела устроить тя-но-ю. лично для него. Я собиралась сказать ему в ту ночь, что мы не должны уподобляться людям, что у нас превыше всех чувств и уз – долг перед Императором, а уже потом все остальное… Но этот восторженный взгляд заставлял мой язык неметь, а сердце биться сильнее.Я сдалась. Я поняла, что не смогу сама разобраться со всем, и отправилась к наставнику. Конго-сама три часа гонял меня по двору, пока я не упала от изнеможения. А после купания он разрешил мне заговорить.– Муцу чувствует, что сбилась с пути, – начала я без лишних проволочек.– Уговоримся сразу: ты говоришь сейчас как взрослый мужчина, а не как влюбленная женщина, – велел Конго-сама. – Я знал, что не стоит разрешать вам с Сэндаем настолько сближаться. Но ваша дружба и связь была слишком ценна для флота.Я покраснела:– Наставник, вы всё спланировали?– Конечно. Тебе был нужен друг, на которого ты могла опереться и научиться понимать себя и других людей. Теперь ты можешь понимать все резоны Нагато, не так ли?Он был прав.– Ты помнишь историю своего рождения, Кайджо. Те несколько месяцев, когда твой недостроенный корпус стоял заброшенный в сухом доке, не прошли бесследно. И в первую очередь я должен был научить тебя думать и чувствовать, а не просто махать саблей. Чувства проявляются от переживаний. Я достиг своей цели.– Это больно, – сказала я, прижимая руку к сердцу.– Жизнь состоит из потерь и отказов. Но ты можешь не тревожиться, скоро ваши с Сэндаем пути разойдутся, – Конго-сама нахмурился. – Через несколько лет вы еще будете смеяться над своей влюбленностью и неловкостью. А может и нет, мне не дано провидеть будущее, но я могу направить вас, как и должно наставнику.Я поверила, что всё идёт, как должно. И больше не казнила себя за чувства и слова, ведь всё быстротечно, а значит, нужно доделывать всё до конца: допевать песню, дописывать стихотворение, выбрасывать увядшие цветы.9. Кумано. Акаги. Ноябрь 1926г.Я начала меняться после того разговора. Тодзи, казалось, не замечал этого, но иногда, когда думал, что я не вижу, бросал на меня упрямые и тоскливые взгляды.К этому времени у меня сформировалась линия поведения и отношение к себе. Если я избрана залогом, это значит, что я залог, а не меч-сэтто, который император может вручить какому-нибудь адмиралу за неимением сёгуна. Мой божественный отец говорил о залоге его хорошего отношения к флоту, а вовсе не о том, что мое присутствие означает победу. А раз так, то не значит ли это, что я, как некогда божественный ветер – гарантия неприкосновенности наших берегов, но не священный символ и не оружие, которое можно применять для нападения. С одной стороны, это казалось логичным, с другой… С другой, я боялась, что это жалкие оправдания девушки, которая не хочет убивать и быть убитой. Во мне не было того воинственного духа, что я чувствовала в Конго-сама, в брате, в Тодзиро. Если они горели и были стрелой, вложенной в руки императора, то я… Я была цветком. Полезный линкор цветком не назовут, правда? О, бог-дракон, мне требовался его ответ, но море молчало. Наставник тоже молчал, а Тодзиро не осмеливался заговаривать о таких вещах, но его лицо каменело, когда я говорила, что хочу прекращения всех войн мира. О, до настоящей войны было еще полтора десятилетия, но мне уже тогда снились сны, полные боли и огня. Были ли они предвестниками беды или просто ночными кошмарами, я не знала, но просыпалась в слезах и с сильно бьющимся сердцем.Да, нежелание Тодзиро понять и принять мое желание мира без войн размежевало нас. Не могу сказать, что я перестала считать его другом, но я точно стала меньше ему доверять. Какой смысл делиться сокровенным с человеком, который не хочет слушать?Спустя несколько недель в поместье Конго-сама появился новый обитатель – это был мой несостоявшийся кузен Акаги. Проект ?Амаги? зарезали в Вашингтоне, и если меня удалось спасти, то их не спасло то, что несколько братьев уже находились в стадии полуготовности. Акаги повезло куда больше, чем остальным Амаги. Он был перестроен из линейного крейсера в авианосец. Единственный в своём роде авианосец.Я чувствовала к нему какую-то необъяснимую нежность: быть может, потому что он мог стать моим младшим братом, а может потому, что он был существом двух стихий – моря и воздуха. В моих глазах он казался равным драконам. Через несколько лет в Куре начали строить другие авианосцы, их называли драконьими именами. К ним я тоже чувствовала симпатию, наверное, что-то в них действительно было от настоящих драконов.Тодзиро чувствовал мою симпатию и ревновал. К его чести – молча. Но на тренировках его боккэн не знал промаха, и после он помогал обрабатывать Акаги синяки. Тодзиро ждал его ошибок, надеялся на них, потом сиял улыбкой триумфатора. Это было мерзко, поэтому пропасть между нами становилась шире.Акаги умел слушать. Акаги любил слушать. И Акаги был единственным, кто не упрекал меня за мои миролюбивые взгляды. Пусть он не знал тайны моего происхождения и то, что я избрана залогом, но это не мешало ему принимать меня такой, какая я есть на все сто процентов, а не как Тодзи и брат.Конго-сама однажды отвел меня и сказал:– Не соверши ошибку. Иногда люди принимают молчание за одобрение, а одобрение за понимание.– Не совсем понимаю, о чем вы, – ответила я. А сердце вдруг забилось чаще.– Подумай над этим как следует, – ответил Конго-сама.Одна кукушка умерла от тоски, а вторая расправила крылья и начала петь. Тодзи снова стал Тодзиро, а после превратился в Сэндая. Он бился как птица о прутья клетки, пытаясь понять, что не так. А у меня не хватало сил и смелости объяснить. Пришлось пойти на низость: едва завидев его, повиснуть с поцелуем на Акаги. Я не видела глаз бывшего друга, но видела, как в стеклах очков Акаги отразилась спина Сэндая.Труп кукушки был похоронен под радостные трели.Было ли мне стыдно? Скорее нет, чем да. Юность позволяет себе наглость и бесстыдство.– Кайджо-кун, – Акаги тогда долго не мог прийти в себя. – Послушай, что это было?– Ты мне нравишься, – я говорила чистую правду. – Давай дружить?Мои намерения были чисты как горный родник, и я понятия не имела, в какого монстра превратится этот родник весной.