В ловушке (1/1)

Хосок тренировался отчаянно.Существо, в которое он превратился, никогда не уставало, и это было только на руку. Лишённый необходимости спать, есть, отдыхать, он все свои силы бросил на то, чтобы как можно лучше узнать, на что теперь способен.И начал с того, что одно за другим отключил ощущения ног и рук. Зачем ходить по земле, как раньше, если можно двигать себя в любом направлении одной лишь силой мысли? Хосок представлял, как парит в воздухе, и тут же оказывался высоко над полом, но это было только полдела. Перестать мыслить, как прежде, - вот проблема посложнее. Стоило ему испугаться несущегося прямо в лоб поезда – и он снова валялся по колено в напольной плите.Но Хосок не унывал. Он вообще был не из тех, кто опускает руки и ударяется в жалость к самому себе. В самых сложных ситуациях он умудрялся отыскать выгоду, а бонусом получал удовольствие сродни наркотическому: решил, сделал, выиграл! Это выделяло его на фоне других. Всегда.Он нырял с головой в учёбу – и получал высокие оценки. Поступил в университет и добился практики у одного из самых сложных и требовательных преподавателей, а следом покорил и другую вершину – стал самым молодым сотрудником крупнейшей юридической компании в Сеуле. И чем большего достигал, тем большего требовало нутро, завязанное на адреналине от решения сложных задач.Перед ним были открыты любые дороги – перед его молодостью, энергией, азартом и неунывающим нравом. ?Нет такой стены, которая бы остановила моего Хосока?, - любила говорить мама, когда речь заходила об очередном препятствии. Но рано или поздно такая стена должна была найтись. И кто знал, что случится это после нелепой смерти в подземке, когда ничего, ровным счётом ничего, больше не будет зависеть от тех умений, что выручали его всю предыдущую жизнь. Хосок начал с нового листа, и ещё никогда он не чувствовал себя настолько бессильным.Он рвался наружу, к свету, дико, страшно. Но раз за разом оказывался в одном и том же месте, которое видел, даже если закрывал глаза. Может, вот она отгадка, думал он, вновь собирая по кусочкам решимость перед очередной попыткой. Это и есть мой личный ад: вечно пытаться и вечно проигрывать. Это бы всё объяснило.Всё, кроме одного. Тот парень, Чимин, был слишком живым для этого мира. Он не походил на плод воображения, когда Хосок смотрел в его глаза и видел в них самого себя.И он сказал, что выбраться с платформы можно. Только это не давало Хосоку окончательно упасть духом. Он зависал над рельсами и, не отворачиваясь, смотрел прямо в огни приходящего поезда. И пропускал через себя тонны металла и всё, что несло в себе его чрево, как будто не он, Хосок, был неосязаемым, а эта тяжёлая махина.Но справиться со стенами своей ловушки всё равно не мог.Он настолько хорошо изучил её границы, что мог бы мысленно нарисовать подробную схему, пересчитав все квадраты на полу, ступени на лестнице и провода за потолком, пробиться через которые так до сих пор и не нашёл способа. Что бы он не предпринимал, на какие бы хитрости не шёл, возвращался туда, где умер. И это было неизменно.Нет бы умереть под открытым небом! Тогда можно было бы смотреть вдаль, не ощущая себя запертым в коробке… Смешно, раньше он редко обращал внимание на такие вещи. Как и все, он стремился закрыться: стенами дома, офиса, метро (будь оно неладно), автомобиля. И только после смерти, наконец, почувствовал, как не хватает облаков, плывущих над самой головой…Испытывая свою темницу на прочность, попутно он сделал пару занятных наблюдений. Например, он совершенно утратил способность слышать запахи. В воспоминаниях где-то хранился аромат кофе, но сколько бы Хосок не пытался уловить его теперь, ничего не чувствовал. Он даже сунул нос в чей-то забытый на скамейке стаканчик – безрезультатно. Ни кофе, ни влажные от дождя зонты, ни даже духи, которыми обрызгала себя какая-то школьница прямо тут, на станции, пока рядом никого не было, - наверняка химический взрыв в миниатюре! – больше не имели никакого выражения. Должно быть, именно поэтому он совсем не скучал по еде. Пусть голод и жажда утратили свой смысл, по привычке порой хотелось набить рот какой-нибудь ерундой. Он смотрел, как капает соус из бургера, сминаемого пальцами. Как сочится соком зелёное яблоко. Как хлюпает банановое молоко на дне бутылки, когда его уже не достать через трубочку. Но внутри ничего не отзывалось, словно без запаха всё это было небрежной, нарисованной на коленке картинкой. Неужели мне это нравилось, размышлял он, разглядывая, как какой-то молодой человек в ожидании своего поезда разрывает пачку чипсов и, забрасывая в рот пару ломтиков, громко, со вкусом хрустит. Это же всё равно что набить живот бумагой.Очередные потери, напоминающие о том, что он больше не человек. А о скольких ещё предстоит узнать…Но вот что странно: пусть он и перешёл на другую сторону, пустым местом всё равно не стал. Иногда люди чувствовали его присутствие, и это шокировало. Стоило ему занять место в толпе, как спустя какое-то время люди вокруг расступались, поёживаясь от холода.- Должно быть, кондиционеры включили на максимум, - слышал иногда Хосок в их разговорах и весь превращался в слух: вдруг скажут что-то ещё.А если он к кому-то прикасался, часто замечал, как бегут мурашки по коже, тепла которой не мог ощутить. В конце концов, это было даже забавно: люди на станции не знали о его присутствии, но неосознанно считались с ним. А значит, он по-прежнему был здесь.И это было самым ценным его открытием.