Сто одна проблема и далматинцы (2/2)

И так вышло, что от этого самого щенка, которого она с первой минуты невзлюбила всей душой, вырос жизнерадостный пёс с необычайным умом. Пого и Парди были его потомками, и Круэлла искренне обожала их всех.

С дочерью после усыпления щенков и разногласий в воспитании внучки Круэлла не общалась до самой её смерти, когда её лицо стало всё чаще всплывать в выпусках новостей. Иногда Круэлла думала, что случившееся — целиком её вина, но потом утешала себя мыслями, что в двадцать пять невозможно знать, как воспитывать нежеланного ребёнка. А у Аниты — как бы она себя ни называла после — всегда был тяжёлый характер. Пого и Парди, дремавшие у её ног перед телевизором, были лучше во всех отношениях. Круэлла закурила и включила вечерние новости. Мысли её ещё крутились вокруг Аниты — неосторожное замечание Хораса взбудоражило воспоминания, хотя, видел бог, этот идиот ничего не мог об этом знать. Конечно, не стоило вышвыривать дочь на улицу на произвол судьбы, но и Анита никогда не возвращалась и не просила денег. Она и без неё нашла способ жить ни в чём себе не отказывая, разве не так? Её вины в случившемся не было и быть не могло.

Она вздохнула.

— Если об этом узнает пресса, мне в любом случае конец, — поделилась она с Пого и Парди. Те синхронно вильнули хвостами. — Все мои выступления за права женщин полетят к чёрту, хотя люди умеют меняться, так?

Круэлла потрепала Парди по голове. Ведущая в программе новостей вдохновенно рассказывала о том, что некая дама из детского благотворительного фонда взяла под крыло эту девчонку Рапунцель. Дурацкое имя — разве она этого не говорила?..

?Я не несу за неё ответственность?, — твёрдо сказала самой себе Круэлла и выключила телевизор. Сейчас её проблемой был кардинал Фролло, в порыве чувств задушивший несостоявшуюся любовницу бельевой верёвкой.

Жизнь продолжала идти своим чередом. Она не употребляла уже больше пятнадцати лет и очень хотела, чтобы так всё продолжалось и дальше.

*** Круэлла помнила мать обрывками: этот пустой взгляд, тень улыбки на губах, порванное платье. Бабушка приводила её на встречи раз в месяц и никогда не позволяла им оставаться наедине. В этом и не было нужды: мать перестала разговаривать, перестала реагировать и что-либо понимать уже очень давно. Круэлла не любила эти встречи, и в двенадцать лет эти редкие встречи прекратились. Спустя пять лет она узнала о смерти матери и не почувствовала ничего, кроме облегчения; в этом её никто не винил. Вся семья вдруг почувствовала прежде неслыханную свободу, и имя больной родственницы забылось как страшный сон.

Бабушка до самой смерти следила за Круэллой так, словно боялась, что безумие передалось ей по наследству. Может быть, и не напрасно, хотя она могла поклясться, что никогда не видела никаких принцев и не грезила о том, чего нет. Проблемы были другие, но вполне понятные для общества двадцать первого века: алкоголь, наркотики, постоянные вечеринки и задержания за пьяное вождение. Бабушка была не в восторге. Дризелла и Анастасия понимали её больше.

По всем официальным документам Круэлла значилась дочерью бабушки, и обо всём остальном люди не должны были знать. Скрытность вообще была частью жизни в доме Тремейнов, и много лет ей приходилось с этим мириться. Бабушка заботилась о том, чтобы все записи о проблемах Круэллы с законом исчезали так же быстро, как и появлялись, и в двадцатом веке это проделать было куда проще, чем сейчас.

В двадцать первом веке Круэлла много работала над собственным имиджем и изо всех сил развивала семейный бизнес, благодаря которому она каждый год входила в число самых богатых женщин Америки. И пока что единственным тёмным пятном в её жизни оставалось пребывание в клинике после того, как она едва не переехала человека под спидами. То время как раз приходилось на самые громкие ссоры с Анитой.

Новую страницу жизни Круэлла начала с идеями феминизма — в клинике она слишком часто возвращалась к воспоминаниям о матери с пустыми глазами. Она не хотела думать, при каких обстоятельствах она появилась на свет, но вновь и вновь думала об этом и тряслась от омерзения. Кучу денег от наследства она перевела в фонд борьбы с насилием над женщинами и какое-то время была очень довольна собой. До тех пор, пока не вспоминала об Аните и не думала о том, что, возможно, ошибкой было передавать безумие, сидящее у них в крови. Совесть просыпалась ночами и не давала ей спать последние полгода.

И иногда она смотрела новости и уже почти готова была вмешаться — лучше рано, чем поздно, но всегда останавливалась на полпути. В отличии от многих своих знакомых она никак не комментировала главную криминальную новость Америки и вместо этого вцепилась за кардинала Фролло в надежде, что его зверства вытеснят не только приевшиеся заголовки, но и свербящую на душе совесть.

Круэлла надеялась, что у неё получится, хоть и заранее знала, что всё далеко не так уж и просто.