21. Неожиданно открытые сексуальные фетиши (MDZS, R) (1/1)

Церемония, на которой Минцзюэ, Лань Сичэнь и Мэн Яо, носивший теперь имя Цзинь Гуанъяо, стали названными братьями, прошла быстро и без излишних торжеств. Хуайсан тоже был там, и первым поприветствовал всех троих, низко склонившись. Все они теперь будто стали роднёй и ему тоже — но и прежде Хуасайн глубоко уважал Лань Сичэня, а к Цзинь Гуанъяо в его сердце теплилась благодарность за спасение брата, которую Хуайсан никогда не сможет облечь в слова. Он надеялся, что постепенно, год за годом, сможет вернуть этот долг.Ненависть к ордену Цишань Вэнь ещё не успела остыть, как Цзинь Гуаншань разжёг в людях новое пламя, превратив Вэй Усяня из героя-спасителя в демоническое отродье. Но Хуайсан видел вину своего друга только в том, что он не подчинялся чужим приказам — но Вэй Усянь всегда был таким, весёлым и не почтительным, но в то же время верным другом и всегда приходил на помощь. Людям всегда нужно кого-то бояться, думал Хуайсан. Когда Вэнь Жохань пал, Вэй Усянь с его Тигриной печатью и армией мертвецов поднялся слишком высоко. Цзинь Гуаншань не мог позволить кому-то даже помыслить о том, чтобы бросить тень на его снежные пионы. С совещаний Минцзюэ возвращался хмурый и злой. Цзян Чэн, занявший место отца, не имел его авторитета, и, хотя он пытался отстоять своего приёмного брата, всё зашло слишком далеко. Когда Вэй Усянь вывел стариков, женщин и детей из лагерей Ланьлин Цзинь и занял гору Илинь, они подрались — Хуайсан слышал, что всё закончилось очень плохо и даже перестал с очередным отрядом, который Минцзюэ направил в Пристань Лотоса, ларец со снадобьями. Но потом оказалось, что Вэй Усянь возратил к жизни одного из Вэней, обратив его в лютого мертвеца, сильнее всех, какие когда-либо ходили по земле. Вэй Усянь утверждал, что он разумен и никому не причинит вреда, но управлять им мог только он сам, и страх, так и не покинувший людей после войны, превращал их в послушное стадо, искренне верующее во все новости, что разносили из Башни Карпа. Хуайсан оставался в Нечистой Юдоли, поэтому не знал всего, что происходило. Он слышал, как шептались их люди и иногда брат что-то рассказывал, но в последнее время он был немногословен. Теперь их время вместе было заполнено объятиями, тихими вздохами и стонами, и часто Хуайсан просыпался, когда Минцзюэ в очередной раз уже давно покинул замок. Иногда он думал, что стоит всё-таки отправиться в Облачные Глубины. Но потом брат возвращался и запирался с ним в комнатах, и Хуайсан понимал, что никогда не сможет расстаться с ним. Возможно однажды его сердце успокоится. Война одновременно заставила Хуайсана повзрослеть и сделала его более слабым. — Это всё плохо закончится, — сказал однажды Минцзюэ. Хуайсан лежал щекой у него на груди, пока брат накручивал прядь его волос на палец. — Вэй Усянь слишком дерзок. — Он мой друг, — пробормотал Хуайсан. — Он никому не причиняет вреда, оставьте его в покое. Что хорошего есть на Илинь? Они никому не мешают там. — Дело не в этом, А-Сан.— Но в чём тогда? В том, что он не подчиняется Ланьлин Цзинь? Но он сам из Юньмэн Цзян. — Уже нет, А-Сан. — Я не верю в это, — Хуайсан сел и подтянул колени к груди. — Он никому не сделал ничего плохого. Просто он никому не подчиняется, и поэтому его боятся.— Всё не так просто. — Ты говоришь, что всё не так и всё сложно, но не объясняешь так, чтобы я мог понять. Я не такой глупый, могу понять, но ты ничего мне не говоришь! Хуайсан вскочил с кровати и беспокойно зашагал из угла в угол. Сердце бешено колотилось; они почти никогда не ссорились и никогда вот так вот Хуайсан не пытался противостоять брату. Он одновременно гордился собой и чувствовал себя ужасно глупо. Минцзюэ сел тоже и молча наблюдал за ним, и от этого беспокойство Хуайсана только усиливалось. Наконец он подошёл к столу и налил себе немного вина. Его рука дрожала, когда Хуайсан поднёс чарку к губам, и немного выплеснулось и потекло по груди и подбородку. Только тогда Минцзюэ встал и подошёл к нему со спины и обнял так сильно, что Хуайсану стало тяжело дышать. Опустевшая чарка выпала у него из рук и покатилась по полу.— Не тревожься об этом, А-Сан. Губы Минцзюэ коснулись виска, щеки, и Хуайсан задышал чаще. Одна ладонь брата скользнула по его груди выше и накрыла ключицы. — Не тревожься ни о чём, — прошептал Минцзюэ. Его рука переместилась ещё выше, легла на горло Хуайсана. Он наклонился, слизывая вино с его губ и подбородка, а потом чуть сжал пальцы, не давая Хуайсану нормально дышать. Тревога сменилась страхом, и Хуайсан попытался дёрнуться, вырваться, но даже одной рукой брат легко удерживал его. — Тише, тише, — шептал он, целуя приоткрытые губы и похищая ещё больше драгоценного дыхания. — Не бойся. Расслабься. Иногда Минцзюэ ослаблял хватку, но стоило Хуайсану попытаться сделать глубокий вдох, как он снова сжимал его горло. Голова кружилась, а сил совсем не было, и Хуайсан только дрожал в руках брата, цепляясь за его руку на своей груди, единственное, что удерживало его от того, чтобы упасть.. Наконец, когда он уже почти потерял сознание, Минцзюэ подхватил его на руки и вернулся на кровать. Он устроил их как обычно — уложил Хуайсана себе на грудь, утёр слёзы и нежно поцеловал. — Успокоился? — спросил он. Хуайсан хотел было ответить “нет”, но вдруг понял, что вся тревога и страх ушли, оставив его голову пустой, а тело — лёгким и взбудораженным. Словно вместе с дыханием Минцзюэ забрал и его злость и обиду. Словно знал, что это успокоит Хуайсана.Он кивнул, и Минцзюэ поцеловал его снова, на этот раз долго и настойчиво, снова не давая ему дышать, и тогда Хуайсан расслабился окончательно. — Спи, — Минцзюэ укрыл их одеялом. — Спи и ни о чём не тревожься, А-Сан.