12. Идеальный слоттер (1/1)

– …Я просто делал свое дело. Что бы ни говорил ваш Прайм, другого выхода, кроме войны, не было. Есть такой вид заразы, когда организм не спасет ничто, кроме ампутации пораженной части. Ты был из социально благополучных слоев и не видел, как все кипело внизу. Противоречия в обществе стали слишком сильными. А сенаторы никогда не пошли бы на уступки – они слишком уверовали в свое всемогущество. Прочие меха были для них как мусор. Я был финансовым советником у Протеуса. И поверь: все Дэд Энды и Вортексы, все те, кого ты считаешь худшими представителями нашей расы, ничто по сравнению с ним. И Протеус был такой не один. Ты знаешь, что он занимался проектом глобальной перепрошивки большей части населения Кибертрона, чтобы избежать бунтов и проявлений недовольства со стороны низших? Если бы проект был успешно завершен, подавляющее большинство мехов перестали бы существовать как индивиды. Понимаешь? А мы… Мы просто успели раньше. И дали возможность вам прожить еще некоторое время, как ни странно это звучит. Потому что если бы не мы, всех не-избранных постепенно низвели бы до состояния рабочих дронов. Нет, ваши Искры гасить не планировали, но мозговые модули бы удалили, оставив лишь пару-тройку необходимых плат, и управляли бы вами удаленно. И Прайм ваш для Сената был всего лишь временной фигурой: он был нужен, чтобы противостоять Мегатрону и тем, кто пошел за ним. Если бы проиграли мы, то нас бы убили, да. А потом убили бы Оптимуса и вас, его поддержавших. Вы попросту перестали бы быть нужными. – Здорово. Значит, начав войну, вы нас спасли. Спасли так, что сейчас никого почти не осталось… – Зато вы умирали, осознавая себя личностями, а не стали бездумными дронами. И никто не мешал вам принять нашу сторону, – пожимает плечами Саундвейв. – Следовать за сильнейшим – это нормально. То, что погибают слабые, – нормально тоже. – А зачем было убивать нейтралов в начале? – Знаешь, что происходит, когда накапливается критическая масса?.. Взрыв в данном случае невозможно предотвратить – это не лабораторные условия, где набор констант определен заранее, это живые меха и реальная жизнь. Силу взрыва можно только направить. По наиболее удобному пути. В нас накопилось слишком много злости. Она должна была найти выход. И во время боевых действий меха сражаются, а не устраивают опросы, кто есть кто. Здесь все просто: если не свой – значит враг. Когда идет война, уже не до разборчивости. И никто не может остаться в стороне. – Но тысячи невинных Искр! И никакого чувства вины?!Слоттер не понимает. Как же тяжело иногда бывает донести до его сознания очевидные для любого десептикона вещи! Чувство вины? Какое еще чувство вины? Перед убитыми на войне? Что за бред!.. Сейчас Саундвейв делает примерно то же, когда ущербному на процессор объясняют, почему вода – мокрая. Почему пламя – горит. Почему ни вода, погасившая огонь, ни огонь, испаривший воду, не будут чувствовать себя виноватыми. И так – раз за разом. Это… утомительно. Конечно, это не то, что было в начале, когда приходилось ювелирно чередовать ласку и строгость, холодную отстраненность и участие, которое выглядело искренним, высокомерие высшего и умение поговорить на равных, чтобы… приручить автобота, чтобы он перестал видеть в нем врага и привык подчиняться добровольно. Без настороженного внутреннего протеста. Сложно было и преодолеть в пленнике стремление к дезактиву. Большого труда стоило вдолбить в упрямую автоботскую голову, что умереть снайперу телепат все равно не позволит. Он нужен ему живым. А какое было у праксианца лицо, когда Саундвейв объявил ему, что другой возможности не попасть к Шоквейву на разделочный стол, кроме как перейти под власть связиста, у пленника нет, и поэтому он сам подал соответствующее прошение, которое Лорд уже распорядился удовлетворить! Порой телепат мимолетно касался ментально-эмоционального фона слоттера так, чтобы объект не заметил, и ощущал нечто вроде… не удовольствия от подчинения, нет, но чего-то похожего на привычное смирение. Это было уже неплохо. Это значило, что положительный результат все же есть. Но иногда – вот как сейчас – связисту казалось, что он совершил ошибку, и дальнейшее проведение эксперимента бесполезно и чрезмерно трудозатратно. Проще было сразу подправить пленнику процессор. Незаметно, без критичного вмешательства в личностную матрицу. Так, что автобот и не заметил бы. А раз не заметил, то и формального нарушения их договора не было бы. К тому же десептиконы честно следуют обещаниям только тогда, когда у другой стороны есть веские или увесистые аргументы быть с ней честными… Но хватит пустых слов. Они лишь сотрясают воздух, не принося конкретной пользы. – Дальнейшая беседа: бессмысленна. Указание: подогреть энергон и привести себя в порядок перед перезарядкой.– Ну да, опять ты заговорил, как компьютер!.. Ладно, я понял, что бессмысленна. Понял, что мне никогда вас не понять. Слоттер уходит. Вот в мойке зашумел и стих поток очистителя, вот слышится негромкое гудение печи для подогрева энергона. Договор ничего не значит, если он заключен с пленным. В новом разрабатываемом законодательстве автоботы вообще не указаны как класс разумных существ, имеющих юридические и гражданские права, а это значит, что его слоттер приравнен к вещи. Конечно, он может принять фиолетовый знак, и тогда… с ним придется договариваться по-настоящему. Поэтому Саундвейв не будет агитировать или подталкивать Блюстрика к принятию этого решения. Если тот хочет оставаться автоботом – пусть тешит себя потерявшими реальный смысл призраками прошлого. Так связисту даже выгоднее. Блюстрик заходит в комнату, протягивает телепату один куб, подогретый именно до такой температуры, которая Саундвейву нравится, сам допивает второй и привычно вытягивается на платформе. И самому связисту уже привычно видеть его на месте перезарядки. Привычно сесть рядом, по-хозяйски провести рукой по сегментам брюшной секции слоттера, погладить интерфейс-пластину. Дразнить точными, но легкими прикосновениями, слыша, как вентиляция лежащего перед ним начинает набирать обороты. Взращивать чужое желание, дополняя его своим. Да, он тоже привык к этому уютному чувству – ощущать рядом теплый корпус датсуна. Он к нему… привязался. Но привычка – это не зависимость. Если будет действительно необходимо, он не задумываясь принесет Блюстрика в жертву. Сможет преодолеть эту болезненную и нетипичную привязанность. Конечно, сможет. Обязательно сможет. И не будет испытывать чувства вины, о котором говорит пленник. Но пока этого не требуется, так почему бы не получать удовольствие здесь и сейчас? Повинуясь легким движениям Саундвейва, слоттер переворачивается, становится на четвереньки, опирается на локти и опускает шлем на скрещенные перед лицом пальцы. Само воплощение покорности. Телепату нравится такая поза. Это возбуждает его и заставляет Искру сладко вздрагивать на ложементе. Чтобы поставить так десептикона, его пришлось бы избить до предстазисного состояния. А потом он, отконнекченный таким образом, обязательно бы стал мстить. Вечные игры в доминантность. Вечное противоборство – кто кого. Это тоже надоедает, но совсем не значит, что когда-нибудь Саундвейв позволит слоттеру поменяться с ним местами. Этого не случится. Телепат даже мысли такой никогда не допускал. Но ему очень нравится чужое послушание. Без предварительных угроз и побоев. Нравится постепенно, исподволь ?подводить? объект к мысли о подчинении. Это тонкая работа. Как взять слоттера сегодня: в основной порт или в резервный?.. Пусть будет резервный – там меньше разъемов, но больше сенсорики. Контакт-геля, обильно выделяющегося из пазов коннектора, как раз достаточно, чтобы проникновение было для принимающего не болезненным, а растягивающе-приятным. К тому же оба порта Блюстрика уже хорошо разработаны. Сначала можно медленно, плавно толкнуться едва ли на треть, потом почти вытащить коннектор, потом опять едва войти – и двинуться обратно. А потом резко дернуть слоттера на себя, входя на всю длину. Руки Саундвейва уверенно двигают серые бедра партнера вперед-назад, задавая нужный ритм. А потом в основной порт датсуна добавляется вибрирующий разрядник. Забавная игрушка, которую можно использовать как для боли, так и для удовольствия – все зависит от выставленной мощности и точки приложения.Слоттер стонет и закидывает голову, прогибаясь в спине. Дверцы его приподнимаются и расходятся в стороны, как настоящие крылья – недаром же в ТНК праксианцев есть доля сикерских кодов. Наблюдать за этим со спины – красиво, а Саундвейв всегда считал себя ценителем и эстетом. Откалиброванные друг под друга системы движутся к ребуту. Интересно, что перезагрузка у них происходила практически одновременно – приятное совпадение. Идеальная совместимость. Финал все ближе, ближе. Слоттер пронзительно вскрикивает и застывает, опираясь на дрожащие руки. Саундвейв чувствует, как лавинообразно нарастает чужое наслаждение, оно всегда разбавлено примесью неловкости, но это еще больше усиливает его собственное удовольствие. Потом Блюстрик будет отводить взгляд и ощущать себя… использованным. Ему будет хорошо, но стыдно. Он будет думать, как он до такого дошел, чтобы лечь под врага, которого как-то незаметно перестал считать врагом; будет обвинять себя. Себя, не Саундвейва. И этот внутренний разлад тоже возбуждает телепата, поэтому сразу же после выхода из первого ребута у них начнется еще один заезд. Или не один – в зависимости от ситуации. Здесь нужно соблюдать тонкую грань, чтобы стыд пленника не стал слишком сильным. Все-таки куда приятнее, когда принимающий отдается добровольно. Ну, или почти добровольно. Саундвейв позаботится о том, чтобы желание перевесило гордость. Ее мелкие уколы в не счет, да и какая там может быть гордость у слоттера? Поздно уже пытаться изображать гордого. Накопленный заряд прокатывается по сцепившимся корпусам, изнутри на визоре вспыхивают и гаснут огненные цветы. Сладкая темнота. … К Блюстрику нечасто приходили перезарядочные симуляции. Хотя это было странно: будучи мехом весьма эмоциональным, он редко видел то, что белковые называли снами. Обычно это были не связанные между собой отрывки, которые и полноценным сном-то назвать сложно. Но в этот раз это был самый настоящий сон. Самым занятным было то, что снайпер откуда-то знал, что это сон. Он стоял у склона небольшого холма, покрытого матовыми невысокими кристаллами. Вокруг их розоватых венчиков кружились сверкавшие крылышками на солнце разноцветные минифлаеры. Хрустальные цветы нежно звенели, соприкасаясь друг с другом под ласковыми дуновениями ветерка, а вверху, по зеленоватому куполу небес, плавно скользили белоснежные спиралевидные облака. Картина была до того мирной и идиллической, что у Блюстрика защемило в Искре. На ровной площадке перед холмом стояла небольшая скамья, на которой расположился Неинг – давно ушедший в Колодец учитель Блюстрика. Старый мех радостно улыбнулся и сделал рукой приглашающий жест, предлагая присесть рядом. Датсун опустился на скамью, вглядываясь в дорогие и милые его Искре черты. Лицо учителя было безмятежно спокойно, а форма и выражение его синих линз почему-то живо напомнили Блюстрику Оптимуса – у Прайма были точно такие же. И такой же мудрый и чуть усталый взгляд… Почему он раньше не замечал этого сходства?– …Если мы примем за аксиому то, что место, где некое живое и мыслящее существо чувствует себя комфортно и защищенно, можно назвать домом, значит, дом – это не физическое, но философское и метафизическое понятие, – сказал учитель, словно продолжая начатый прежде разговор. – И не значит ли это, что мы сами можем создавать себе устраивающий нас дом усилием мысли и настройкой соответствующего эмоционального фона, ибо мысль и эмоция материальны? С этой точки зрения понятие ?дом? можно приравнять к понятию ?комфортное состояние?. А так как мысли и эмоции зарождаются внутри нас, то и наш настоящий дом находится внутри каждого из нас, давая нам силы преобразовывать окружающее нас пространство согласно своему внутреннему дому… Либо в какой-то мере игнорировать внешние неприемлемые условия, сохраняя дом внутри себя и таким образом сохраняя себе самого. – А это место – тоже чей-то дом? Твой? – спросил датсун, с интересом оглядываясь окрест. – Это место или было, или есть, или будет чьим-то домом, – ответил Неинг, взяв с подставки куб и отпив из него. – Может быть, и моим. Все зависит от стечения обстоятельств. Блюстрик тоже потянулся за кубом. – Нет, – Неинг отобрал у него топливо. – Если ты выпьешь его, контакт с материей этого мира станет избыточным и твое сознание останется здесь навечно, а по Кибертрону будет ходить бездумная оболочка. – Но я и хочу остаться здесь, – с жаром возразил Блюстрик и потянулся за рукой учителя. – Там мне делать нечего. То место уже никогда не станет моим домом… – Я сказал: нет, – повторил старый мех и улыбнулся. Черты его лица плыли, принимая окончательное сходство с чертами Прайма. – Пока еще не время. Ты так же нетерпелив… И все растаяло. Блюстрика словно вытолкнуло в обыденную реальность. Саундвейв онлайн еще не вышел. Снайпер лежал, глядя в потолок широко раскрытой оптикой, но сфокусировать взгляд на чем-то конкретном не получалось. Что-то происходило в нем, с ним, внутри него. Он словно спал, а теперь проснулся. Будто кто-то отменил поставленный ранее жесткий тормозящий триггер. Страницы памяти словно шелестели, переворачиваясь в мозгу. Он был протоформой, спарком, наивным юнцом, учеником, стажером, полицейским, новобранцем, солдатом, убийцей, пленным; он был радующимся и печалящимся, впадавшим в отчаяние и охваченным яростью, он смущался и проявлял настойчивость, он таял от блаженства и корчился от боли, он был партнером и товарищем, врагом и другом… Все это социальные роли, которые исполняет каждый, пришедший в эту жизнь. А теперь он – питомец, которого Саундвейв… воспитывает. Не бьет, не давит морально или физически, не пытает, не оскорбляет. Не заставляет делать противные или ужасные вещи. Именно воспитывает. И пользуется плодами… своего воспитания. Блюстрик как тот несчастный звероформер, которого таскает повсюду за собой на цепи безглазый электрогенератор из ДЖД – как его, Каон, кажется? Интересно, он тоже коннектит свою ходячую игрушку или просто чешет за ее ушами, чтобы та мурлыкала от нехитрой ласки? Да, и Блюстрик игрушка тоже – это же было ясно с самого начала. Но он еще забавнее, потому что умеет говорить и чувствовать, а не только рычать. Иногда телепат брал его с собой, если отправлялся по делам, правда, они заранее обговаривали правила поведения при посторонних: Блюстрик шел чуть позади связиста, опустив оптику, и больше не отдалялся от него ни на шаг. Но все равно, в редкие миги, когда он поднимал взгляд, то видел бешеную зависть на лицах других десептиконов – у них-то не было такого послушного и хорошенького ?питомца?. Как там сказал однажды Саундвейв? Он нужен ему живым, и умереть датсуну не дадут? Еще бы! С неживым неинтересно. Истина в том, что он сам себе живым не нужен. Лунный луч падает через окно на почти такой же, как во сне, столик рядом с платформой. Около недопитого куба загорается серебристой полоской тонкое лезвие – узкий нож. Это не оружие, а всего лишь предмет роскоши: когда-то надрывать дентами оболочки с топливом считалось дурным тоном. Он не видел его раньше, забавно. Или не замечал. Или его здесь прежде не было? Или Саундвейв настолько перестал опасаться своего питомца, раз они заключили договор о взаимном непричинении ущерба? Слово автобота, все такое. Да какой, к шлаку, он теперь автобот? И был ли он им вообще? Сознание плыло. Пространство вокруг словно темнело, давяще сгущалось, а потом вдруг высветлилось до помех в оптике и стало рассыпаться на отдельные атомы. В нише на стене тикал драгоценный хронометр, бесстрастно отмеряя время, которое течет, не меняя ничего. Тихие сухие щелчки дробно разбивали ночь на крошащиеся сегменты в такт биению энергона в магистралях. А потом уже и не в такт. Смысла нет. Смысла нет. Ни в чем… нет… смысла. Блюстрик улыбнулся и полоснул острым лезвием по горловым шлангам связиста.