Глава 10. Молчание болот (1/2)

Дрожала Васильева. Всем телом. Слез уж не видать — нечем было. Все выплакала, грудную клетку надорвав. Только дрожь никак не унималась. Страшилась до смерти от движения его каждого. Молилась, глаз не сводила. Не двигался немец. Дышал только грудью хрипло, да за землю держался рукой одной. Кровь у уст его блестела, скатывалась на руки, на форму.

Нож все не поддавался. Так и стоял, замертво закопавшись. Пыталась Надя, тот вытащить, пыталась. Силы все уходили. Но смириться не могла. Все стоял еще пред ней Гриц живой. Улыбался, говорил слова близкие, китель набрасывал, в путь звал убегать. Своих спасать. Живой звал.— Я ж дура... я, — улыбка на устах ее задрожала. — Я ж погубила, дура...Глаза к небу обратила Васильева к черному, и засмеялась как в припадке. Немец голову повернул, вглядываться стал. Смеялась сквозь слезы, кричала хрипло, и утихла вмиг. Не моргая, в небо смотрела. Будто кары ждала Господа. Только не смотрел он даже в сторону ее.

— Я ж погубила Грица, дура. Спасать полезла...

Губы дрогнули. И слезы покатились. Холодом тело кольнуло. Повернулась она на звук дыхания, замерла. Взгляд свой опустевший, боли полный обратила на зверя. Уголки губ задрожали. Рыдания еле сдерживала.Смотрел. И не менялось ничего. Ни жалости, ни сожалений не мелькало в нем. Будто человека не убивал.

— Как странно... боль такую ощущать. Не по размеру она мне. И как выдерживаю-то? А ты... смотришь все, как сердца лишенный... жизнь отобрал, и ходишь спокойно, дышишь. А заслужил ли? Заслужил? Нет, скажу. Нет. Даже по земле ступать не заслужил.Вздрогнула Васильева. Темнеть пред глазами начало. Зашатались деревья над ней в стороны. Встать попыталась — не смогла. Держал. Пыталась и зубами, и ногтями боль причинить — хоть бы хны. Не шелохнулся. Молча наблюдал. По лицу ногтями прошлась. И пощечину полную горечи отвесила. Ничего.— Чего ж ты мертвый такой? — шептала, слезами захлебываясь. — Кто ж человека-то в тебе убил?

Отвернулся немец. Подняться пытался, да руки проваливались кровавые. Не оставлял попыток. Дрожали плечи его, напрягались. Вздымалась грудь вперед мужская, сильнее кровь с уст капала. Попытка за попыткой. Кое-как к стволу спиной продвинулся. Надю к себе, рядом волок. И отпустил вдруг — скрючился от боли резкой. Рукой дрожащей за пояс схватился — пятно багровое расползаться начало. Все шире становилось, сочилась сквозь ткань кровь.

Закашлял, второй рукой к рубахе тянулся. Рвать судорожно начал, в клочья — рана алым блеснула. Васильева в стороне испуганно ахнула. Насквозь нож почти прошел. Тот самый, который Надежда вытащить не могла. Дурно девушке сделалось. Ком к горлу подступил — не от вида. От того, что руками своими это сделала. Достать лезвие пыталась, глубже втыкая в плоть живую. Мурашками тело пошло. Сильнее трясти начало. Чем же немца она лучше?

— Господи... — оглядела она рану, замерев как духа увидев. — Своими-то руками? Своими?Вынул лезвие за секунду, двигаться пытался, к воде полз, да остановила. За руку схватила, к земле опустила. Завертела головой Васильева, слезами упиваясь вновь. Убеждала себя, что не может. Не должна она немцу помогать. Убил ж своего он, пред глазами ее. Без эмоции единой на курок нажал. Нельзя спасать зверя.

— Не хочу я зверем становится, — ладонями лицо сокрыв, шептала Надя. — Не должна я так с живым...Бились в ней противоречия. Страшные бились. Никому б не пожелала подобных. Сквозь боль поползла к воде. Не своей волей. Человек за нее двигался, клятва принесенная каждому помогать, кто в беде будет. Склонилась над отражением Надя, а слезы все капали. Рукой гладь черную тронула. Тихая волна от берега отошла. Глубже руку погрузила, хотела хоть что-то ощутить, кроме того, что тело резало — к платью прикоснулась, надорвала низ одежды. И вспомнила Грица. Как хвалил, что идет Васильевой платье это. Давясь дорожками горькими, продолжала она.Для немца. Для врага заклятого.

Сквозь дрожь в воду опускала. Будто кольями тело поражало. Дрогнули плечи, солдатским кителем сокрытые. Выжимала, до бледности костяшек. Немец в оцепенении пребывал. Не в меньшей растерянности. Глазам своим не верил. Да боль отвлекла. Выдернула того. Давиться стал кровью своей. Вовремя Надя к нему тряпку приложила. Сомкнула обе руки его на ране. По карманам лазить чужим начала, не останавливал даже — нашла набор медицинский. Антибиотик был. Да тары не нашлось, чтоб растворить и выпить. Замерла Васильева, на врага глядя.

— Чего ж ниже не прошел нож... не мучилась бы, — в кулек ладони сложила, антибиотик зубами разорвала, засыпала и в воду болотную. Жуткая смесь получилась.

Глядел белокурый, глазам не веря. На руках подносила, но слезы выдавали. Медлил. Рта не раскрывал. И тут мелькнуло во взгляде его что-то несвойственное — смерть предпочел. Оперся головой, глаза закрыл. Поразила боль вновь — оскалился, да успела Надя антибиотик сунуть. Закашлялся от неожиданности немец, глазами удивленными таращился. Трясущимися руками нить в иглу вставить пыталась Надежда. Попытка за попыткой уходила. Не удавалось раз за разом. Уже гауптман вмешаться хотел, да получилось.

Утерла слезы Васильева, раскрыла ткань синюю, да сверху спиртом найденным брызнула. Зарычал мужчина, замахиваясь. Пресек взгляд пустой его. Осел к дереву, не шевелясь. Зашивать начала.

Долго возилась, но раненный не двигался. Терпел боль адскую, словно благодарил.— Гореть мне в Аду, Гриц, — блеснули слезы, скатываться стали к ране. — То ли человек я, то ли нет. Не знаю я.Наклонилась к ране, нить отгрызла. Выплюнула в сторону, да рукой протерла рот. Подобрала ткань синюю, взгляд холодный поймав — посмотрела все же. Рукой потянулся к лицу капитан — слезы стереть пытался, кровью запачкал. Отодвинулась Надя тут же, глаза прикрыв. Сглотнула ком подступивший со слезами, бинтовать продолжила. Чувствовал телом немец дрожь ее. Виду старался не подавать, только вздрагивал невольно.