1. mister burr, sir (1/1)

— Прошу прощения, вы Аарон Бёрр, сэр?Аарон замирает. Стоит неприятный вечер: в воздухе висит густой туман, а с небес покапывает холодная морось. Он одет в длинное пальто, шарф, шляпу. Он не ожидал быть узнанным на улице — в противном случае он бы отправился на карете, а не пешком.(Он ненавидит это. Ненавидит брать кареты, ненавидит контроль над каждым его движением ?ради его же блага и безопасности?, но понимает, чем он логичен и необходим. Многие говорят, что не существовало никого наподобие него, с его способностями, со времён Жанны д'Арк. И с колониями на грани революции британцы прекрасно осведомлены об этом сопоставлении.)Он мог бы солгать. Сказать ?нет?, пойти своей дорогой, и слова едва не срываются с его губ, — но провидцу никогда нельзя лгать. Заповеди, которые его дедушка твердил ему снова и снова: ?Когда ты можешь видеть будущее, когда твои слова несут такой вес, ты не можешь лгать?.Он решает дать размытый ответ:— Возможно. Смотря кто спрашивает.Мелкий, неопрятный, явно недокормленный недоносок перед ним улыбается и протягивает руку из-под слишком большого для него пальто.— Александр Гамильтон! Я к вашим услугам, сэр!Аарон смотрит на руку, но не пожимает её. Его руки надёжно спрятаны в карманах, однако он снял свои перчатки, не особо намереваясь переживать самый роковой момент жизни незнакомого человека.Александр всё ещё улыбается ему. Мгновение растягивается, но он отказывается опускать руку, и остаётся примерно полсекунды до того, чтобы эти гляделки ушли от простой бестактности к полнейшему конфузу с рассеянным извинениями, — и не успевает Аарон обдумать своё решение, как берёт Александра за руку.Это происходит моментально. Александр выглядит намного старше — сорок с лишним лет, предположил бы Аарон, — и одет в куда более подобающую одежду. Он носит очки. Он нацеливает на Аарона пистолет.Это в новинку: обычно Аарон всего лишь свидетель в своих видениях, никак не участник. Он делает шаг назад, окидывает взглядом окрестность и видит себя, стоящего в точке, куда смотрит Александр, — куда целится пистолетом. Аарон, постаревший, поднимает собственное оружие. Вдалеке он слышит мужчину, считающего до десяти, видит Александра, медленно направляющего руку в небо, видит солнечный свет, отблёскивающий от пистолета в последний момент. Он слышит два быстрых последовательных выстрела, слышит себя, выкрикивающего: ?СТОЙ?, видит падающего на землю Александра, пока сам Аарон бежит вперёд — и затем всё меркнет. Аарон моргает, и молодой, невинный Александр улыбается и качает своей рукой вверх-вниз в холодную мрачную ночь, уставившись на Аарона так, будто тот только что скрасил его день.— Я слышал о вас в Принстонском колледже…И вот опять начинаются эти ?встречу ли я свою настоящую любовь?, или ?где я добьюсь успеха?, или ?буду ли я богатым?, или ?буду ли я значимым?, или ?проживу ли я долгую и счастливую жизнь? — всякие мелкие, незначительные вещи, которые люди всегда хотят знать. Они никогда не меняются. Подача, формулировка — конечно, но, в той или иной степени, они все хотят одного…— Я пытался поступить на ускоренный курс обучения, но разошёлся во взглядах с одним из ваших людей…Аарон замирает.Что?— …ударил его, я не особо помню, сэр, он занимается финансами?— Ты ударил казначея? — выпаливает Аарон.— Да! — Он будто гордится собой. — Я хотел сделать то же, что и вы, выпуститься через два года и…И Аарон ощущает на себе волну облегчения. Александр Гамильтон, маленький дорогой Александр Гамильтон, который знал его имя, который нашёл его на улице, хотел поговорить с ним о его образовании в колледже, его учёбе, поступлении и тупом казначее (Аарон-то знает: они отказали одиннадцатилетнему ему, но он им задал через год).Кто-то действительно хотел поговорить с ним, ничего от него не требуя.Александр делает паузу для вдоха, и Аарон пользуется моментом:

— Могу я купить тебе выпить?Александр сглатывает.— Было бы неплохо.Аарон не может не заметить его худобу, с какой лёгкостью его смогут сломать пополам, какие голодные у него глаза. ?С таким голодом никогда не насытишься?, — думает Аарон и чуть не вздрагивает поневоле.Зато он может помочь с морозом и физическим голодом. Из ближайших таверн на ум ему приходит ?Голова Королевы?, которая, как ни смешно, фактически принадлежит Сынам свободы. Правда, ей заведуют более вменяемые участники, которые хотя бы понимают его положение и докучают ему куда меньше, чем отребье в других барах.Он задаёт тон беседы. Александр её поддерживает, поднимает тему войны, начинает болтать о всех своих мечтах, надеждах и целях в жизни и, похоже, не возражает, что Аарон только слушает, практически не внося в диалог ничего, кроме улыбки и кивка головой. Аарону всё ещё легко на душе от того, как приятно дать словам омывать его без какой-либо нужды вести разговор.Когда они добираются до таверны, Аарон улыбается мужчине за стойкой и идёт к привычному ему столику, скрывающемуся далеко в одном из углов в стороне от завсегдатаев. Это место оставляют ему — Аарон посещает это заведение намного чаще, чем хотелось бы признавать. Владелец, Сэмюэл Фронсес, — человек проницательный и разумный, уважающий необходимость Аарона в уединении всякий раз, как тот бывает на людях. Пусть сегодня в таверне не особо людно, с учётом того, что она прилегает к Кунтис-Слип и, соответственно, набережной, обычно она переполнена; так что роскошь в виде дальнего столика — это славно.У них есть сытная еда и пиво — большего Аарону и не нужно. Он не упускает из виду неуверенность Александра, заказывая два блюда; как тот разом выпивает половину первой кружки пива, когда её приносят, и, похоже, чуть не давится ею; как все его движения становятся более резкими и дёргаными. Аарон мельком гадает, когда Александр в последний раз ел и не смущает ли его возможность позволить себе такую приличную еду. Сам Аарон уже переборол чувство зазрения совести, приходящее с принятием даров; несмотря на его удобное положение и целевой фонд, многие люди настаивают на чести в подношениях провидцу и не принимают деньги или ?нет? за ответ.Все всегда чего-то хотят.Ему интересно, что о нём думает Александр, интересно, что происходит у юноши в голове.Приносят еду, Александр зарывается в неё, и в попытке не дать ему подавиться из-за желания болтать и поглощать еду одновременно Аарон пытается заполнить тишину. Сначала несколько велеречиво, поскольку болтать попусту он не привык, однако он начинает изучать право и знает достаточно многогранных, но не связанных с политикой тем для разговора, которые может обсуждать не ограничивая себя. Английское общее право было гениальным творением, сложенным за несколько лет, полным богатой истории и прецедента, и Аарон только начинает познавать его квинтэссенцию — об этом он и говорит. Он подмечает, что, вероятно, Александр может тоже захотеть стать адвокатом — болтать ему определённо нравится. Это забавляет Александра.Они доедают ужин, допивают вторые кружки пива. Разговор переходит от права к политике, к революции, и Аарон всё ещё им наслаждается, несмотря на необходимость сменять тему при неудобных вопросах, находящих каждый раз, когда Александр даёт ему слово… И в этот момент дверь распахивается, и в бар заваливаются трое довольно пьяных болванов.Геркулес Маллиган — поставщик ткани и ярый Сын свободы. Джон Лоуренс — сын богатого землевладельца и члена Временного Конгресса Генри Лоуренса. И новое лицо — кто-то, затесавшийся между ними, говорящий на исковерканном английском с сильным французским акцентом. Аарон почти что закрывает глаза и начинает молиться, когда те направляются вглубь таверны, но, к наивеличайшему счастью, они садятся за соседний столик. Александр окидывает их любопытным взглядом; на какой-то миг Аарону кажется, что они в безопасности, как вдруг Лоуренс замечает их.— Это ли не вундеркинд Принстонского колледжа!Он пихает локтем француза и Маллигана, и теперь все трое глядят на Аарона с Александром. ?Аарон Бёрр!? — восклицает Маллиган. Лоуренс смеётся, но взгляд у него тяжёлый. Аарон прекрасно понимает, что немногие юные Сыны свободы с пониманием относятся к его уникальному жизненному положению, балансу, который ему необходимо сохранять, и что его ночь сейчас вполне может измениться к худшему.Аарон сдержанно кивает им, но ничего не отвечает. Лоуренс продолжает гнуть свою линию:— Ну же, поделись с нами мудростью! Это первая ночь месье Лафайета в колониях, дай ему хоть что-нибудь на память!Аарон поднимает бровь.— Давай, Бёрр! — кричит или, пожалуй, говорит Маллиган, слишком пьяный, чтобы контролировать собственный голос. Таверна затихает, все глядят на них.— Я лишь хочу посоветовать говорить менее громко, особенно на темы, о которых вы так склонны кричать, — наконец-то говорит Аарон. — Лично я собираюсь закончить мою трапезу и отправиться сегодня домой не подвергнутым нападкам.Несмотря на его слова, Лоуренс не отступает:

— Революция неизбежна, Бёрр, ты для чего тянешь время?И потом у Александра, милого Александра, бегающего взглядом между двумя юношами, на лице мелькает искра осмысления. Он встаёт — возможно, чуть более пьяный, чем ожидал, потому что его стул чуть не опрокидывается, — смотрит Аарону прямо в глаза и спрашивает:— Бёрр, чему ты следуешь, если ничто не отстаиваешь?Аарон на мгновение впадает в ступор, пока странная смесь стыда, унижения и ярости переполняет его. Вдруг он резко поднимается и задвигает свой стул.

— Я вижу лишь смерть, — говорит он, указывая, что последнее слово будет за ним. Видимо, он тоже говорил слишком громко, так как затихает вся таверна, а слова словно растут и откликаются в его голове, набирая силу. Он боится, что завтра их будут повторять из каждого угла, принимая за пророчество, когда на деле они простая истина: его дар, судя по всему, ограничен в способности видеть гибели людей, и как правило, только когда его кожа касается их собственной.Он не в силах терпеть ни покоя, ни затишья — нарушает их, устремляясь прочь, не удосуживаясь оглянуться назад. Еду и напитки запишут ему на счёт; хотя он сомневается, что Фронсес заставит его платить, когда услышит, что произошло. Александр хорошо поладит с этими тремя, он не мог ни на секунду заткнуться о Революции: Революция то, Революция сё… Теперь его нескончаемый поток слов кажется угнетающим, Аарону хочется подышать свежим воздухом и уйти. Не успев должным образом надеть шарф и шляпу, он оказывается на улице под уже слабым дождём; и стоит ему закончить на ходу натягивать верхнюю одежду, как чужая рука ловит его собственную, рывком останавливая.Дыхание на секунду перехватывает, но никакого нового видения не появляется — стало быть, это кто-то, кого он уже касался. Он оборачивается, хотя знает, кто это, не успев посмотреть, — Александр Гамильтон стоит под дождём, смотря на него с понимающим и, похоже, сочувственным выражением лица.— Прости, я слегка перегнул палку, я не хотел давить, — говорит Александр. — Я просто… как ты это терпишь — сохраняешь нейтралитет?— Я прожил дольше большинства провидцев, записанных в истории, — отмечает Аарон. — И никто пока особо не пытался меня убить.— Революция правда неизбежна, — отвечает Александр. — Они придут за тобой рано или поздно, британцы, Континентальная армия — неважно. Кто-то либо не станет доверять тебе, либо не будет уверен, что враг ещё не перехватил тебя на свою сторону. Так почему бы тебе не выбрать, пока кто-нибудь не выбрал за тебя?— Я не хочу, чтобы меня втягивали в этот хаос. Я не смогу предложить любой из сторон то, что от меня будут требовать. И я не собираюсь становиться мишенью. Не думаю, что война будет приятна мне, кому угодно.— У тебя не будет выбора! Разве тебе не кажется, что происходящее это… оно неправильно, разве ты не веришь… — И преданное выражение вновь вспыхивает на лице Александра: такая невинная, нескрываемая обида, будто сама идея того, что Бёрр не хочет занимать позицию, разбивает ему сердце. Аарон не сдерживает недовольства:— Да, я считаю, что нынешняя ситуация ужасна, да, я считаю, что у британцев давно нет пути назад при текущей оккупации Бостона и Принудительных актах, и вообще, империи рушатся, и британская отживает свои последние дни; да, я считаю, что эти колонии не только будут сражаться за революцию, но, вероятно, даже победят в ней и, возможно, не уничтожат себя в процессе, но, если честно, я надеюсь, что так произойдёт потому, что, может быть, тогда все прекратят приставать ко мне и я смогу жить спокойно, как абсолютно нормальный гражданин, изучать право и иметь хоть каплю контроля над моей собственной жизнью.Тишина. Аарон чувствует ком в горле.— Моя жизнь не принадлежала мне с тех пор, как я был утверждён как… утверждён в четыре года. Каждое сказанное мной слово несёт вес, каждый косой взгляд, люди, с которыми я общаюсь, высказанные мной мнения — их всех разбирают, анализируют и запоминают. У них есть сила. Так что я осторожно выбираю слова.Что иронично при том, как он только что раскрыл душу полному незнакомцу, рассказав больше, чем кому-либо за всю жизнь. Кроме того, он сегодня сказал больше слов, чем, пожалуй, за весь прошлый месяц.Александр снова берёт его за руку и сжимает её.— Ну тогда, я буду сражаться. Я буду сражаться, чтобы вы были свободны, мистер Бёрр, сэр.Аарон едва не рассмеивается, потому что такой фразой только бы ужасный, наглый ухажёр соблазнял девушку, однако он видит в глазах Александра абсолютную искренность.— Маллиган… Геркулес Маллиган, там в баре, его семья сдаёт комнаты в аренду. Если пойдёшь и поговоришь с этими тремя подольше, я уверен, ты вскоре найдёшь жильё. Они живут рядом с Королевским колледжем, он пусть и не Принстонский, зато не имеет казначея, которого ты ударил, — говорит Аарон. — Пока мы сидим и ждём начала революции, ты можешь заодно начать получать образование. Я бы сказал, чтобы держаться подальше от неприятностей, но…Александр улыбается.— Обещаю, я попаду в неприятности, только если другой человек серьёзно заслужил этого.— Неправда. Но ты не убьёшься, по крайней мере, не до того как увидишь, как все твои великие революционные идеи вступят в силу.— Хорошо знать, — говорит Александр, а в его глазах мелькает озорство, и у Аарона сердце замирает, едва он понимает, насколько плохой идеей было сказать ему это.— Иди, спрячься от дождя, присоединись к своим друзьям, напейся и болтай о революции, будь молодым и глупым, наслаждайся жизнью, — отвечает Аарон. — Мы вскоре опять пересечёмся.Александр упирает руки в боки и довольно ухмыляется.— Потому что ты предвидел это?— Потому что ты слишком упрям, чтобы оставить меня в покое, тем более что теперь ты знаешь, где я живу.— Ты живёшь здесь?— В конце улицы, — говорит Аарон. И он почти, почти приглашает Александра к себе остаться на ночь в его гостевой, почти убеждает себя, что завтра утром не будет никаких вопросов; что если хоть один из тысячи следящих за ним глаз заметит и доложит об Александре британцам, то у него не будет проблем, не будут подняты вопросы о том, является ли он шпионом, его не поместят под домашний арест, а Александра не уведут и, скорее всего, убьют.(Ну, не из-за одной ночи. Но Аарону также не надо быть провидцем, чтобы знать, что если он позволит Александру остаться, то ему будет трудно сказать ?нет? в следующий раз. Его воображение уже рисует ночи, проводимые то за непринуждённой беседой, тоза жарким спором, или Александра, сгорбившегося над столом, небрежно пишущего, пока свечи затухают, а Аарон приносит им обоим чай и блюдце с печеньем. Всё это кажется таким настоящим, что на мгновение Аарону чудится, словно это очередное видение, а не он, просто мечтающий, жаждущий, чтобы это было правдой.)— Ну, — говорит Александр, — мне, пожалуй, не стоит тебя задерживать.И затем он улыбается и разворачивается, чтобы вернуться в бар. Аарон стоит посреди улицы целую минуту, наблюдая за его удаляющимся силуэтом, пока осознание снисходит на него: он убьёт этого человека, он загасит этот огонь; почти не сомневается, что это предопределено жизнью — он будем тем, кто убьёт Александра Гамильтона.Он практически благодарен в каком-то глупом, эгоистичном смысле, ибо это значит, что Александр будет в безопасности, значит, что никто другой не причинит ему вреда, что Аарону не придётся волноваться, что этот идиот умрёт. Аарон всегда сможет просто решить не стрелять в него, и пока Аарон не захочет его застрелить, ну, Гамильтона не застрелят.И всё же какая-то странная смесь жжения и вины залегает у него внутри по пути домой.***Александр не может заткнуться, хоть убейте.Он переезжает к Маллиганам. Аарон всё равно продолжает постоянно ужинать с ним в ?Голове Королевы? — хотя бы потому, что так он убеждается, что Александр ест; но ему стоит быть поосторожнее с этим с учётом того, насколько болтливым тот становится и привлекающим внимание. Одним утром британский офицер — Аарон перестал запоминать их имена, поскольку они сменяются раз в неделю — швыряет ему на стол памфлет под названием ?Опровергнутый фермер? и спрашивает весьма обвинительным тоном, не его ли дружок написал это?Аарон со свойственной ему самоуверенностью лишь приподнимает бровь и говорит, что никогда раньше не видел этот памфлет, но, изучив содержание, не может не признать его довольно забавным.Офицер не выглядит ни капли позабавленным, но британские офицеры нынче вообще редко тешатся его действиями. На малейшие его движения реагируют с огромным подозрением, тогда как голос Александра всё сильнее, сильнее и сильнее пробирается ему под кожу: почему бы ему не выбрать, пока кто-нибудь не выбрал за него? Аарон порой задумывается, не использует ли он свои способности как оправдание, не зазнаётся ли он, дожидаясь своих непостоянных озарений перед принятием решений, ведь один имеет роскошь знать с полной уверенностью, что окажется на правильной стороне. Ему не удаётся понять, как Александр делает это — как он отдаётся делам с такой страстью и уверенностью; как, какими бы высокими ни были ставки, он словно бы каждый раз выигрывает. Аарон бы боялся за его жизнь, не знай он, что она в полной безопасности и целиком зависит от него одного.?Я не стою месте, я жду момента?, — напоминает себе Аарон.***Он больше не может ждать: прибывают новости о битвах при Лексингтоне и Конкорде, и перед его глазами встаёт одно из редких озарений, в котором за ним идут британцы; из-за этого он сбегает из дома с целью вступить в Континентальную армию. Его отправляют в Квебек, решают, что безопаснее будет держать Аарона вдали от эпицентра сражения, чем рисковать его свободой. Он признателен. Он постоянно носит свои перчатки и удачно избегает большинства физических контактов, благодаря чему не вынужден без конца переживать смерти солдат вокруг.Он пожимает руку генералу Монтгомери при их первой встрече, видит, что его убьют пушечным выстрелом в метель во время штурма Монреаля. В период подготовки города к обороне Аарона не покидает напряжение. Тридцатого декабря, с приходом метели, он сообщает Монтгомери. Монтгомери на протяжении нескольких минут смотрит в никуда, после чего отвечает, что всё равно пойдёт в атаку. Он готовит приказы для полковника Арнольда встать во главу, ибо не может отказаться от этой битвы, в которой они могут одержать победу, просто чтобы сохранить свою жизнь. Он отправляет Аарона на своей самой быстрой лошади уехать подальше оттуда и воссоединиться с войсками Вашингтона в штатах в ожидании перевода — ведь вероятность пленения Аарона намного серьёзнее сохранения собственной жизни.Впервые Аарон испытывает чудовищную вину за свой дар и такую же чудовищную беспомощность. Он ненавидит это.Они терпят поражение, многие убиты, ещё больше солдат попадает в плен, а Аарон в целостности и сохранности добирается до войск Вашингтона.***— Ваше превосходительство.— Кто вы?— Аарон Бёрр, сэр.Вашингтон заметно напрягается: видимо, он узнаёт его имя. Ну конечно он узнаёт его имя — в колониях нет никого, кто не узнал бы.Аарон продолжает:— Разрешите изложить мои доводы?— Слушаю.— Сэр, я служил капитаном под командованием генерала Монтгомери, пока его не застрелили в Квебеке, и, что ж… — Вашингтон не отрывает от него взгляда, отчего Аарон неожиданно для себя волнуется. — У меня есть несколько вопросов, пара предложений, я мог бы…Мог бы что? Пожимать людям руки, чтобы увидеть, где они умрут, использовать это с целью получить проблески мест следующих сражений и проверить, насколько там всё плохо? Помочь разработать стратегию ценой его — пусть и извращённого — понятия морали и честности? Использовать свои способности, чтобы помочь им сжульничать?Что бы сделал Александр? Что бы Александр сказал, если бы увидел его здесь, предлагающим, раздающим свой дар, и из-за чего? Из-за чувства вины, вызванного спасением его Монтгомери? Из-за невыносимой досады, что он ничего не может сделать?Вашингтон по-прежнему смотрит на него. Молчание затягивается, пока генерал наконец не говорит:— Буду с вами откровенен, мистер Бёрр: я осведомлён о масштабности ваших способностей, а также о вашем уклончивом поведении. Это вынуждает меня поставить под сомнение мотивы, стоящие за тем, что вы сейчас предлагаете.— Я очень уважал генерала Монтгомери, сэр, и я видел, как он шёл в бой, зная о собственной смерти. — Взгляд Вашингтона внезапно мрачнеет: Аарон понимает, что неправильно подобрал слова, но продолжает: — И я не хочу, чтобы хоть единая жертва этой войны оказалась напрасной или неоправданной.— Ваше превосходительство, вы меня вызывали?Сердце Аарона чуть не останавливается — Александр находится прямо здесь, поддерживает один из пологов палатки, суетясь на пороге.Вашингтон улыбается и заметно расслабляется.— Гамильтон, входите. Вы знакомы с Бёрром?— Мы вечно пересекаемся, — отвечает Аарон одновременно с Александром и повторяет его улыбку.(Только потом он осознаёт, что Александр, возможно, вспоминал их первую встречу, во время которой Аарон сказал, что они ещё пересекутся; что для Александра эти слова тогда правда значили намного больше, чем для него. Аарона это не волнует — он более чем рад пересекаться с ним снова и снова.)— Бёрр?— Сэр?— Закрой за собой дверь.Аарон не уверен, облегчён или разочарован он тем, что, видимо, всё-таки не станет творить только что предложенное им самим безумие, что ему всё-таки не придётся наблюдать смерть за смертью, просто чтобы внести долю надежды в эту кажущуюся безвыигрышной войну.***В конце концов Аарона производят в подполковника, и он пожимает руку каждому своему солдату, принимая к сведению любые проблески информации о надвигающихся столкновениях и пытаясь игнорировать все видения о смертях. Огромное число людей умрёт задолго после войны: некоторые мирно, в окружении семьи, некоторые напиваясь в одиночестве, проклиная свои жизни, некоторые в более тяжёлых обстоятельствах — но они переживут войну. Это придаёт ему уверенности. Аарону приходится положиться на собственные навыки, собственные наблюдения, и он отдаёт приказы как любой другой человек, а не провидец. Оставляет лёгкий осадок лишь то, что практически все будут воспринимать его успехи как результат его способностей, а не мужества и силы духа.Аарон становится национальным героем, пусть Вашингтон и отказывается благодарить его за какие-либо старания. Он старается не позволять ярости брать над собой верх — старается думать о том, как несомненно горд Александр, что он не просто выбрал сторону, но и всецело посвятил себя ей. Некоторые считают, что общеизвестность факта сражения Аарона на стороне Революции невероятно помогает сомневающимся лоялистам переосмыслить свои идеи; факт того, что американский провидец выбрал Америку, вселяет во всех веру в победу на этой войне. Аарон становится де-факто командиром дополнительного континентального полка Вильяма Малкольма, успешно отбивает больше ночных британских налётов, чем можно сосчитать, а также помогает подавить мятеж в Вэлли-Фордж.Дела идут хорошо до лета, пока Чарльз Ли не совершает глупую ошибку и ещё более глупую атаку на арьергард генерала Чарльза Корнуоллиса, из-за чего полку Аарона приходится спешить на подмогу. Аарон начинает узнавать окружение, узнавать место, тени, солнечный свет и тяжёлую атмосферу в воздухе. Не успевает он что-нибудь крикнуть, как застывает. Страх и воспоминания о смертях снова и снова всплывают в его голове, по воздуху разносятся вопли, а он уже теряет сознание, не может думать ни о чём, помимо своего ужасного поражения, и молится, чтобы кто-нибудь убил его до того, как его успеют взять в плен.Следующим он видит медицинскую палатку и Александра, стоящего над ним. Аарон моргает, но тот, похоже, не замечает его пробуждения, поэтому продолжает неподвижно лежать в надежде, что Александр просто уйдёт. Проходит полчаса, но он всё ещё здесь.— Тебе разве не надо заниматься своими обязанностями? — наконец сипит Аарон.Александр сразу переключает всё внимание на него.— Я и занимаюсь. Вся Континентальная армия сейчас беспокоится из-за того, что мы едва не убили нашего провидца.— Я переживу войну, — говорит Аарон.— Что ж, никто из нас не может об этом знать! — Глаза Александра вспыхивают, а сам он открывает рот, готовый разразиться гневной тирадой. Аарон его перебивает:— Ну, теперь знаете.Александр даже не удостаивает это ответом — просто разворачивается на каблуках и уходит. Аарон не может винить его: он получил информацию, ради которой приходил. Прочие адъютанты навещают и проверяют его, и вскоре он уже в состоянии переместиться обратно в свою палатку.Джон Лоуренс вызывает Чарльза Ли на дуэль. Ли сразу же втайне под покровом ночи приходит к Аарону спросить, выиграет ли он. Аарон, слишком уставший, чтобы отказать, просто берёт его за руку и говорит, что он не погибнет на дуэли.Видимо, Александр каким-то образом узнаёт об этом, потому что на следующий день он, полный ярости, приходит в палату Аарона, даже не пытаясь узнать, что тот увидел, а просто негодуя, что Аарон использует свои способности ради чего-то настолько жалкого и, что хуже, чтобы помочь врагу. Аарон чуть не рассмеивается над этим: Чарльз Ли им не враг. Он идиот, наделавший ошибок, но это не значит, что его надо прирезать за них…— Сколько людей погибло из-за некомпетентности Ли? — кричит на него Александр.Аарон вздыхает. То есть у него не получится отговорить Александра, и, честно говоря, он сомневается, стоит ли вообще. Но он не будет собой, если не попробует:— Хорошо, — говорит Аарон. — Ты это хочешь сделать? Тебе недостаточно кровопролитий? Недостаточно…И вдруг его чуть не сгибает пополам и тошнит от нахлынувших видений: о солдатах, умирающих на поле битвы, на тысячах разных полях битвы. Теперь он не может отличить, что из его воспоминаний, что — из чужих, а что ещё даже не успело случиться. Он точно бы уже лежал на земле, если бы Александр не подхватил его.— Это он с тобой сделал, — говорит Александр — его голос зол, низок и хрипл. Аарон едва не прикусывает язык, подавляя приступ истерики.— Я сам сделал это с собой, Александр. Я пожал руку каждому своему солдату, чтобы… чтобы… — И видения о смертях чуть не поглощают его снова.Александр глядит на него широко распахнутыми глазами.— Ты не сделал этого.— Сделал.— Как ты мог… — Аарон чувствует, как всё его тело немеет. — Как ты мог так поступить с собой? — Под конец фразы голос Александра срывается; Аарону почти стыдно за обволакивающее его головокружительное облегчение.— Немногие в курсе значимости рукопожатия со мной, — произносит Аарон (Александру он всё рассказал ещё до войны, когда они были друзьями, время от времени ужинающими вместе. Александр тогда не сдержал любопытства и не побоялся спросить, почему Аарон всегда носит перчатки и в целом избегает физического контакта с людьми. К счастью, Александр не поинтересовался, что тот увидел, когда они впервые пожали руки). — Кроме того, неужели ты бы поступил иначе?Александр выглядит стиснутым между желанием возразить и осознанием полной правоты Аарона.— Аарон, пообещаешь мне кое-что? — наконец-то спрашивает Александр.— Смотря о чём ты попросишь.Это вызывает у него смешок.— Больше… больше никогда так с собой не делай.— Я не могу этого пообещать, — признаёт он. — В какие-то дни всё нормально, в какие-то — я еле хожу. Думаю, вскоре от меня не будет никакого толку.Глаза Александра расширяются ещё пуще, и Аарон тотчас осознаёт, что сказал это совсем не к месту, что это лишние переживания и хлопоты, которые адъютанту генерала Джорджа Вашингтона не нужны.На следующей неделе Аарон идёт к Вашингтону и выражает беспокойство насчёт того, что его здоровье помешает ему являться активным участником Континентальной армии. Он уходит в отставку, так что Вашингтон назначает ему задания, связанные с выполнением разведывательных миссий, которые он охотно принимает. Он возвращается домой.***Чарльз Ли и его секундант Эван Эдвардс являются на дуэль. Джон Лоуренс подстреливает Ли в бок. Как и предсказывал Аарон, Ли не умирает.Аарон старается не испытывать радости и ликования, когда слышит, что Вашингтон отчитал Гамильтона и отправил того домой к его новой жене, что Александра тоже будут держать в безопасности вдали от всех ужасов и кровопролитий войны. Для Аарона даже не имеет значения, что он знает, что Гамильтон переживёт всё это и будет жить, пока корни его волос не начнут седеть; сложно не беспокоиться, когда ему каждый день угрожает опасность.***Разумеется, Александр избегает войны недолго. Он возвращается, ему даже назначают собственный батальон под командование. А ведь всё так хорошо начиналось.***Война заканчивается. Аарон на определённом этапе жизни влюбляется и остепеняется. Её зовут Феодосия, она была замужем за британским офицером, но поддерживала идею независимости колоний с момента её зарождения. Соответственно, она грамотный дипломат, водится с представителями высшего общества и демонстрирует наивысшую изящность и утончённые манеры. Аарон понимает её, как никто другой. Она десятью годами старше, но его это не очень-то волнует. Он каждый день обменивался с ней письмами, навещал её в Нью-Джерси, отчаянно игнорировал тот факт, что она умрёт в мучениях ввиду какого-то неизлечимого заболевания, но не знал когда.Они женятся в 1782 году. Аарону всё ещё с трудом верится, что война окончена, что они выжили, что они выиграли. Они переезжают из Филадельфии обратно в Нью-Йорк, где Аарон заводит небольшую адвокатскую практику. Александр следует его совету и становится адвокатом, что ему кажется очень забавным, поскольку Александр на заседаниях будет болтать часами напролёт, порой к величайшему разочарованию судьи. Они работают рука об руку, советуются, казалось, насчёт каждого дела. Аарон добивается тех самых ночей, полных бесед и споров, и отказывающегося уходить домой Александра, ведь ему что-то ещё нужно дописать. Это приятно. Никто не заставляет его изрекать великие пророчества, словно весь мир решил, что он сделал достаточно.(Он продолжал, однако, вносить существенный вклад даже после ухода из армии. Его интеллект использовали надлежащим образом, он даже ещё раз оказался втянут в борьбу, собрал группу студентов Йельского университета в Нью-Хейвене и успешно отбил британское наступление. Америка гордится им и его заслугами. А теперь, когда война окончена, все слишком опьянены собственными успехами, чтобы хотеть докучать провидцу. Это лучшее благословение, о котором он мог просить.)?Я буду сражаться, чтобы вы были свободны, мистер Бёрр, сэр?, — однажды сказал ему Гамильтон. Он боролся за свою свободу сам и пусть и самую малость, но гордился этим.