Туман (1/1)

Чувствуется кислый овчинный запах. Он стоял, вероятно, весь день, но вот сейчас, когда только морской ветер встал ему в противовес, не грех было и поморщиться. Досадно. Маленькие тусклые глаза не дают двинутся, и скачут, разжигаются в них холодные огоньки.Александр привык привыкать. И к слаженности привык, и к сдержанности. К чувству, - знанию, - что на этом корабле он враг. Но вот сейчас он не знает, что чувствовать.К его шее часто приставляли сабли, можно ли было сравнивать ситуации? Сейчас, например, потушенный фонарь, который и дым весь свой уже давно выпустил, стоял смирно, только маленькая дверца тихонько, как в насмешку, скрипела и дергалась туда-сюда. Хорошо ночью в море - освещением сгодится и луна. Поэты красивее описывали безоблачную ночь: таинственную, тихую и романтичную. Неужто врали? Сейчас только едкий страх и нарастающее любопытство держит Гамильтона на ногах, пока капитан корабля сжимает рукоять своего клинка, сильнее вдавливая металл, обледеневший под ветром, к его шее.Александр ненавидел Джефферсона. Когда еще маленьким пареньком увидел в руках Томаса оружие - возненавидел. Постоянно говорил, что у пиратов руки по локоть в крови, и хотел быть правым. Возможно, он боялся. Да, не скрывая пренебрежение, боялся, как будто стоял перед голодной псиной, пытаясь предугадать, куда она прыгнет.Джефферсон был старше, сильнее и хитрее. Это злило Гамильтона. Но куда же сейчас делась эта злость? Когда его прижимают к борту, когда особенно сильные волны бьют по лакированному дереву, брызгая соленой водой в его спину, почему настроение меняется?Он мелко дрожит: и без того тонкие рукава его рубашки прилипли к коже. Кажется, собирается туман. А может, это его зрение подводит его; в любом случае, это самое малое, с чем он может попрощаться, пока его переправляют на другой край мира.У Томаса кудри почти почернели от влаги, что странно, Александр не видел, чтобы он спускался на воду. Парень в принципе не хочет думать, почему стал чаще следить за ним.

Его забавляла абсурдность ситуации, но открыто улыбаться, когда Джефферсон в упор смотрел на него, он все же не решался. Гордость гордостью, а головы лишаться желания не было.Капитан внезапно смягчился - ослабил давление сабли и даже перестал хмурится. Но злые холодные огоньки в глазах никуда не пропали, только теперь в смятении метались, как метается блеск железа на солнце. Грубая смуглая рука, вся в рубцах и морщинах, потянулась к лицу Гамильтона, и тот, чуть сощурившись, в секунду перевел на нее глаза.Кончиками пальцев Томас поддел прядку чужих волос. Александр был уверен, что сейчас Джефферсон потянет ее со злости, но ничего не произошло. Как будто мужчина, перебирая непослушные волосы, вспомнил о чем-то, или задумался внезапно, или черт его знает что он мог сделать.Гамильтон позволил себе подумать, что его отпустят с миром, но сию же секунду холодный клинок оставил болезненый рубец на бледной шее. Небольшие капли крови измазали белую рубашку. Парень зашипел. Соленый воздух так и просачивался в оставленную рану, шатая нервы, усиливая боль.- Пока ты платишь мне, - Томас положил руку совсем рядом с местом, где мертвой хваткой Александр схватился за борт, - я могу защитить тебя не только от своей команды, но и от себя.Корабль со скрипом пошатнулся. Джефферсон наклонился почти вплотную, ближе к чужому уху; Гамильтон незнамо зачем опустил голову, плотно сжимая губы.- Скоро твое путешествие закончится. Только сойдешь с помоста, Александр - жди мою шпагу меж своих лопаток, - несильный толчок согнутым пальцем пришелся на солнечное сплетение.Гамильтон закрыл глаза, и уже через несколько секунд, пока он слышал тяжелые удаляющиеся шаги, сердце успокоило свой ритм.

На палубе он остался один.