3. Временные рамки и несвоевременные явления (1/1)

Где твоё плечо, моё небо в осадках,Где твоё плечо, я хотела поплакать. ?Дни бесцветной патокой текут друг за другом, затягивая в болото рутины.Женя привычно-естественно-на-износ работает целыми днями и просто живет. Просто?— как будто ничего не случилось. Как будто не ревела в подушку несколько ночей подряд, оплакивая навсегда неслучившееся и вдребезги расколотое счастье. Кто там говорит, что разбивать?— на удачу?Илья по старой (не)доброй традиции берет одно за другим ночные дежурства и просто пытается выжить?— без нее, но с удушающим чувством вины.И, видя изо дня в день Женю в лабиринтах больничных коридоров, уже и не верит, что совсем недавно между ними было что-то. Что совсем недавно звал ее замуж, что совсем недавно выбирал обручальные кольца в ювелирном и томительно-жадно ждал заветной даты, когда штамп в паспорте навсегда предельно-ясно обозначит их принадлежность друг другу.Чужая. Угасшая. Выгоревшая.Его заученное ?Жень? разбивается об ее арктически-ледяное ?Илья Анатольевич?. Вспышки воспоминаний о них?— о спаянное, невыносимо-изматывающее чувство вины и сомнения в ее и своей правоте.Право на счастье лопнуло мыльным пузырем, схлопнулось ярким воздушным шариком?— осталось целое ни-че-го.Его самого без нее не осталось.---Каменная выдержка осыпается гранитной крошкой; слезы застилают глаза затуманивающей влагой.Ромку привозят по ?Скорой? со сложным переломом. Катался с приятелями на скейтах?— и вот результат. Рассматривая рентгеновские снимки, Женя пытается втолковать сыну, что спасти его ногу может только один врач?— Илья Анатольевич Соколов; Ромка только отворачивается и презрительно фыркает:—?Твой Илья только и может, что все портить!От предельной усталости, страха, злости в горле тяжелый ком?— и непонятно даже, чего хочется больше, разреветься или накричать на заупрямившегося совсем невовремя сына.—?Не ?твой Илья?, а Илья Анатольевич! —?обрубает на корню зародившийся бунт.Евгения Павловна Королева?— вовсе не железная леди из крутых фильмов про супервумен; Евгения Павловна Королева?— всего лишь разбитая, измученная до крайности женщина, не знающая, на кого опереться. Пытающаяся выживать одна. Уже второй раз собирающая из осколков в хлам разбитое сердце. Обрастающая непрошибаемо-твердой броней.Сталь закаляется.---А потом он находит Женю тихо всхлипывающей в ординаторской над ворохом каких-то бумажек. Из последних сил пытается не-пересечь эту отчужденно-жесткую границу, которую сам же провел между ними, не желая мучить ни ее, ни себя. Но.Но когда она, пробормотав сдавленное ?спасибо за Ромку?, резко отворачивается к окну, а безупречно-ровный голос уходит на всхлип, застывшие ледники в груди плавятся от обжигающей сочувственной боли. И сам себе не отдавая отчета, что же он, черт возьми, творит, и что с ними будет дальше, он просто обходит стол и обнимает ее.Просто обнимает.А она просто прижимается безнадежно мокрой щекой, смазывая белизну халата потеками туши вперемешку со слезами. Просто всхлипывает беззащитно-тихо, а у него от этой безнадежной негромкости что-то мучительно-необратимо рушится на уровне подреберья?— и сейчас это не менее страшно, чем та проклятая ночь, навсегда отделившая их друг от друга.Слова выцветают в своей полной бессмысленности и бесполезности; в сотни раз уместней и искренней?— его мягко-поглаживающее движение по линии ее вздрагивающих плеч, такое успокаивающе-убаюкивающее и безмерно нужное сейчас. И, отчаянно вцепившись в него, Женя сейчас?— впервые за эти изматывающе-бесконечные дни?— уже почти готова сдаться, вспомнить?— про них, про все, что было. Но.—?Илюша, нас уже ждут, опоздаем.Вика вваливается в ординаторскую хамски-естественно, без стука, но с нагловатой улыбкой на пухлых вишневых губах.—?Простите, что помешала, Евгения Павловна,?— голос искрит пренебрежительным сарказмом, а во взгляде?— неприкрытое превосходство над ней, жалкой, совсем не юной и истрепанной до бессилия.—?Вик, подожди меня на улице,?— и едва ли не впервые на Жениной памяти в голосе Ильи прорезаются раздраженно-металлические нотки. Еще в последнем жадно-вбирающем жесте ласково придерживает ладонью ее спину, но Женя, вскинувшись, сбрасывает его руку и поднимается рывком, больше всего надеясь, что в полумраке от настольной лампы Вика не заметит ни поплывшего макияжа, ни заплаканных глаз.—?Не стоит, Илья Анатольевич, я уже ухожу,?— чеканит сдержанной сухостью, глядя мимо него.—?Жень! —?летит вслед отчаянной птицей. Приглушенный хлопок закрывшейся двери отрезает тихие секунды резче скальпеля. —?Жень, подожди!Ловит ее уже в коридоре. Придерживает за локоть и смотрит потерянным щенком.—?Жень, я хотел объяснить… мы с Викой просто…Королева осторожно высвобождает руку из его пальцев и смотрит с Ледовитым океаном в своих прозрачно-зеленых. Фразами рубит?— словно режет по живому без всякой анестезии.—?Не трудитесь, Илья Анатольевич. Мы теперь чужие люди, и меня совершенно не должно волновать, что у вас с Викой.Уходит тоже очень по-королевски?— с идеально-прямой спиной и не оборачиваясь.Почти исчезнувшая несколько минут назад пропасть между ними достигает размеров Марианской впадины.Впервые за эти мучительно-долгие дни Илья осознает, что значит больно.