Немного мести (1/1)

Ладно! Я: а) – отомщу, б) – скоро отомщу и в) – страшно отомщу.Прибыль. Снова прибыль. Состояние, заработанное на торговле льдом, росло, но…Перемазанные чернилами пальцы бессильно скользнули по аккуратно выведенным в колонках расходов и доходов цифрам, в жёлтом свете настольной керосиновой лампы сверкнул огромный сапфир перстня, и Советник, отбросив перо на косточки счётов, резко захлопнул толстую книгу бухучёта, потёр глаза.Возраст брал своё: вот уже спина устаёт после нескольких часов бумажной работы, глаза слезятся, и в кабинете мерзнешь при привычных тринадцати градусах. Советник откинулся на уютно скрипнувшую спинку огромного кожаного кресла, рассеянно обвёл взглядом массивные дубовые полки с документацией, кодексами, юридическими справочниками.Поворот вентиля лампы плавно погрузил кабинет во мрак, даря спасительный покой измученным глазам. Не пора ли завести очки? Советник прогнул ноющую спину, вытянул ноги.Завтра предстоит заключить выгодную сделку, надо ещё раз перечитать документацию, а мысли совсем не об этом.Мысли… Советник подпёр щёку кулаком. Впервые мысль о чём-то, кроме выгодной сделки, вызывала такой приятный, чувственный трепет, заставляя сердце биться чаще и поднимая температуру с нормальных тридцати трёх и двух до… Советник прижал руку ко лбу: пылает, как в жару. Может, это болезнь? Наверняка такому состоянию есть разумное объяснение. Кресло скрипнуло, отпуская Советника. Кончиками пальцев касаясь стола, корешков книг и папок, стены, он добрался до двери. За ней тоже было темно, только далеко по коридору, на вахте, теплился огонёк. Шаги отдавались гулким эхом, между его вскриками страшной казалась ночная тишина здания, мистической его пустота: мертвое безмолвие многих-многих коридоров и закрытых дверей, а между ними мечется звук – один-одинёшенек, неприкаянный, чуждый.Так и некоторые новые мысли и чувства заполошно метались между колонками расходов и приходов в душе Советника. Он не привык, чтобы в душе что-то носилось без названия и определения, без приписки к прибыли или потере, но в этот раз привычный алгоритм определения и вычисления не сработал.Не дойдя тридцати шагов до вахты, Советник свернул на крутую лестницу в подвал, положил ладонь на отполированные прикосновениями перила. Сердце сжалось в смятении, вдруг обострилась чувствительность кожи, и скольжение руки по гладкому дереву стало волнительным.– Как бы кубарем не скатиться от переизбытка чувств, – усмехнулся Советник, но уголки губ быстро опустились.Эхо на лестнице было звонче, и переживания сильнее, особенно при виде тонкого прямоугольного контура света, обозначившего дверь в подвал. Одёрнув сюртук, Советник досчитал до десяти и потянул за ручку.Подвал с потолка освещала одна тусклая керосиновая лампа, вырывавшая из мрака ровные штабеля ящиков справа и слева – деревянную клетку для хищников, забранную решёткой только с одной, обращённой к ящикам, стороны. С торца на Советника скалился дурно намалёванный лев под надписью ?Самый опасный хищник?.Сидящий там хищник был опасен, инстинкт требовал отступиться, просто забыть, но всякий раз проигрывал желанию снова придти, обменяться ?любезностями?. Впрочем, завтра всё закончится.Завтра…Всего одиннадцать шагов вперёд, и внутренняя часть клетки оказалась перед глазами: стол с рыжим пятном недоеденного апельсина, стул, отгороженный занавеской угол, а напротив, на острие тени Советника, – узкая койка. И на ней – подложивший руки под голову Сказочник в светлых кальсонах и рубашке:– Что-то вы сегодня припозднились. Много работы? – не открыв глаз, поинтересовался он.Невинное замечание полоснуло по сердцу напоминанием о том, что разум старательно избегал фиксировать: Советник приходил каждый день. Но Сказочнику, конечно, не надо знать, что он случайно задел за живое. Как можно небрежнее Советник подтвердил:– Честно говоря, да.– Вы слишком много работаете, – серьёзно заключил Сказочник. – Так и угробиться недалеко.Советник чуть не поперхнулся:– Вы поэтому особо работой не утруждаетесь? Боитесь перетрудиться и угробиться?– Зря вы думаете, что рассказывать сказки – лёгкая работа. Пусть за неё платят не так много, а иногда и вовсе не платят…– Зачем такая работа?– Но на ней приходится попотеть, вложить душу, иначе ничего не получится, – Сказочник улыбнулся, – особенно с детьми, ведь они тонко чувствуют, их халтурой не обманешь.Фыркнув, Советник покачал головой:– Это всё отговорки, вздор, вы просто не хотите найти нормальную работу.Сказочник пожал плечами:– Возможно, вы правы, нормальная работа не для меня. Мне нравится сочинять сказки.Нравится ему… тридцатилетний мальчишка!– Денег на этом не заработаешь.– Да что вы всё о деньгах да о деньгах, – укоризненно заметил Сказочник. – Не в них счастье.Советник снисходительно улыбнулся:– Но без них человек ничто.Он лучше многих знал эту аксиому. Знал по опыту.– Да ладно, – поморщился Сказочник. – Есть куда более важные вещи. Дружба, например.Потрясающая наивность, от неё даже не по себе. Невыносимое желание переубедить, переговорить, победить в затянувшемся споре о добре и зле, об истинах и заблуждениях опять захлёстывало Советника вопреки всем доводам разума.– И какой прок от этой дружбы?Задумчиво глядя в потолок, Сказочник торжественно произнёс:– Она делает людей сильнее.Советник чуть не расхохотался:– Вздор! Смотрите, куда она вас завела: в клетку. Зря вы пренебрегаете деньгами. Вот вы – сильный, смелый до отчаяния, друзей у вас много, но я заплатил, – он щёлкнул пальцами, – и вы здесь, в полной моей власти, и друзья вам не помогут, они вас просто не найдут.Помедлив, Сказочник широко улыбнулся:– Найдут, непременно найдут, а пока я не прочь немного отдохнуть. Кормят хорошо, ничего делать не надо, ещё бы хороший вид из окна – и настоящий курорт.Он рассуждал небрежно, будто и вправду считал плен развлечением.– Глупец, – прошипел Советник, сглотнул, стараясь успокоиться: – Завтра здесь будет Снежная королева, она мечтает поквитаться с вами за свой позорный побег через окно.Насмешливая улыбка Сказочника, обычно сопровождавшая их невольные споры, погасла. С деланным безразличием он заметил:– Чему быть, того не миновать.Внутри что-то дрогнуло.– Глупец, – тихо повторил Советник и поджал губы.Ну как можно спокойно эту весть принимать? Надо умолять о пощаде, обещать луну с неба достать за свободу, пытаться что-нибудь сделать, подкупить, а не валяться, словно ничего не случилось!Бледное лицо Сказочника оставалось неподвижным. Не выдержав раздражавшей тишины, Советник процедил:– Ничего не хотите сказать?Помедлив, Сказочник вздохнул:– Апельсины кислые.Несколько секунд потребовалось на осознание его слов, а Сказочник продолжил:– Не знаю, кто вам их продал, но вас, кажется, надули, господин коммерции советник.Бессильная злость накрыла до дрожи в пальцах, Советник резко шагнул к решётке:– Что за ребячество?! – он не мог успокоиться, от гнева голос срывался: – Я говорю: завтра я отдам вас королеве, она собирается отомстить за свой позор. Вам отомстить!Тишина вдруг навалилась на плечи. Сказочник медленно и неловко, словно мышцы у него затекли, сел, прислонился спиной к стене. Растрёпанный и бледный. Птица в клетке. От пристального взгляда потемневших глаз сердце пропустило удар. Советник тяжело дышал, точно пробежал пару километров. И было почти невозможно выдерживать пристальный, испытующий взор.– Я слышал, – громом прозвучал тихий ответ Сказочника.– И? – подался вперёд Советник, сжимая толстые прутья решётки.– Что ?и?? – не мигая, смотрел Сказочник; он сидел расслабленно, этакий беззаботный отдыхающий, только взгляд сохранял остроту.Невыносимый взгляд. Невыносимое в своём спокойствии лицо, въевшееся в память, мерещившееся днём и ночью. Весь облик: дерзкие глаза и непослушные соломенные волосы, и шея в дразняще распахнутом вороте, и сильные руки, во время разговоров часто обнимавшие притянутое к груди колено, крепкая фигура – всё въелось в память, отравило мысли, разъедало изнутри! Скрипели стиснутые зубы Советника, врезался в побелевшие от напряжения пальцы золотой перстень, а Сказочник смотрел и смотрел. И ничего не говорил.Ничего!Поспешно отпуская прутья, мимоходом Советник удивился, что на них не осталось и следа от казавшегося ему чудовищным давления судорожно сжатых пальцев, и, уставившись на чисто выметенный бетонный пол, негромко произнёс:– Сделай что-нибудь.Страшно было поднять голову и посмотреть в глаза. Скрипнула койка. Каждый шаг Сказочника что-то ломал и всё переворачивал в груди, дыхания не хватало. Остаться на месте, не убежать, стоило титанических усилий.Спокойствие? Воззвания к нему оказались бесполезны.?Что со мной?? – испуганно повторял про себя Советник, почти не слыша своих мыслей в гуле сердцебиения, не находя ответа и знать его не желая.Сказочник остановился в шаге от решётки, белели на тёмном полу босые стопы. Пришлось закрыть глаза – только бы его не видеть.– Что сделать? – спросил Сказочник.Что сделать?Советник понуро смотрел на свои ноги.Если бы знать, что можно сделать, чем успокоить сердце, вернуть мыслям привычную холодность и расчётливость. Но мысли были сплошной жар и суматоха. Облизнув пересохшие губы, обдумывая ответ, Советник неожиданно сказал:– Попроси меня. Уговори.Слова сами сорвались с языка, Советник испугался их и внезапного спокойствия своего голоса, словно не он, обескураженный переполнившим его волнением, это произнёс, а кто-то другой.Сказочник усмехнулся:– О чём просить? – с плохо скрытым презрением уточнил он.Советник дёрнулся, лихорадочно шарил взглядом по полу, точно ища подсказку, и, не найдя, пожал плечом:– Попроси, чтобы я тебя отпустил, – в обычном состоянии Советник первым бы рассмеялся над своим ответом, но сейчас было не смешно: в полутёмном подвале его слова прозвучали мрачно и страшно.Проклиная безумную слабость, Советник заставил себя посмотреть в глаза Сказочника, и тот, непривычно холодный и презрительный, угрюмо произнёс:– Отпусти меня. Пожалуйста.В горле пересохло. Советник тяжело сглотнул и развернулся к выходу – до него всего одиннадцать шагов! – шагнул…Завтра прибудет Снежная королева.Ещё шагнул.Завтра.Шагнул.Поцелует ли, забирая тепло души, превратит ли в статую изо льда – Сказочнику, такому, какой он сейчас, конец.Шаг к выходу.И тогда уже ничего нельзя будет сделать.Ещё шаг.Ничего нельзя будет сделать.И ещё шаг.Пройти последние пять шагов, закрыть за собой дверь и навсегда забыть – так просто!.. Советник свернул налево.Пусть потом придётся об этом жалеть до конца жизни, пусть тысячу раз придётся проклясть себя за идиотизм и слабость, пусть… пусть это навсегда останется поражением, убылью, феерической глупостью, вздором, но Советник зашёл за клетку, снял висевший на гвозде возле двери ключ. Перемазанные чернилами пальцы действовали, как чужие. С удивлением Советник смотрел на них, судорожно силившихся повернуть ключ в заевшем механизме навесного замка: его, его собственные руки совершали эту глупость.Замок скрипнул и поддался. Советник распахнул дверь:– Скорее.Он остановился у выхода, прислушиваясь к шорохам в клетке.Через полминуты Сказочник выскочил. Не обернувшись, Советник напомнил:– Только тихо.Он нырнул во тьму лестничной клетки. Сердце тревожно билось, но, удивительно, сомнений не было. Невероятное чувство полной, без оговорок, правоты потрясало до глубины души своей… чистотой, будто смывавшей старые грехи перед совестью.Глянув в сторону вахты, Советник пропустил Сказочника вперёд, толкал в противоположную сторону, едва слышно бормоча: ?Живее?, ловя резкий, волнующий запах его пота, страшась жаркого, сумрачного удовольствия от кратких прикосновений к его руке, плечу, от самой возможности к Сказочнику прикасаться.К концу коридора стало так темно, словно вокруг осталась лишь безбрежная тьма, но протянутая в сторону рука сразу наткнулась на стену, и Советник, ухватив Сказочника за горячее запястье, шёл на ощупь. Просто держать за руку – какое это… блаженство.Нет, такого буйства чувств даже при самой выгодной сделке не случалось, и разум перед этим бессилен, бесполезен! Но какое счастье! Хотелось смеяться и в то же время плакать. Советник понимал, за эту выходку придётся поплатиться, понимал всю невыгодность своего поступка, бесперспективность, убыточность, но – удивительно – был счастлив.И отодвигая задвижку, открывая дверь на слабо освещённую отблесками далёкого уличного фонаря пожарную лестницу, подводя к ней Сказочника, Советник чувствовал себя как никогда хорошо.В этот пьянящий миг, пока Сказочник в нерешительности стоял у порога, жадно вдыхая прохладный, чистый ночной воздух, Советник поддался своим глупым мыслям, качнулся вперёд и прижался к горячим губам, хранившим запах и кислоту апельсина.От неожиданности Сказочник наткнулся на косяк, и Советник поспешно отступил, попятился в темноту коридора, боясь нарушить волшебство момента, то радостное и томительное, необычное, яркое чувство, что теснило ему грудь.Сказочник не шевелился, только слабый отсвет на кончиках встрёпанных волос и плече обозначал во мраке его положение.– Уходите, – тихо приказал Советник; странное спокойствие внезапно снизошло на него, возвращая голосу твёрдость. – Как спуститесь с лестницы, идите прямо, выйдите к двери на улицу, она заперта на засов. Идите скорее.Кивнув, Сказочник исчез за дверью.Растворялся в тишине тихий звук его шагов.?И ведь ни единого позыва нет организовать погоню, поднять тревогу?, – удивлялся Советник.Взявшись за ручку, он уже хотел закрыть дверь, когда уловил нараставший топот по лестнице. Буквально ворвавшись внутрь, Сказочник схватил за плечи и притянул, лишив воздуха и остатков разума страстным, глубоким поцелуем.Теперь к косяку привалился Советник, лихорадочно дрожа, цепляясь за Сказочника, пытаясь, но безуспешно, и не сожалея о поражении, в этом поцелуе вести, наслаждаясь каждой секундой. И когда Сказочник, всё ещё прижимаясь, дал им вздохнуть, Советник с неохотой его оттолкнул:– Уходи. Немедленно.Но как же хотелось, чтобы он остался…Помедлив, Сказочник отступил на лестницу. Тихо выдохнув, Советник рассеянно оправлял сюртук, пытаясь как-то приструнить разбегавшиеся мысли. А Сказочник метнулся назад, коротко поцеловал, сводя на нет все усилия по возвращению ясности ума, сбивчиво шепнул:– Спасибо.И снова его шаги раздались на лестнице, стихали, стихали, пока не растворились в безмятежности ночи, и Советник, наконец, смог запереть дверь.Рассеянно, неосознанно одёргивая и поправляя сюртук, он добрёл до кабинета. Ведь совсем недавно выходил из него, скользя пальцами по книгам и стенам, но будто целая жизнь прошла, и хотя ощущения от прикосновений те же, всё какое-то другое.И иначе скрипнуло кресло.Мысленно оставаясь там, у двери, в объятиях Сказочника, опалённый его требовательным, апельсиновым поцелуем, Советник привычно нащупал в столе спички, разжёг керосиновую лампу. Свет выжелтил мебель и вещи. Уютный прежде кабинет показался чужим и слишком строгим, бесценные записи – ненужным хламом.Уткнувшись взглядом в оставленное на счётах перо, Советник долго сидел, снова и снова прокручивая в памяти краткие мгновения какого-то другого, непривычного и не поддающегося исчислению счастья.Светало, когда Советник наконец сложил руки на книге бухучёта, подводя итог: хотел отомстить, но не смог, жаждал благодарности королевы, а получит её гнев, потерял деньги за поимку и содержание Сказочника, и разум заодно, – и всё это ради трёх поцелуев! По всем статьям нелепая, убыточная сделка. Но почему же сейчас так хорошо?Солнце блеснуло на гранях сапфира.Сегодня заключение выгодной сделки, надо перечитать документацию, а вечером как-то умилостивить мечтавшую о мести королеву. Но мысли совсем не об этом…