Глава XII. Конец войны (1/1)

А я по-прежнему верю в то, что жить будем дольше.Есть плохие за дверью, но хороших-то больше.Я хочу мир красивый подарить своим детям,Я хочу быть счастливым и радостным дедом.Я мечтаю страною гордиться с восторгом,Чтобы Запад войною не спорил с Востоком,И я знаю теперь, я скажу это вновь,В жизни вечная есть любовь!(Д.Майданов)Царский приказ, запрещающий Эмилию Скавру брак с княжной Урсулой, пришел так быстро, что римский полководец не усомнился, увидев в том руку фламина Руфа. В одночасье утратил он все мечты на счастье, надежды хоть к старости получить могучего, умного и отважного наследника; Урсула и ее ребенок будут по закону считаться только его имуществом, наравне с прочими рабами. Но что именно чувствовал в эти дни римский полководец, доподлинно не узнал никто. Ни молодой жене, ни будущему зятю Скавр не высказывал своих сомнений. Только одно известно точно - ему и в голову не приходило в чем-то винить царя, уступившего влиянию Руфа. Скавру и так были известны характеры обоих, и не приходилось удивляться, что Сервий не выдержал давления. Но тот все равно оставался царем Рима, и его полководец запретил себе осуждать его решения. А вскоре стало и некогда размышлять над решением царя, потому что настала весна, а вместе с ней и продолжение войны. Едва в горах растаял снег, римская армия скатилась вниз вместе с горными реками, переполненными талой водой, почти на месяц раньше, чем их ждали самниты. Те за зиму почти прикончили свои запасы, а новых еще не успели сделать; все пригодные в пищу растения еще не скоро могли дать урожай, а отощавший после зимы скот еще не успел откормиться на свежих пастбищах. Оказавшись, таким образом, перед лицом голода, самниты редко решались сопротивляться долго. Кратковременной осады и ожесточенной, но короткой битвы было достаточно большинству самнитских городов, чтобы последовать примеру Урзуса Максима, в надежде, что римляне уберутся с их земли скорее.Те действительно шли дальше, не задерживаясь. Их целью было наказать соседей, осмелившихся дать приют и помощь беглым римским преступникам, заговорщикам; простых воинов и командиров, разумеется, вела в бой мечта о богатой добыче. И то, и другое они получали теперь: самниты, убедившись, что им не победить, подписывали любые договоры и сами отдавали богатую добычу. Лишь несколько самых больших городов решились на отчаянное сопротивление, но и они, в конце концов, потерпели поражение.В этой войне отличился Турн, о котором в Рим впредь шли исключительно положительные отзывы. Не одной победой римская армия была обязана его отчаянной храбрости. Даже самые заслуженные среди старших командиров охотно отличали Турна среди его ровесников, молодых воинов, фактически признавая его равным себе. Он принимал как должное уважение тех, кто сам был достоин его уважения. И мечтал вернуться домой, представляя, как встретит его маленькая Эмилия. Впрочем, она, наверное, подросла за это время, а через несколько лет станет совсем взрослой девушкой... Обычно Турн старался представить, какой она станет, вечером после битвы или долгого и утомительного перехода, но всякий раз засыпал прежде, чем ему удавалось толком мысленно разглядеть будущий образ своей невесты.Последняя битва все-таки была тяжелой и ожесточенной. Прежде самнитские княжества защищались поодиночке, будучи, несмотря на общий язык и обычаи, разными государствами, если и связанными союзническим долгом, то соблюдали его не безусловно, а лишь по возможности, если им не мешали более важные соображения. Здесь же общая угроза, наконец, сплотила трех самнитских князей, и они вывели в поле свои войска, в несколько раз превышавшие численностью римскую армию. Самниты были твердо уверены в своей победе; именно самоуверенность их и погубила. Решив, что против такого сильного противника все средства хороши, Скавр приказал напасть на лагерь ночью, а тысячу воинов под командованием Турна послал к палаткам вождей, чтобы те не успели принять командование. И скоро все было кончено. Двое самнитских вождей погибли, третий, тяжело раненый, попал в плен, и обезглавленное самнитское войско недолго продолжало сопротивляться. Теперь война была закончена. Римляне выполнили свою задачу. Самниты на много лет запомнят силу их мечей, не скоро им захочется нападать на Рим, а тем более - вмешиваться в его дела и ставить ему царей. От имени правителя Рима поклялся на мече и подтвердил свою клятву именами Юпитера, Януса и Марса, как основных в то время римских богов, когда их религия еще не подвергалась влиянию греков. В этой клятве он обещал незамедлительно покинуть со всей армией самнитские земли, как только мирный договор вступит в силу. Самниты, со своей стороны обязавшиеся выплатить большую, но не непосильную для них дань, а главное - никогда впредь не поддерживать врагов Рима, согласились с такими условиями.На самом деле армия Скавра и не имела в то время возможности навязать свою волю куда более многочисленным самнитам, тем более - окончательно покорить их земли. Римляне, с их отвагой и дисциплиной, способны были одержать победу даже над сильным врагом, но сохранить плоды победы им было не под силу. Если бы они попытались объявить завоеванную землю своей и оставил отряд охранять ее, самниты неминуемо восстали бы и уничтожили римский гарнизон; Рим на заре своей истории был еще слишком слаб, чтобы пытаться расширять территорию. Более выгодный для Рима договор и богатая добыча - вот предел того, на что могли надеяться самые честолюбивые римляне. Даже фламин Руф, если и видел во сне грядущее величие Рима, должен был с сожалением признавать, что ему ни за что не дожить до тех времен.Что до Эмилия Скавра, что он и не питал ненависти к другим племенам, тем более к тем, кто стали теперь, как-никак, его родственниками. Нет, он, выполняя поручение своего царя, не делал послабления ни для какого противника, но и не жалел о том, что не приходится окончательно добить самнитов, что они наверняка еще встанут на ноги. Он и все его подчиненные сделали на этой войне, все что могли. Теперь полководец хотел поскорее вернуться в Арпинум, к Урсуле, которая уже должна была родить. Но грустным предстояло быть другому, окончательному возвращению - в Рим.Пока римляне воевали с самнитами, незаметно прошло много времени. За постоянными стычками, набегами, погонями, преследованиями некогда было замечать ход времени, и Эмилий Скавр заметил, что приближается новая осень, только по возвращении в Арпинум. Это значило, что вся самнитская кампания продолжалась почти год - небывалый случай по тем временам. Римский полководец и его подчиненные еще раз доказали свои незаурядные способности в военном деле. Княжна Урсула встретила Скавра с маленьким сыном, только недавно родившимся. Молодая женщина была грустна, хоть в доме ее отца к ней относились с прежним уважением: она понимала, что расстается навсегда с мужем и сыном, по всем законам принадлежащим отцу.В колыбели спал только что накормленный мальчик, на редкость большой и крепкий. Скавр залюбовался долгожданным сыном, потом проговорил тихо, чтобы не разбудить малыша:- Он будет богатырем, мой маленький Люций Эмилий Скавр... - Арпин, - так же тихо договорила Урсула. - Прошу тебя, дай ему и это имя по родине его матери. Ты ведь все равно не сможешь звать его родовым именем, так пусть хоть это не даст ему забыть, что у него где-то есть и мать.- Забыть? Что ты, Урсула! Я расскажу ему, как только он подрастет, о тебе и твоей семье, научу его любить тебя так же сильно, как если бы ты была рядом.Она печально улыбнулась, не веря, что это возможно исполнить. - Еще прошу тебя: если когда-нибудь мы... самниты снова станут врагами Рима, не посылай сына на войну против нас. Мой отец не нарушит договор первым, но его могут вынудить, да и он не вечен. Ему тоже трудно отдать тебе этого ребенка: он воспитал бы его своим наследником, а у тебя он вырастет рабом. Но не приказывай ему, когда вырастет, сражаться с родней своей матери! Это моя первая и последняя просьба.- Я обещаю тебе, - ответил Эмилий Скавр, целуя жену. - Наш сын никогда не пойдет воевать против самнитов.Глаза Урсулы были сухи, но ее руки показались римскому полководцу ледяными, как будто она отдавала не сына, а большую часть собственной жизни.- Еще скажи ему, когда подрастет, - проговорила она дрогнувшим голосом, - если его не примут римляне, он всегда сможет вернуться к нам. Внук Урзуса Максима всегда будет пользоваться у самнитов почетом. Привози его и просто так: я тоже хочу видеть его... и тебя. - Привезу... Конечно, он должен знать и любить свою мать, тогда его не оскорбит, если люди вздумают попрекать его обстоятельствами рождения. Но, боги, почему нужно разлучать мать с сыном, почему и нам приходиться разлучаться? - в голосе римского полководца, победителя самнитов послышалось страдание. - Урсула, может быть, ты поедешь со мной? Ты будешь жить, как моя жена, и наш сын узнает материнскую ласку...Но Урсула, задумавшись всего на несколько мгновений, тихо покачала головой. - Прости, но я не могу, даже ради сына, быть пленницей, рабыней. Не спорь - кем еще я могу быть в глазах римлян? Мне все равно не стать матроной, матерью семьи, и ты не можешь никому приказать уважать меня за пределами дома. Значит, мне придется постоянно сидеть взаперти, потому что, если не сами римляне то их жены точно будут злословить обо мне. А, если какая-нибудь пустоголовая сенаторская жена оскорбит меня или мальчика... я могу не выдержать и оторвать ей все волосы вместе с головой! Я княжеская дочь, и не привыкла к оскорблениям.Вспомнив занесенный над своей головой топор в руках Урсулы, Скавр подумал, что она и вправду могла бы исполнить свою угрозу. Да и ей самой, пожалуй, угрожала бы в Риме опасность со стороны фламина Руфа - тот мог, чего доброго, попытаться от нее избавиться, и его вовсе не волновала бы при этом новая война с ее отцом, а может быть, даже и входила в расчеты фламина. Да, Урсулу не следовало везти в Рим.- Пусть будет, как ты решишь сама, моя Медведица, - ответил он ей вслух. - Тогда я в одиночку постараюсь сберечь нашего сына, до тех пор как он сам вырастет и сможет выбирать. Мне очень жаль, что я причинил тебе столько несчастий, Урсула! Теперь, наверное, и ты жалеешь, что не успела зарубить меня топором?..- А боги в наказание поразили меня любовью, - тихо договорила молодая женщина. - Нет, я не ненавижу тебя, хоть и могла бы, как и мой отец не ненавидит своих победителей; медведи - не подлые хорьки. Я останусь жить, как подобает замужней женщине, и больше не выйду замуж ни за кого другого. А если когда-нибудь Рим отблагодарит своего лучшего полководца опалой, помни, что у тебя еще остались враги, которые могут принять лучше друзей.- Запомню, - пообещал ей Скавр. Он давно успел убедиться, что дочь Великого Медведя совсем не дикарка, разбирается в государственных делах не хуже иного мужчины, и не боялся ей доверять свои самые сокровенные мысли. Она знала, куда отдает своего сына, знала, что, вполне возможно, теряет его навсегда. Если он благополучно вырастет римлянином, это тоже потеря для матери-самнитки, даже если он не станет считать ее родственников врагами. И все же Урсула сама отдала сына, беспрекословно повинуясь общему для всех италийских племен, древнему, как Аппенинские горы, обычаю: ребенок принадлежит отцу, а утешение женщины - гордость в несчастье.И княжна Урсула своими руками собрала все вещи, что могли понадобиться ребенку в дороге. Затем нанизала на прочную шерстяную нитку ожерелье из разных мелочей: мелкие монетки, порой причудливой формы и с непонятными надписями, явно иностранные, должно быть, завезенные торговцами из далеких земель; кусочки золота, драгоценные и полудрагоценные камни, а вместе с ними были пестрые раковины и обычные камушки, и даже клыки хищных зверей. Это ожерелье, называемое креспундий, она повесила на шею ребенку. Потом, поцеловав в последний раз, передала в руки полногрудой кормилице-самнитке, назначенной отправиться в Рим вместе с маленьким Арпином. И долго стояла на высокой городской стене, провожая взглядом уходящую римскую армию. А римляне возвращались домой после почти годового похода с богатой добычей и новой славой, и каждый был рад вернуться домой героем. В город они вошли с песней, встречаемые ликующим народом. И никто в тот момент не оглядывался назад, где осталось столько их собратьев. Для всех, кроме Эмилия Скавра, все лучшее лежало впереди.