Глава 3 (1/1)

Очнулся Зиновьев от резкого запаха нашатыря. Эта вонючая мерзость и мертвого поднимет. Узник окинул быстрым взглядом помещение и понял, что находится в тюремной санчасти. - Как вы себя чувствуете? – прозвучал участливый женский голос. То была медсестра, высокая худая женщина средних лет с невыразительным, абсолютно не запоминающимся лицом.Зиновьев не ответил. Накатила такая небывалая усталость, когда трудно даже языком пошевелить, узник только несколько раз заглотнул ртом воздух, которого астматику Зиновьеву постоянно не хватало. Странный, однако, вопрос, подумал он. Кто может хорошо себя чувствовать в этом месте? И решил не отвечать на такую глупость.- Который час? – спросил Зиновьев. – Сейчас ночь или утро?- Ровно два, – сказала женщина. Вот и пойми ты, два часа чего! Но Зиновьев решил не переспрашивать и уставился в потолок. Мысленно он возвращался к последним словам следователя. Григорий понял одно – десять лет он чудом выцарапал у судьбы, а там будь что будет. Пусть лагерь, каторга, ссылка, только бы не смерть. Шестой десяток – не время для этого дела. Жить Зиновьеву отчаянно хотелось. Никогда Григорий Евсеевич не испытывал такого горя, которое заставило бы его иначе относиться к собственному существованию. Даже когда умер Ленин, даже когда умерла Зина – любимая жена – никогда Григорий не чувствовал, что смог бы умереть даже вслед за самыми дорогими людьми. Жизнь Зиновьев очень любил, и эта любовь у него принимала формы самого изощренного гедонизма (Григорий знал, что его за это осуждали многие однопартийцы, зачастую те еще аскеты; ну и плевать). Каким бы ни было его дальнейшее будущее, оно будет не страшнее двух тюремных лет. Как и всякий революционер, Григорий уже имел опыт тюремного заключения, но сейчас уже не очень отчетливо помнил то старорежимное время. Одно только знал – в царской тюрьме не ставили цель лишить арестанта жизни. Об этом и Ильич говорил незадолго до своей кончины…