Шаг второй. (1/2)

Голова гудела, это ощущение перебивало собой все остальные. Гилберт откинулся на спину, с тихим стоном закрыв лицо руками. Все тело отозвалось преотвратительной болью, в довершении к головной. Еще не слишком понимая, где он, и какого черта с ним происходит подобное, пруссак сел на краю постели, морщась от боли. Вот только уже через мгновения его глаза широко распахнулись, каким-то недоумевающим взглядом он смотрел на кровать (а простыни были идеально чисты, вопреки всему), закрыв рот руками. Нет, такое не могло привидеться, ноющая боль во всем теле подтверждала, что эту ночь он провел именно с Брагинским.

Рубашка лежала рядом на стуле, на ней поверх – несколько пуговиц. Передернувшись от отвращения и ужаса, Пруссия попытался взять ее в руки, но оторванные пуговицы сразу же рассыпались по полу. Наклонился, что бы поднять хотя бы одну – подвели ноги, он нелепо упал на пол и, свернувшись почти клубочком и закрыв лицо ладонями, беззвучно зарыдал. Снести можно было что угодно, лучше бы Брагинский и правда переломал ему руки, но произошедшее было уже за гранью того, что он был способен понять. Невозможно было назвать это унижением – много дальше. Гилберт мог бы ненавидеть Ивана всем сердцем (чем он в последние дни и занимался), но на сей раз приплюсовывалась неконтролируемая ненависть к себе. Глупо было бы даже пытаться убедить себя, что вчера он был против до последнего. Только если ?последним? назвать момент, когда Иван уже поставил его на колени. И то с натяжкой.

Гилберт не знал, где сейчас Россия и Беларусь. Было бы неприятней втройне, если бы Наташа нашла его в таком состоянии в комнате брата. А как он сможет посмотреть на Ивана, он вообще не предполагал.

Взяв себя в руки, пруссак постарался надеть хотя бы штаны. Пуговицы от рубашки он так и не поднял, просто накинул ее, не застегивая. И очень вовремя – в дверь постучались, определенно не Брагинский.

-Ты уже проснулся? Все в порядке? – Наташа заглянула в комнату, в то время как Гилберт с откровенным ужасом на лице попытался воротом рубашки прикрыть следы на шее, и как-то совсем запоздало обнаружил, что ошейник уже на месте, — Ваня сказал, что ты здесь…-Я в полном порядке, — голос хриплый, сорванный, как бы Гилберт не старался говорить громко, — Можешь не беспокоиться.

-В порядке? – Беларусь зашла в комнату, но к Пруссии подходить не стала, — Удивительно. Ваня мне сказал, что вчера было…-Что вчера было? – пруссак побледнел, в глазах у него помутилось, — Я…-А ты не помнишь? – девушка улыбнулась, — Ведь Ваня пригласил тебя выпить. Он сказал, что тебя унесло с пары рюмок, и ты тут куролесил… Сказал, что как-то умудрился порвать рубашку…Дашь мне ее? Я все пришью обратно. Да, а еще сказал, что еле уложил тебя спать, — Наташа хихикнула, — Тебе надо знать меру.

Пруссия, все еще нервно теребивший ворот, едва не упал. Ничего, красиво все Иван обернул. И не прикопаешься.

-Да, точно, — альбинос нахмурился, — Я припоминаю… Наверное, ты права. Я пойду в душ, а пуговицы пришью сам.

Он быстрым шагом вышел из комнаты, девушка даже не успела ничего сказать. А если и сказала – пруссак уже не слышал.

Одежду с себя скинул быстро, на мгновение задержавшись у зеркала – вид ужасный, еще хуже на бледной коже смотрелись засосы. Слишком откровенные и слишком похабные. Похоже, русский нарочно хотел оставить подобное на добрую память.

Вода обжигающе-горячая, мочалкой тер остервенело, пока не проступали капли крови. Боли не чувствовалось. Если была бы возможность содрать с себя кожу к чертям, со всеми следами, запахом Ивана – в таком состоянии он бы сделал это, не задумываясь. Пока оставалось лишь раздирать ее в кровь трясущимися руками, тихо всхлипывая. В конце концов, просто опустил руки и замер под струями воды, отупевшим взглядом глядя на плитку пред собой. Удар, еще удар – на стене ни следа, боль в кулаках немного отрезвила. По той же стенке медленно сполз вниз, безразлично глядя на струйки крови из разбитых кулаков. Пожалуй, Наташе можно объяснить все тем же, что не помнит, и руки разбил вчера. Все вчера.-Я одежду положила в твоей комнате, — за дверью снова раздался голос Наташи, — Мне сейчас нужно идти, если что — Ваня на кухне, и завтрак твой там же. Пить вам обоим сегодня запрещаю. Даже похмеляться, понял?Девушка засмеялась, застучали каблучки. Скоро уже не было слышно. Пруссия обмотался полотенцем, с внезапно абсолютно безразличным ко всему выражением лица вышел, без приключений добрался до своей комнаты. Оделся быстро, собирался уже выйти, но замер в дверном проеме. И как сейчас идти к Ивану? Да и тот наверняка уверен, что сегодня Гилберт забаррикадируется в своей комнате. Сказать ему, что ничего не помнит – вряд ли похмелье может быть столь сильным, чтобы не понять, после чего может так ныть тело. И ошейник довольно узок, чтобы не увидеть следы недавней страсти русского.

Он захлопнул дверь рывком, услышав шаги. Тяжелая и мерная поступь – уже скоро в дверь постучались.

-Уже привел себя в порядок?Гилберт уперся в дверь спиной, ничего не ответив. Разве что русский прекрасно уже видел, что Пруссия именно тут, так что молчание своего эффекта не возымело.

-Хочешь играть в молчанку – играй. Но мне было велено принести тебе поесть, — Иван хохотнул, — И таблетку от головной боли. Ведь нуждаешься?Пруссак судорожно сглотнул. Если Россия и решит открыть дверь – он не удержит, сил совсем не было.Русский же, словно прочтя его мысли, сказал коротко и приказным тоном:-Открывай, — и добавил чуть более ласково, — Ты ведь не будешь прятаться от меня в моем доме?Дверь дернулась – судя по всему, Брагинский навалился плечом. Снова за дверью раздался смех.

-Или отойди, по крайней мере, открыть-то я могу и сам.

Словно понимая, что слушаться его все равно не собираются – одним толчком распахнул дверь, а Пруссия упал навзничь, ослабшие ноги не удержали. Быстро подобрался, безумным от ужаса и ненависти взглядом глядя на русского, почти отполз назад. Для довершения картины ему нужно было только зашипеть, но голос вообще отказал.

-Хей-хей, — Брагинский ступил вперед, Пруссия резко дернулся, словно собираясь вскочить и убежать, — С каких пор меня так боятся? Мне, разумеется, очень лестно…-Провались к Дьяволу, ублюдок, — прохрипел Гилберт, но получилось слишком уж жалобно.

-Тихо, тихо. Ты ведь сорвал голос, так что лучше не утруждайся, — в глазах русского совсем откровенно читалось торжество и издевка, — Могу принести молока с медом. Я и не знал, что ты можешь быть таким…Громким.

Он снова засмеялся, щуря глаза. Лицо альбиноса уже не отражало ничего, он уставился в какую-то точку на стене и молчал. Лицо Ивана переменилось, взгляд потеплел. Он ступил немного вперед, вкрадчиво проговорил:-Ладно. Я лишь хочу сказать тебе, что случившееся – не повод падать в обморок при моем появлении. Я был пьян, а ты слишком глуп. Теперь сделай лицо попроще и иди есть. Или столь сильно хочется объявить голодовку?-Это были извинения? – устало усмехнулся Гилберт.

-Извинения будут тогда, когда ты прекратишь грезиться о моем скорейшем отбытии в мир иной. Пока это был приказ. И я надеюсь, ты уже запомнил, что меня стоит слушаться? – Брагинский вздохнул, — Ты спустишься, или мне принести сюда?Пруссия медленно поднял глаза на Россию. Тот смотрел на долю с сожалением и даже чуть преданно, интонацией и взглядом словно стараясь показать всю свою искренность, сказанное звучало как шутка, будто он говорил с ребенком. Этому можно было поверить, этому и хотелось верить – но альбинос уже отметил, что настроение того меняется от любого неверного движения. Но именно такой Иван умилял, невозможно было поверить, что именно он вчера был…Таким отвратительно бесчеловечным. Не он.

-Если тебе будет несложно, — пробормотал пруссак, снова опустив взгляд, — Я не хочу никуда идти.

-Хорошо. Отдыхай, — Брагинский широко улыбнулся и вышел за дверь.

Гилберт еще некоторое время непонимающе смотрел куда-то в пустоту, затем заставил себя подняться и залезть на кровать. Поведение Ивана подкупило, слишком сильно, особенно относительно пережитого. Он едва ли не чувствовал себя виноватым, хотя до такого еще не дошло.

-Да какого черта он из себя строит, — Пруссия сказал довольно громко, откинувшись на спину, — Больной на голову ублюдок.

Шаги Брагинского уже послышались в коридоре. Услужливо улыбаясь, русский занес поднос с завтраком и поставил на столик.

-Не буду тебе мешать. Если что-то понадобится…-Мне точно ничего от тебя не понадобится, — прошипел пруссак, — Считай, что я сказал ?спасибо?.

-Значит увидимся, — Россия постарался сдержать смех, выходя за дверь.

К обеду вернулась Наташа, и Гилберт все же нашел в себе силы спуститься к ним. За столом все молчали, в таком напряжении даже есть не хотелось. Беларусь пришла совсем недавно, Пруссия слышал, как Брагинский успокаивал сестру. У той были проблемы в своей стране, но теперь она вернулась в дом Ивана и пыталась вести себя, как ни в чем не бывало.

-Бра-атик, подари мне Сибирь, — девушка устало улыбнулась, привычно отшучиваясь, что бы чуть разрядить обстановку.

-А лучше подари ей Калининград, я не буду против, — фыркнул Гилберт, не поднимая глаз.

Наташа тихо хихикнула, щеки ее тронул очаровательный девичий румянец.

-Да-да, Ваня, я тоже очень и очень не против.

Пруссия поднял взгляд на Беларусь, невольно улыбнувшись. Правда, в следующее мгновение ощутил на себе взгляд Ивана – да что там ощутил, пробрало до внутренностей, даже волосы зашевелились. Россия сверкнул глазами в его сторону так яростно, как только мог, довольный эффектом,встал из-за стола.

-Сегодня снова не ждите к ужину. Надеюсь на тебя, сестренка, — Наташе он улыбнулся особо ласково.

-Конечно-конечно, знаю я тебя! Я ей-богу покалечу тебя, если сегодня выпьешь еще хоть немного, — нахмурилась девушка, — Думаю, Гилберт пообещает мне помочь в этом благородном деле. -Я не сомневаюсь, — Россия отметил невольную улыбку пруссака, но ничего говорить не стал, — Не скучайте.

Остаток дня прошел для Пруссии просто замечательно. Он даже сам предложил Беларуси помощь по дому, скорей, что бы хоть чем-то себя занять. Да и было очень приятно долго говорить с этой красавицей. Только слишком уж много она говорила о брате, что порой раздражало, но общество девушки ему, вне сомнений, нравилось.

-Вы утром не подеретесь, я надеюсь? – беззлобно усмехнулась девушка, когда уже много после ужина шла с Пруссией к его комнате.

-С чего нам драться? Это лучше уточняй у брата. Я не способен предугадать, что придет в его голову.

-Это просто, думаю, ты скоро научишься, — Наташа засмеялась, — Просто я уйду к себе, может, вернусь завтра к вечеру…-Сейчас уйдешь? – в глазах пруссака на миг отразился искренний ужас, но он быстро взял себя в руки.

-Да, разумеется! Я слишком много времени и так здесь провожу. Да, и если Ваня предложит опять выпить – лучше откажись, — она не удержалась от беззлобной издевки.

-Можешь быть уверена, что откажусь, — Гилберт стиснул кулаки, но улыбнулся девушке в ответ, — Значит, до завтра?Они установились у двери. Наташа улыбнулась, чуть приподнявшись, легко поцеловала Гилберта в щеку.

-Я постараюсь. Помни – ты обещал мне вести себе хорошо.

?Почему-то последнее время мне столько раз упоминают о моих обещаниях, что я готов поверить, что правда такое говорил? — Пруссия ухмыльнулся и кивнул.

-Ну разумеется. Все будет в порядке.

Наташа быстрым шагом пошла по коридору, словно безоговорочно ему поверив.