История Люциуса Крата: начало (1/1)

Дело было в одной ветхой глиняной землянке, представлявшей типичное для жителей римского Эль-Хали зрелище: замученных, загнанных боязнью физического уничтожения жестокого Кассуса Викуса в свои нищие, протухшие со временем хибары. Землянка, о которой пойдёт далее речь, имела лишь одну комнату крайне тощих размеров, тускло освещавшуюся одинокой свечой на пустом деревянном столе. На всём вокруг лежал отпечаток безудержного уныния и обречённости: серое барахло, валявшееся по углам, какие-то непонятные деревянные ящики, часть которых была в полуразваленном состоянии, наспех разорванные в клочья бумаги с таинственными латинскими письменами. Следы упадка чувствовались даже носом: вокруг отвратительно пахло плесенью, отсыревшей землёй вперемежку с гниющей древесиной.И вот, посреди всего этого бардака прямо по центру затхлого помещения стоял такой же унылый деревянный стол с одинокой, наполовину сгоревшей, свечой. Таким унылым было и всё остальное вокруг. За столом с кислыми лицами сидели двое: о том, насколько они были погружены в свои мрачные мысли, говорили не только их физиономии, но и сложенные ладонями вниз на подбородке руки, опиравшиеся локтями в стол. Одним из них был молодой парень двадцати двух лет по имени Люциус Крат, одетый в ветхое рваньё, которое отдалённо напоминало типичную римскую белую тунику. Его чёрные волосы, которые самую малость не доходили до плеч, лихо топорщились в разные стороны (словно намекали на непокорный, воинственный нрав своего хозяина). Напротив Люциуса сидел его отец - престарелый мужчина, которому на вид было около пятидесяти… Хотя в реальности ему перевалило за двести, триста, может даже четыреста лет – сам он уже со счёта сбился, сколько пробыл в этой забытой всеми богами человечества дыре. Звали мужчину, как и его сына, ничем не примечательным римским именем Фестиллий Полониус Крат. Имел он внешность весьма экстравагантную для своего возраста: длинные седые волосы до самых плеч, собранные в причёску треугольной формы, умные с заметными нотами напряжения и печали глаза, остроконечные длинные усы волнистой формы, придававшие старику внешние качества хитрого кота-учёного, много повидавшего на своём прожитом веку. На старом Фестиллии была такая же серая потёртая туника, что и на его сыне – было странно, что на них вообще висела какая-то одежда, если брать в расчёт, что за порогом их полуразваленной конуры была вотчина Викуса. Сотни таких же дряхлых глиняных землянок были россыпью раскиданы вокруг могущественного, выделявшегося великолепием посреди всего прочего дворца Кассуса Викуса с его банями, храмами, гладиаторской ареной, летними садами. Легионеры, группами ошивавшиеся по дворцу в поисках любого подозрительного жука или даже травинки, патрулировали и улицы трущоб за стенами дворца их кровавого хозяина. Следили бездушные машины убийств и за тем районом, в котором сейчас укрылись от их глаз Люциус со своим отцом. Легионеры, эти личные гвардейцы Викуса, со временем обезображенные до неузнаваемости бесконечными терзаниями да смертями, не гнушались избиений и даже убийств изредка встречавшихся на их пути несчастных жителей, спешивших поскорее добежать куда-либо и по несчастью попадавшихся головорезам с копьями и щитами. Причём кому жить, а кому умирать, попадая во власть мух Перворождённого – решали сами легионеры по настроению. Именно такая неопределённость сильнее огня пугала жителей, вынужденных рожать любой ценой новых детей и уберегать их от взора прожорливого Викуса, дабы не вымереть окончательно. Появление на свет молодого Люциуса было как раз из того разряда: его чудом удалось сохранить не убиенным, скрытым от глаз недоброжелателей. В чём, несомненно, была заслуга его мудрого, хитрого, воинственного отца. Но где же была мать Люциуса? Именно ради этого вопроса крайне немногочисленная, неполная семья и собралась теперь за столом перед одинокой свечой, поглощённые со всех сторон зловещей темнотой.- Я хочу ответ, - коротко, лаконично бросил Люциус, встретившийся взглядом с напряжёнными, печальными глазами Фестиллия.И сказал ему отец:- Гой ты есть, сын мой. Видел Юпитер, если он ещё не покинул нас – я до последнего хотел оттянуть этот разговор, ибо тема его страшнее и чернее вечной ночи, спустившейся с неба на наши головы.- При всей моей безграничной любви, преданности тебе, отец… Я не знал своей матери, не помню её даже ребёнком. Я требую ответ.- Твоя мать, Венера, была прекрасной женщиной. Прекрасна она была не только телом, но и душой. Такая душа, какова была заключена в ней, может родиться в том аду, в котором мы сейчас живём, лишь раз в тысячу лет. Мы нашли друг друга ещё молодыми, когда наши души не были испорчены суровой жизнью - были чистыми, по-детски невинными. Мне тогда было столько же, сколько и тебе, любимый Люци. Я случайно встретил её посреди пустынной улицы, валявшейся в грязи и слёзно молившей о пощаде перед занесённым над ней копьём легионера. Всего лишь два моих прыжка и один удар мечом понадобились, чтобы навсегда изменить собственную серую, никчёмную жизнь и озарить её светом надежды. Светом посреди царства тьмы, порока и фальши. С тех пор я жил лишь ей, всячески укрывая её от Викуса и ненасытных легионеров, всюду норовивших забрать её, изнасиловать, съесть. Я убивал, хитрил, боролся, и мне много лет удавалось сохранять Венеру незамеченной. Она подарила мне тебя, осветившего благодатью это падшее место ещё больше. Но двадцать лет назад, когда тебе, мой сын, исполнился ровно год, я понёс тебя на благословение Распятому Центуриону. Он предрёк тебе великую судьбу, не похожую ничем на судьбы загнанного, словно зверей, нашего народа. Неся тебя на руках, я спешил домой, чтобы передать радостное известие твоей прекрасной матери… Но она исчезла, оставив в доме с распахнутой дверью следы крови, разорванной одежды. С мечом в руках, не помня себя от горя, я пошёл искать её во дворце Викуса. И нашёл её…Разбитый, подавленный Фестиллий обхватил свою седую, длинноволосую голову руками. Поражённый услышанным, Люциус взволнованно вскочил. Предчувствуя недоброе, парень готов был вырвать сердце из своей груди:- Что же дальше? Что дальше, отец?!- Ненавистный правитель Викус пожирал её останки, упиваясь кровью, прямо за своим обеденным столом. Его жирное пузо тряслось от удовольствия, а грязные губы чавкали гаже дорожной грязи под ногами.Люциус отвернулся. Не желая слышать ничего более, он почувствовал впервые в жизни, как что-то щекотало его веки, щёки, капало из глаз и попадало на одежду, на руки, на пол.- Отец, что это? Что за горячая, жгучая вода льётся из моих глаз, что со мной происходит?Старик, не в силах сдерживать и свои слёзы из раскрасневшихся глаз, проговорил:- Слёзы, Люци. Один из немногих даров природы, которые обнажают самую чистую, непорочную, искреннюю, добрую душу. Такую, как у тебя, сын мой. И это делает тебя сильнее. И ты сильнее всех этих легионеров Викуса, многие сотни лет уже терзающих нас. Будь сильным! И однажды это поможет найти тебе верный путь. Поможет победить.Переполняемый яростью, жаждой мщения, Люциус схватил свой личный меч, всё это время стоявший в тёмном углу и с ним устремился к выходу. В самый последний момент парня остановил кинжал – кинжал, метко запущенный его отцом Фестиллием, намертво пригвоздил рукав туники сына к ещё не успевшей открыться входной глиняной двери. Этот жест подействовал на юную, горячую голову отрезвляюще: неожиданно старик при помощи телекинеза вытащил кинжал, который пролетел через всю комнату обратно и вернулся в руку хозяина. Люциус, никогда в жизни не видевший магию, даже не заметил этого: он был подавлен, и лишь мрачно уставился глазами в грязный, пыльный пол. В следующую секунду он посмотрел на отца: Фестиллий сидел, откинувшись на спинку стула и положив ладони на стол. - Викус получит то, что ему причитается, отец. Это неизбежно, - Люциус был непреклонен, но теперь казался более рассудительным и спокойным.Не дожидаясь ответа, он вышел из дома и широкими шагами направился куда-то с явными намерениями. Оставшийся наедине с самим собой, старый Фестиллий даже не шелохнулся: он чуть заметно улыбнулся, словно точно знал, что будет дальше, и куда направляется сейчас его сын. Лишь два слова отправились юному мстителю вдогонку из пересохших старческих губ:- Я знаю.