11. Прошлое (1/1)

В какой момент все рухнуло? Он не мог ответить. Подолгу он сидел и смотрел в темноту комнаты, слушая шорох своего одеяла; иногда в резонанс вплетались громкие капли дождя, барабанящие по отливу за окном, и Юри прятал голову под подушку, глуша мерзкий звон в голове — капли, капли, хлопки, голоса. Все рухнуло.Он чувствовал, как страх полз по его щекам колючим жаром. Ему снилось, как страшно упасть, и он собирал всю свою волю в кулак и знал, что хорошо отработал технику, но конек криво становился на лед, лодыжка подворачивалась, мышцы в бедрах дрожали, потому что он не выспался, а потом лед почему-то раскалывался и проваливался под землю, и он кричал и хватался за края обломков, пытаясь уцепиться ногтями, вонзить лезвия коньков. В глазах мельтешили лица людей, уши заливал гомон и смех — смеются над ним, они точно смеются над ним — и наконец падал, просыпаясь на полу запутавшимся в одеяле. Кряхтя, поднимался на четвереньки и обессиленно залазил обратно на кровать, бросая косой мутный взгляд в сторону занавешенного окна. День или ночь? Какая разница.В какой-то момент звуки могли совершенно исчезать, и он понимал, что переживал шок. Юри подхватывался на кровати, очумело глядя перед собой, бил себя по ушам, колотил кулаками по стене, пытался кричать и совсем не слышал себя, только чувствовал вибрацию голоса в голове. Пальцы дрожали от страха и слабости — он никогда не вернется на лед, если не будет слышать музыку. Он никогда не вернется — он так облажался. Он никогда не вернется — он скорее умрет от страха.Юри пытался успокоиться, и слух постепенно к нему возвращался. Все время хотелось есть, но не от голода. Свет резал глаза, громкие звуки за секунду отрывали его от реальности, и ноги тут же подкашивались. Один раз он упал прямо на ровном месте, когда кто-то включил телевизор.— Эй, Юри?.. Ты… Юри? — все голоса одинаковые и чужие, долетали до него откуда-то из темноты внешнего мира.Ему казалось, что он набил синяк, больно ударившись коленом о лед, или потянул мышцу. Он вчера лежал весь день в комнате. И два дня назад тоже. Правда путалась с миражами, наплывавшими на его разум, и он плакал так часто от страха, обиды, боли, разочарования и беспомощности, перестав различать дни. В темноте со стен на него смотрело лицо Виктора — бледный овал и зоркие глаза, как в кошмаре. ?Я победитель. А ты что, сдался??— Прости, — Юри сползал по стене, до скрипа стискивая очки и утирая нежеланные слезы, — да…?Моя первая золотая медаль?:— Я не смогу.?Мой безупречный тройной флип?:— Я упаду.?Юри, так нельзя?:— Я не могу…?Давай я немного здесь уберусь?. Это уже не Виктор, но он не мог понять, кто это.— Оставь меня в покое.— Так, Юри, иди ко мне. Дай руку. Давай, вставай. Я просто отведу тебя в ванную, хорошо? Если ты не можешь заботиться о себе, я помогу.Сквозь мутные слезы и темноту до его глаз дошло изображение Мари.— Просто сходим в ванную сейчас, ладно?Она осторожно снимала с него одежду, кидая ее сразу в корзину с грязным бельем. Юри жался к стене, враждебно и обессиленно глядя на покачивающуюся воду в ванне, от которой шел теплый пар.— Дальше сам? — Юри не отвечал. — Ну хорошо. Я не смотрю, — сестра отворачивала лицо и снимала с него белье. Держала за руки, помогая залезть в ванную. Намыливала кожу, мягко мыла волосы. Сидела рядом, смотря в его безжизненное серое лицо, полное безразличия, и гладила по голове.— Ничего, Юри, — тихо говорила она, не зная, что вообще следует ему сказать: как ему помочь, что говорить, чтобы он слушал. Они просто живут рядом с ним, смотря, как его личность меркнет внутри себя, как он скатывается вниз по крутой тропе отчаяния. — Это все пройдет когда-нибудь. Веришь мне?Он не отвечал, как будто не слышал. Он бы хотел сказать ей, что, может быть, много от себя требовал и поставил перед собой задачу, которую тогда не мог осилить. Он бы хотел рассказать, как стыдно не оправдать чужую веру в себя и как ему все равно ее было мало. Хотел бы сказать, что этот огромный разрыв между ним и Виктором стал просто бесконечным и полным злого горького мрака. Он все падал в него, падал и падал. Каждый раз у него подворачивалась лодыжка, соскальзывало ребро конька, не хватало сил удержаться на ногах. И публика ошарашенно молчала, и все звуки уходили куда-то прочь, оставляя только страшный звон в ушах. Может, рухнуло все не от того проигрыша, а крошилось постепенно, проседая и оплетаясь ажуром трещин — Юри ведь никогда не был уверенным в себе и храбрым. Лед мелькал в сознании как что-то запредельное, мечтательное и пугающе смертоносное. Для Юри лед раскрошился. Виктор остался не больше, чем плоским изображением с плаката, бесполезным, как фантик от конфеты.Юри поднял глаза и посмотрел на сестру:— Нет.