7.2. Препарируем Акиру, ч.2: О самонаказании и Стокгольме (1/1)

***Эту часть статьи мне (снова) придётся начать с небольшого лирического отступления. Этот кусочек текста должен был войти в главу, посвящённую фэндомным мифам, но не сказать об этом тут я не могу. Как понятно из названия, в этой главе будет рассматриваться поведение Акиры в рамках сюжетной ветки Шики.Из новеллы нам известно, что после смерти Кейске Акира впадает в шоковое состояние и оказывается в лапах Иль Рэ, который, воспользовавшись случаем, тащит протагониста в своё логово. По какой-то причине в сети до сих пор гуляет миф, будто бы именно Шики убивает Кейске. На самом деле в самой новелле ничего подобного не происходит, а корни этого недоразумения растут из аниме, где ближе к концу Иль Рэ действительно рассекает Кейске почти пополам во время неудачной попытки побега ребят из Тошимы. По-видимому, гибель Кейске в новелле и гибель его в аниме в сознании обывателей срослись. Те, кто не был знаком с первоисточником, посчитали, что аниме адаптировало игровую версию без отхождения от сюжета. Тем не менее факт остаётся фактом: в оригинале Шики не имеет никакого отношения к гибели Кейске; причиной его смерти становится доза антител Нуль-Николь в крови Акиры. Аналогичный вариант развития событий встречается и в версии True Blood. Разница лишь в том, что Шики в буквальном смысле закрывает собой Акиру от Кейске-берсерка, отбивая его атаки, но не нанося существенного физического урона. В итоге Кейске (уже отравленный кровью) исчезает в неизвестном направлении, и дальнейшая судьба его остаётся за кадром.Итак, первый важный постулат: наш герой невольно провоцирует смерть своего друга.В случае Акиры Тогайна, несомненно, прибегает к деконструкции стереотипа крутого героя-одиночки, т. е. в рамках повествования демонстрируется, почему этот образ нежизнеспособен, а герой не в состоянии противостоять реалиям криминального царства Тошимы. Сюжетная линия выстроена таким образом, что Акира постепенно теряет способность трезво оценивать оппонентов и выстраивать действенную тактику боя, а срыв и последующая за ним смерть Кейске ведут к глубокому душевному надлому, вследствие которого наш герой вновь впадает в состояние безразличия и ступора. И это состояние несильно отличается от его состояния на момент начала событий игры. Почему так происходит?В Тошиме наивный друг детства, погнавшийся за героем в пекло, выполняет для Акиры роль некоей цели. Риск, связанный с криминальной столицей, разжигает внутри Акиры азарт попробовать свои силы в боях не на жизнь, а на смерть, т. е. прочувствовать ту самую разницу между ?жизнью? и ?смертью?, над которой он постоянно размышлял в своей прежней жизни. Внезапное участие Кейске в корне меняет положение дел: Акира не просто становится обязан участвовать в ?Игре?, он обязан приглядывать за товарищем и в конечном счёте выбраться вместе с ним. Каким бы ни было его отношение ко вмешательству Кейске, этот фактор не даёт ему более возможности столь же небрежно относиться к вопросу риска.Гибель Кейске знаменует собой то, что Акира не справился со своей задачей. Даже больше: именно тот факт, что он сорвался и накричал на него в Лаверс, по сути, и привело Кейске на скользкую дорожку. Внезапная смерть товарища также лишает его и пресловутого стимула выбраться из Тошимы. По факту Акиру снова лишают обозримой цели в жизни, точно так же, как всё поколение детей-солдат лишили войны. Другими словами, ступор протагониста вызван не только шоком утраты, но и чем-то более глубинным, связанным с отсутствием вменяемого направления в его жизни.Второй важный постулат: смерть Кейске является колоссальным источником чувства вины и провоцирует у Акиры состояние ?потерянности?.То, что делает Шики, когда обнаруживает нашего героя под дождём у бездыханного тела, на деле является провокацией — попыткой заставить повестись на выпады и сопротивляться. В конечном счёте угрозами ?трахнуть труп на глазах приятеля? он давит на болевую точку Акиры, — а именно на гордость и чувство собственного достоинства. Последнее оказывается действенным не только в связи с личностными качествами протагониста, но и в свете травматичного эпизода некрофилии, свидетелем которого он стал. Оказавшись в логове Шики, наш герой подвергается определённому физическому и психологическому насилию, которое в CD драме сам Шики мотивирует желанием выяснить, когда же жизнь станет Акире важнее гордости. При этом Шики неоднократно предоставляет ему возможность уйти, чего тот, однако, не делает.Именно с этого момента — с неудачной попытки побега — многие предпочитают вешать на Акиру ярлык жертвы стокгольмского синдрома. Попробуем разобраться, а так ли это.Два билета до СтокгольмаЧто же такое стокгольмский синдром или (как его ошибочно называют) хельсинский синдром? Психология определяет это явление как бессознательную защитно-травматическую связь, устанавливающуюся между жертвой и агрессором в условиях захвата, удержания в плену, похищения, угрозы физического насилия или его непосредственного применения, которая характеризуется симпатией и сочувствием, а также отождествлением с идеями и целями агрессоров. Так, она может быть односторонней или же обоюдной; явление, при котором агрессор начинает испытывать сильную эмоциональную привязанность и симпатию к заложнику, иногда называют лимским синдромом, но по сути это лишь частный случай ?стокгольма?, суть явления не меняется. Сам термин вошёл в оборот благодаря невероятной истории Яна Эрика Ульссона, в 1973 году захватившего заложников в одном из банков Стокгольма. Сделаю оговорку: речь идёт исключительно о выражении ?стокгольмский синдром?; сам феномен болезненной привязанности был известен ещё на заре XX века. В основе стокгольмского синдрома лежит понятие ?идентификации с агрессором? (далее ИСА), введённое и описанное в работах Анны Фрейд аж в середине 30-х годов. В психологии существуют два взаимодополняющих подхода к данному явлению. Первый, предложенный А. Фрейд, рассматривает идентификацию с агрессором в рамках явления интроекции — желая защититься, жертва агрессии неосознанно вбирает в себя парадигмы поведения агрессора, замещая ими собственное ?я? и мимикрируя под источник собственного страха. Стоит отметить, что в своих работах А. Фрейд в первую очередь рассматривала детскую психику и механизм влияния ИСА на формирование личности ребёнка. В её понимании имитация агрессора превращает жертву из человека, над чьей жизнью висит опасность, в человека, который может сам представлять опасность, т. е. чтобы справиться со страхом, человек перевоплощается в то, что его пугает. Другой подход рассматривает ИСА как реакцию на ожидания агрессора в условиях, когда других способов выжить нет, и избежать конфликта не представляется возможным. Желая защититься, человек стремится воплотить в своём поведении именно то, что от него ждут. В попытке избежать повышения масштабов жестокости, жертва как бы перенимает потребности и желания агрессора, рассчитывая на смягчение при демонстрации покорности: ?я буду делать так, чтобы не разозлить его?, ?я буду делать так, иначе моё поведение сочтут плохим?, ?я буду предугадывать его желания и подчиняться его воле, чтобы мне не сделали плохо?. И в первом, и во втором случае ИСА является защитным механизмом — реакцией на травму или на обстоятельства, воспринимаемые как угрожающие физическому здоровью, личной агентивности и автономности. К таким обстоятельствам можно отнести эмоциональный неглект и депривацию, физическую зависимость, изоляцию от внешнего мира, слабую позицию перед фигурой, персонифицирующей силу и власть (напр., подчинённый и начальник). Как идентификация, так и интроекция протекают без осмысления, и, по сути, являются двумя частями единого бессознательного процесса. Однако стоит отметить, что интроекция (?впитывание? качеств агрессора) больше свойственна детям, у взрослых же этот процесс принимает форму идентификации (растворения ?я? в ожиданиях другого).Идентификация с агрессором может принимать как реактивную форму (защитная реакция на отдельный травмирующий эпизод), так и затяжную форму, когда перестраивается восприятие жертвы, что и служит почвой для формирования стокгольмского синдрома. Для развития последнего требуется определённый временно?й отрезок: защитно-травматическая связь не формируется спонтанно. Считается, что на развитие синдрома может уйти от трёх дней при постоянном контакте с агрессором. Чем выше степень изоляции жертвы от внешнего мира, тем быстрее будет протекать этот процесс. Условно, для того чтобы у жертвы начал развиваться стокгольмский синдром, необходимо стечение ряда факторов:1. Внезапность лишения свободы и агентивности. Человек должен оказаться в зависимой позиции неожиданно;2. Длительность. Чем дольше длится психологическое давление со стороны агрессора, тем больше ?прогибается? психика жертвы;3. Качество взаимодействия. Присутствие визуального контакта, доступность вербального общения, возможность узнать агрессора как человека, действия со стороны агрессора, которые могут трактоваться жертвой как ?доброжелательные?. При этом жертва бессознательно настроена интерпретировать действия агрессора в свою пользу.Это основные постулаты, на которые мы будем полагаться.Вернёмся к Акире. Многие полагают, что его вялая реакция на проявленную Шики вначале похищения жестокость (пирсинг, сцена в ванной) уже является следствием стремительно развивающегося стокгольмского синдрома, и то, что юноша не сбегает, многие склонны объяснять именно возникновением у Акиры этой защитной реакции. На самом деле это не так. Как оговаривалось выше, стокгольмский синдром не развивается молниеносно и на пустом месте. Для этого необходим куда более продолжительный контакт с захватчиком — именно контакт, а не тотальная изоляция. Также необходим гуманизирующий фактор в общении. Такие факторы и обстоятельства появляются в руте Шики много позже сцен с пирсингом и попытки побега.К сожалению, трудно сказать, сколько именно времени наш протагонист проводит в плену. В этом смысле Акира является ненадёжным рассказчиком — как игра, так и рассказ Kawaita Mizu акцентируют внимание на том, что юноша теряет ощущение времени. В частности, рассказ подкрепляет это тем, что всё в Тошиме выглядит однообразно: серая квартира, серые многоэтажки, постоянно затянутое тучами небо; у Акиры отсутствуют ориентиры, по которым он мог бы определить время. Новелла лишь пространно оговаривает, что Акире кажется, будто он находился в квартире месяцы, в то время как на деле с момента его пленения проходит не так много времени. Тем не менее, Акира обнаруживает, что он не в состоянии уйти из квартиры, и дело не только в его ухудшившемся физическом состоянии. Любопытно то, что никаких мыслей, которые можно было бы однозначно интерпретировать как идентификацию с агрессором, т. е. выраженного страха перед новой волной насилия и неотвратимого желания её предотвратить посредством выполнения чужих ожиданий, у него не возникает. Сильный стресс — да, смятение и душевный надлом — да, попытка разобраться в происходящем — да. Но на тот момент зацикленность мыслей Акиры на Шики носит оттенок гнева; Акира даже помышляет о том, чтобы врезать ему как следует. Но, если о полноценном стокгольмском синдроме говорить ещё рано, почему Акира не сбегает?Ответ заключается в постулатах, обозначенных в начале главы: Акира испытывает чувство вины за смерть Кейске и воспринимает всё, что вытворяет поначалу с ним Шики, как наказание. По большому счёту об этом открыто говорится в самом тексте новеллы. Акира отмечает, что заслуживает весь тот стыд и унижение, которые ему пришлось пережить. Именно поэтому он не оказывает существенного сопротивления, когда Шики награждает его пирсингом и заставляет мастурбировать перед собой. Шок от смерти Кейске и позволяет Шики застать его врасплох; здесь действительно можно говорить о внезапном лишении Акиры возможности действовать самостоятельно. На деле его неспособность принять гибель товарища куда масштабнее, чем самонаказание руками Шики. Покинуть квартиру означает для него столкнуться с реальностью, которую наш герой воспринимает как нежелательную. Реальностью, в которой Кейске валяется где-то там под дождём, убитый его внезапно оказавшейся смертоносной кровью. Столкнуться с тем, что он едва ли в состоянии дать отпор подсевшим на Лайн игрокам, что на него возложена некая миссия, провалив которую, он либо погибнет, либо окажется в тюрьме. Как писалось выше, смерть Кейске вновь ввергает Акиру в состояние дрейфа и неопределённости. В этом смысле существование в плену у Шики представляется менее пугающим, нежели неопределённость будущего; насилие, провоцирующее его на гнев, предпочтительнее апатии. В какой-то степени противостояние Шики подменяет собой цель, утраченную вместе с Кейске. Гнев, возмущение и негативные переживания, связанные с ним, вытесняют собой утрату товарища и все мысли о ней, позволяя Акире сконцентрировать силы на психологической борьбе. С этой точки зрения, Акире повезло, что его обнаружил Шики, а не Каратели.Непосредственное же развитие стокгольмского синдрома начинается у Акиры несколько позже. В новелле это происходит после второй постельной сцены; в рассказе Kawaita Mizu и в CD драме чуть раньше. Так, рассказ сообщает нам, что Шики не применяет к Акире какого-либо существенного физического насилия и не заставляет его голодать; наоборот, Акира отмечает, что Шики приносит ему еду и воду, так как не собирается ломать его физически. Тот же рассказ раскрывает, что именно Шики первым забывается и нарушает обезличенное взаимодействие между ними, поскольку его интерес к Акире граничит с симпатией. Шики опять-таки первым неловко тянется за поцелуем, первым отмечает, что Акира разодрал себе запястье наручником и впоследствии зализывает ранку, первым теряет контроль во время акта и делает их близость более личной, нежели банальное принуждение. Другими словами, начинает появляться гуманизирующий фактор — действия Шики сбивают Акиру с толку, потому что их нельзя однозначно интерпретировать как жестокость.В дальнейшем этот фактор получает развитие во время их разговора при полной луне. Здесь уже речь идёт о развитии обоюдной связи: во время беседы оба узнают друг друга чуть лучше, происходит непринуждённое общение, во время которого понемногу раскрывается мотивация Шики. Акира за неимением контакта с другими людьми неожиданно для себя заговаривает с агрессором; Шики же вербально подтверждает испытываемый к Акире интерес-симпатию. В CD драме в этом же отрывке устами Шики подчёркивается странность всей сложившейся ситуации. Когда Акира засыпает, Шики задаётся вопросом, почему этот ?глупый парень? ещё не сбежал, тем самым подтверждая, что намеренно давал ему шанс уйти и не имел намерений удерживать его и дальше. Полноценное проявление стокгольмского синдрома мы видим после этого момента. Так, на следующий день у Акиры можно заметить признаки диссоциации, свойственные жертвам насилия. В данном контексте диссоциация рассматривается как защитный механизм — реакция на травмирующий эпизод, вытеснение неприемлемого опыта из собственного восприятия, отделение ?я? от ?я-с-которым-это-произошло?. К примеру, собственные вещи (куртка с передатчиком), которые были на герое в самом начале его злоключений, кажутся Акире чужими, принадлежащими другому человеку; передатчик он не решается трогать, чтобы не провоцировать нежеланные воспоминания. Позднее, когда за героем приходит Нано, в мыслях Акиры уже начинает мелькать смирение с ролью пленника; его восприятие меняется и подстраивается под то, какими он себе представляет ожидания своего тюремщика. К примеру, Акира в открытую выражает опасение, что Шики будет недоволен, когда обнаружит пустую квартиру. Апогея эта идентификация достигает в том случае, если игрок выберет окликнуть Шики во время его боя с Нано. Наблюдая за поединком, Акира отмечает, что ему трудно смотреть на происходящее: проигрыш Шики означает, то Акира будет чувствовать себя жалким и раздавленным, потому что позволил себе прогнуться под Шики. С точки зрения ИСА Акира начинает отождествлять себя с чужими целями и установками, и исходя из этого невольного отождествления решает напомнить Шики о его стремлении победить Нано собственной силой. Грубо говоря, Акира включает чужой образ мысли в своё мышление. Естественно, это не единственное возможное объяснение: в конце концов, по словам самого Акиры, кроме гнева и страха Шики вызывал у него восхищение пониманием смысла и цели в жизни (и целеустремлённостью в целом) — именно потому, что у нашего протагониста таковых не имелось. В этом ключе любопытно рассмотреть то, что происходит в хорошей концовке. Как известно, Акира начинает копировать образ Шики начиная от использования катаны и заканчивая одеждой, манерой боя и установкой ?убью всех, кто встанет между мной и целью?. Разумеется, вовсе не обязательно интерпретировать данное обстоятельство как нечто из области психологии — здесь можно привести и куда более прозаические объяснения, такие как желание поддержать легенду об Иль Рэ и т. п. И всё же объяснить это как бессознательное включение отдельных элементов поведения Шики (то есть процесс идентификации и частично интроекции) тоже можно, и это будет укладываться в рамки той болезненной психологической связи, которая между ними возникла. К примеру, Акира вполне может черпать силу из образа значимой для него фигуры, которой становится для него бывший Иль Рэ.Подведём итог. Безусловно, в отношениях Акиры и Шики присутствует стокгольмский синдром, но связь эта, вопреки расхожему мнению, в их случае обоюдна. Неудачные попытки Акиры сбежать в большей степени связаны с чувством вины и отторжением пугающей действительности, нежели с психологической зависимостью от агрессора. Внезапная гибель Кейске лишает Акиру ориентиров и одновременно ввергает в состояние шока, которое создаёт почву для успешного развития психологического надлома. Идентификации с Шики как с агрессором не происходит сразу и проявляется она только во второй половине рута. Вместе с этим дополнительные официальные материалы позволяют предположить, что первым привязанность и симпатию начинает испытывать Шики, но об этом поговорим в другой части.