Часть 6 (1/1)

Явтух шел к хлеву, в котором ночевал философ, что-то его не видно, уж полдень скоро, а того все нет. Даже казаки, шутя, но заволновались. Дверь была приоткрыта, и внутри никого, только сумка валяется на сене, да свиньи похрюкивают. Ой, чудно. Можь где сидит, иль опять с пани милуется, ух задаст он богохульнику.А вон, кажется, и сидит он под ивой, да и не сидит, а лежит, эх лентяй. Как узнает хозяин, что прохлаждается хлопец,?— живо выдерет.Подошел ближе Явтух, глядь, а Хома-то весь исцарапанный, рваный, бледный, как неживой, грудь еле вздымается и…седой.Подхватил его руку, через шею закинув, а тот вздохнул протяжно, жалобно.***—?Хавронья, воды! —?как сквозь пелену слышал Хома. Его на что-то облокотили, но сил пошевелиться не было, все тело саднило, а мышцы ныли, хоть вой.—?Седой весь, это как же… —?на него брызнули водой, хотя, скорей, вылили. Свет больно бил по глазам, Хома жалобно застонал. Над ним все склонились, тревожно переглядываясь.—?Не могу, не могу больше… —?захрипел, закрывая руками лицо и срываясь на крик. Казаки испуганно расступились, Явтух хотел было поднять Хому, но тот оттолкнул его, чуть ли не зарыдав. —?Пусть пан Сотник отправляет меня обратно в Киев! —?он кричал, потому что больше не мог Хома выдержать, внутри все бушевало и болело. Страшно, страшно до липкого ужаса волной, прокатывающейся по спине от одного только воспоминания прошедшей ночи.—?Что здесь происходит? —?как гром средь ясного неба раздался голос пана, да и сам появился неожиданно. А Хому от него еще пуще затрясло, сразу ведьма перед глазами вставала, ворожила, изводила Хому. —?Что с тобой, небоженек? —?хмуро спросил Сотник, не глядя, а потом как увидал седину, как обомлел.—?Поглядите, пан хороший, на меня. Разве должна быть седина на висках?! —?горько усмехнулся Хома, впервые без страха отчаянно смотря пану в глаза, как вызов бросает. Казаки медленно расступились, когда Сотник медленно подошел к бурсаку. Ухватил крепко за загривок, волосы натянув, подставляя лицо темному взгляду, тщательно осматривавшему исцарапанного бурсака. Пусть полюбуется, что доченька-голубушка его сделала. —?Пойдем-ка, Хома, в баню,?— хлопцы молча бросились исполнять неоглашенный приказ. Вот этого Хома не ожидал, с чего бы вдруг. От слишком пристального взгляда пана становилось жутко, как будто он его или оценивал, или решал что-то.***Глаза Сотника обжигают, как оставляют следы, когда Хома пытается дрожащими руками снять рубаху, получается только запутаться головой в ней, лишая зрения. Но тут холодные руки пана мимолетно скользят, помогая. Он сам уж нагой, и Хоме даже взгляд ниже опустить постыдно. Сотник привычно не ухмыляется, это странно, кажется, еще немного, и он проснется в Бурсе и забудет это все, как страшный сон с пьяну, но нет Сотник, реален, усаживает его на деревянную лавку, шуганув лохматую тень, неужто банник?В бане душно, жарко, Хома жмется, ссутулившись, к стенке, из всех сил стараясь не глядеть на сидящего недалеко Сотника. Но взгляд сам притягивается. Крепкий, жилистый, худой, с выпирающими ребрами, поджарый с многочисленными следами шрамов, у Хомы аж дыхание прерывается. Лучина теплится, окрашивая пана причудливыми зыбкими тенями, обостряя черты лица, в ухе непривычно не блестит серьга.Сотник подбрасывает дров в открытый очаг, от плеснувшей на раскаленные камни воды в воздух взвился обжигающий пар. Ранки и царапины тут же защипало, вызвав из Хомы тихое шипение и внимательный взгляд Сотника. Господи, за что ж ему эти муки? То пани, то пан Сотник мучает. Как тут жить, когда рядом с Сотником у Хомы в животе все узлом завязывается и дышать трудно?—?Хома,?— бурсак вздернул голову, залившись краской,?— Сотник стоял прямо перед ним, Хома сглотнул горьковатый привкус. —?Сгубит она тебя, не пожалеет,?— очертил рукой впалую щеку, заглядывая в глаза.—?Я не могу так больше, пан Сотник, она хоть и панской крови, но ведьма сущая, с нечистым знается! —?Хома смотрит жалобно, а от крепких рук пана спокойней что ли, защита хоть какая-то чувствуется.—?Знаю я, небожек, знаю, ведьма она и есть, сильная, и жаждет тебя. —?Хому как ударило обухом, если знает пан, что нечистая она, так он что ж тоже, вспомнилась ночь в роще и его спасительный отвар во сне. Сложилось все в одну картину. А Сотник смотрит, как мысли читает, ухмыляется. В глаза огонь преисподней пляшет, и они закатываются, теперь лишь белки смотрят на Хому, вместо привычных человеческих ногтей когти черные, острые, и все остальное неуловимо изменилось, вроде все тоже, только робость перед паном пуще становится.Схватил за подбородок, делая полшага вперед, когда Хома, как не по своей воле, ноги разводит, подпуская. И вроде сжимается все внутри, чувствует себя, как зверек перед вот-вот готовым напасть хищником, но тянет его к нему, трепет неясный берет. —?А хочешь сберегу, Хома? —?почти в губы выдыхает, наклонившись, рука Хомы сама на белы плечи пана Сотника ложится.—?Хочу,?— еле слышно соглашается Хома просевшим голосом. Когти Сотника очерчивают кромку губ, царапая, другая рука скользит по боку, пересчитывая выпирающие дуги рёбер и добавляя кровавых отметин. Хома шипит, хватая воздух, когда когти царапают грудь и глаз отвесть не может от белесых глаз, так и обжигают, не может таких глаз в яви быть, не может.—?Но за все должна быть своя плата. —?Сотник отстраняется, смотря сверху вниз на дрожащего от избытка чувств, страха, жажды философа. Хома уже на все согласен, лишь бы пан не покидал его, приворожил, как дочка его. —?Моим ты будешь. Свяжемся кровью, небожек, переплетутся нити,?— у Хомы мысли путались в голове, но что-то незримое подталкивало его согласится и пусть, что нечистая сила, пусть.Хома медленно взялся за теплый от пара шнурок крестика, сам деревянный был, горячий, и снял через голову, откладывая подальше на лавку, давая согласие.Помнилось, как пани шипела от соприкосновения с божьим знаком, не хотелось пану боль причинять, хотя какая у нечистой силы боль.Пан смотрит своими белесыми колдовскими глазами так, что Хома только его рукам может подчиняться, теряя власть.Хома не знает, какое богохульство сейчас случится, не знает, как ему придется заплатить. Не знает, он просто готов следовать мнимой воле пана.Тот берет его руку, вспарывая глубоко ладонь когтем, кровь обильно и непрерывным потоком начинает течь, скатываясь по руке. Хома смотрит завороженно, как темные в полусвете свечи капают на пол, боль только сначала ярко острой вспышкой прокатывается по хребту, сходя на нет.Сотник и себе вспорол, зачем же? да соединил руки, дланью к длане, переплел пальцы, крепко сжимая.Хома буквально чувствовал, как кровь перемешивается, как по телу под кожей течет кровь Сотника. Вместе с ней по телу разливается преисподний жар так, что дышать трудно. Глаза как марево застилает, Хома лишь помнит холодные, несмотря на горячий пар, руки, прикосновения которых обжигают, кажется, оставляют красные ожоги вместе с прибавляющимися царапинами.Склонился над Хомой пан, да так, что почти дышат друг другу в губы, у Хомы сил терпеть нет уж, чувство постыдное, греховное клубится, словно пламя внутри, поддается вперед, касаясь холодных губ, робко, боясь. Странно, почему ж пан холодный, как покойник, мертвец какой, но все мысли уходят, когда Сотник грубо прихватывает за волосы на затылке, отвечая на легкий поцелуй Хомы, яростно, жарко. Напористо целовать пана, как женщину, Хома не смеет, но отвечает, хоть и робко, но нравится Сотнику, вырывает утробный рык, словно зверь он какой. Скользит по покрытой горячей испариной коже, укладывая зачарованного Хому на лавку, нависая сверху.Расхристанный под ним, словно жертва на алтаре, покорный, приструненный. Сотник вскипает изнутри тьмой, она клубится вокруг них, приобретая странную материальность.Его снова целуют, заставляя забыться, но от резкого движения Хома чуть ли не кричит, но Сотник прихватывает за горло, грубо вжимая в лавку. Хома скребёт свободной рукой по дереву, кажется, стружку снимая, а другую Сотник все еще держит, переплетая со своей, выгибается дугой. Как-будто его на кол насадили, больно. Пан останавливается, внимательно наблюдая за ним, а от взгляда, несмотря на боль, Хома вновь вспыхивает, как-будто он боль прогнал, как тогда во сне.Былой жар возвращается втройне и кажется, Хома сейчас изнутри сгорит, и он чует пана Сотника теперь. Не скрыться, не деться от него, а тот как клейма запечатывает на его ключицах кроваво-синие отметины. Боль, смешивающаяся с наслаждением, что не дарила ему ни одна дивчина на сеновале, настолько непривычна ошеломляюща, что в легких как кипяток заливают, а когда пане целует, то и вовсе воздух заканчивается.Хому затапливает, оглушает до потери сознания, и лишь перед глазами белесые очи Сотника.