22. (1/1)

И всё-таки корабль тонул, медленно, но верно. Родители приходили ко мне каждый день, но и они не могли своей бескрайней любовью остановить действие яда. Я почти совсем перестал вставать с постели, мышцы ослабели, и даже печатать на планшете стало сложно. Мир будто отдалялся от меня, становился далёким и чужим. Идущий на поправку Итиро не мог понять, почему я всё меньше с ним общаюсь, почему не приду на его кровать собирать мозаику.– Ты просто не выполняешь приказания моего доктора, потому и не выздоровеешь никак, – заявил Итиро однажды. – Ты обещал поправиться, а обещания надо выполнять.– Я постараюсь, – прошептал я в ответ и закрыл глаза. Было слишком грустно, чтобы разговаривать, и слишком мало сил, чтобы сдержать своё обещание.В один из дней мне сообщили, что Охаяси совершил самоубийство. В обычное время эта весть произвела бы на меня впечатление, но сейчас эмоций хватало только на самых близких людей.?Отмучился?, – только и подумал я, услышав новость. Мне не было ни грустно, ни радостно. Скорее, я вообще ничего не почувствовал.Мир распадался на кусочки, как та мозаика, которую Итиро так часто и безуспешно звал меня собирать. Я ждал своей участи – уже почти покорно, стараясь не тратить остатки жизненных сил на страх.Друзья пару раз навещали меня в больнице, но то, что они видели, слишком пугало их, чтобы приходить часто.Родители же, наоборот, старались как можно больше времени проводить со мной.– Расскажите о моём детстве, – просил я, и они раз за разом пересказывали одни и те же мои проделки. У меня не всегда получалось их слушать: иногда я просто впадал посреди истории в забытьё или просто не мог понять, о чём речь, но с рассказами о счастливых временах было легче как мне, так и родителям.