Глава 4. (1/1)
Хаул почти невесомо провел рукой по звездно-серебристым волосам своей Софи. Но она была столь чутка, что сквозь сон почувствовала это прикосновение. По-прежнему не открывая глаз, девушка чуть крепче обвила его шею руками и прижалась теплой ото сна щекой к измятой ткани белоснежной рубашки юноши. Лицо ее было как никогда беззаботно и спокойно, и Хаул любовался ею. Не описать словами чувства, охватившие его однажды и востократно усилившиеся вместе с возвратившимся к нему сердцем. Синие глаза сияли теплотой и любовью, всматриваясь в каждую черточку на лице юной девушки, ловя естественные блестки, мерцающие тут и там в ее звездных волосах. Чародей чуть опустил к ней голову, и серебристые пряди сплелись с иссиня черными.Лучи полуденного солнца не проникали в комнату благодаря плотным гобеленовым занавесям, висевшим на окне и укрывавшим пару от яркого света. То, как Хаул каждый вечер заботливо прикрывал их, прямо выражало всю суть его стремлений: уберечь ее. Спрятать, закрыть от мира, таящего в себе опасность, от неба, где совсем недавно полыхало пламя войны и неизвестно, когда оно разгорится вновь. Хаул снова нежно прикоснулся к ней, чуть придерживая узкое плечико своей широкой ладонью. Порой ему почему-то хотелось и вовсе отгородить ее от света, тенью собственных крыльев возведя купол над ее головой. Он не знал, почему. Ему лишь казалось, что солнце может принести опасность этому хрупкому созданию. С тех пор, как она переменилась ради него, Хаулу стало казаться, что Софи - дитя звезды. Как будто, отдав Кальциферу свои волосы, она сама стала другой и приняла в себя часть сущности звезды. Хаул прекрасно помнил, что именно с тех пор во взгляде Софи больше не читался страх, исчезла та потерянность, что раньше не давала ей окончательно расколдоваться и приносила всякий раз ему душевную горечь. Ведь тогда Хаул совершенно не знал, как ей помочь. Магия его была бессильна против этих опечаленных и перепуганных глаз, боявшихся каких-либо перемен. Что он только не делал тогда, чтобы как-то расшевелить и оживить Софи! Вернул ее прежний дом, сотворил бесподобный и бесконечный цветочный луг, показал собственный уголок из детства... Всё было напрасно, Софи не желала расколдовываться.
Но она оказалась сильной. И именно тогда, когда его собственные силы были уже на исходе, она не только преодолела собственные страхи и неуверенность, но и помогла ему.
"Если бы она тогда не пришла ко мне..." - со страхом думал Хаул, - "Если бы не прикоснулась, вдохнув жизнь, то я бы, возможно, умер, а скорее всего - обратился в статую". Немой и безжалостный холод охватил тогда его тело, заставляя цепенеть под своим натиском. Сначала безумие, обратившее его в ужасное и безжалостное чудовище, а потом этот неизвестный сковывающий холод, леденящий кровь в жилах и стирающий всяческие краски из поля зрения... Ничего, кроме пустоты, в итоге уже нельзя было различить перед глазами. Эта пустота, наверное, была отражением его собственной пустоты в том месте, где у человека находится сердце. Он не видел ее, как ни желал этого, и почти не слышал. В забытии, почти теряя сознание, он донес на цепенеющих крыльях самую дорогую свою ношу и пал без памяти, мысленно попрощавшись с Софи и с целым миром. Хотя, что там мир, он и не думал о нем в тот час. Ничто не было важно. Лишь бы только помочь ей остаться в живых. Тогда жизнь будет отдана не зря.Воспоминание о последнем дне войны с болью отдалось в сердце чародея. Ох, как трудно хранить в себе это чудо, трепещущее, пылающее и хрупкое, заставляющее его то радоваться, то волноваться, то без причин плакать, но никогда не быть равнодушным теперь. Ни к чему. Ведь, имея сердце в груди своей, невозможно оставаться бесстрастным.