Часть 2. (1/1)

— Слушай, Джоконда...Кажется, впервые в жизни Лютый слов подобрать не в состоянии. Он и смотреть на Руслана не может, не решается — с т р а ш н о . Уставился, как дебил, на свои скрюченные пальцы, что в ножик вцепились, как в спасательный круг.

— Я понял, Олег, не отсвечивай. Ты жрал с помойки, и такие, как я — для тебя просто мусор. Грязь под ногтями. Ведь я — избалованный мальчик, привыкший к достатку. Наивный лошок... ничего не забыл?— Нет, ну ты чё... Джоконда... блять, отвечаю...Руки вдруг отчего-то так крупно дрожат, и он даже не вздрагивает, когда острое лезвие пропарывает кожу на ладони, и густая багряная струйка медленно течет к запястью, капает вниз, где мгновенно впитывается в растрескавшуюся от зноя землю. Твердую, как приклад автомата.

— Ты чересчур суетишься. Это перебор.У него пальцы длинные и красивые. Руки художника, что привыкли держать кисть, а теперь вот сжимают то нож, то приклад автомата. У него ямочка на подбородке и закушенная до ранки губа, а еще постоянно расстегнутая верхняя пуговица. Он правильный и красивый. Он отвращение вызывать безотчетное должен, но Лютый чувствует, как жар растекается в венах, как в паху становится горячо, как горло сжимает.Нельзя.

— Блять, ну вот ты чего, как баран? Уперся рогом и все тут. Я, может быть, хочу подружиться.

И самому смешно и тошно одновременно. Ему бы два пальца в рот, да проблеваться как следует. А потом поймать Белоснежку и долго драть ее за котельной, так, чтобы все непотребные мысли — долой.

— Лютый... Олег, просто заткнись, хорошо?Он же и ругаться не умеет даже. Нелепо-правильный, чистенький вечно. Пай-мальчик, отличник, что и стреляет точно в десятку, и картошку, надо подумать, чистит быстрее и тоньше других, да и вообще...

"Ненавижу. Я тебя ненавижу", — гудит в голове, как картофелина, что перекатывается в пустом котелке. Точно ветер холодный воет в трубе."Не понимаю и не пойму никогда".— Думаешь, я не вижу, Олег, — голос тихий-тихий, вдумчивый, осторожный. — Вижу, как смотришь украдкой, я все подмечаю. Художник ведь, помнишь? Это хреновая затея... не потому, что... Мы из разных миров, ты и я. Вспомни свои же слова про кабаки и помойки.

— Да, наплевать...

Он сам не заметит, когда руки выпустят и картошку, и ножик. Когда соскочит с колченого табурета и нависнет.. ухватится за воротник, принуждая подняться.

— Олежка.. Олег, ты не должен.Струйка пота течет по виску, и испарина на лбу, и пальцы... пальцы все так же сильно дрожат.

— Кто говорит здесь о долге, художник?Тихий смешок, маскирующий неуверенность, и пальцы — в коротких волосах на затылке. И волнами, разрядом вдоль позвонков.

Ненормальный.

— С ума... с ума меня свел. Невозможный, как картины твои, не от мира сего.

И какая, к черту, война, когда здесь он, так близко, горячий. Дышит рвано, ртом воздух хватает.

Говорят, что смерть — это красиво. Говорят, что смерть — само совершенство. Говорят.. много всякого болтают. Те, кто не видел Руслана Петровского. Те, кто так и не узнал, какой он на вкус...