Первые тревоги (1/1)

I have an escape, alone it keeps me safe within my homeI have a reason to keep me satisfied until I'm goneDon't regret the rules I brokeWhen I die bury me in smoke Down?— bury me in smoke Уэйн Кармоди проснулся в четыре утра от очередного тяжёлого кошмара, который преследовал его ещё несколько минут после того, как он проснулся и понял, что это был всего лишь сюрреалистичный сон. С тех пор, как погибла его мать, и всеми забытая история с его похищением казалась не более, чем иллюзией?— полуночным бредом подростка, напичканного подавляющими волю, заставляющими видеть галлюцинации, препаратами, ему снились красочные и жуткие, безумные сны о Стране Рождества. В его голову закрадывались жуткие, злобные мысли и фантазии. Ему хотелось попробовать кровь на вкус или вокнуть ножницы в глаз надоедливым одноклассникам, считавших Уэйна чокнутым. У них было много поводов для насмешек?— начиная от имени, какие родители назовут сына в честь Бэтмена, заканчивая толстяком?— отцом, привычкой его матери рисовать в своей мастерской полуобнаженной и раз в год ложиться в частные закрытые клиники, где врачи и психологи пытались докопаться до сути вопроса, не понимая, что всё, что видела мать Уэйна существовало на самом деле. А потом её не стало.Официально Вик МакКуин разбилась на мотоцикле. В первый год после своего похищения?— так это происшествие называли газеты, детективы и даже Лу Кармоди, Брюс Уэйн Кармоди даже не захотел праздновать Рождество. Со временем всем казалось, что ему стало легче?— отцу, милому и приятному тюфяку, его новой жене Табите, куда более внимательной к пасынку, чем настоящая мать Уэйна, даже психологу, к которому Уэйн исправно ходил до старшей школы, пытаясь убедить себя в том, что его похитил всего лишь очень старый маньяк-педофил, который очень долго внушал своим жертвам свой идиллический бред о спасении их душ и Стране Рождества, из-за чего Уэйн почти поверил в её существование. В шестнадцать, когда Уэйн начал помогать отцу в его мастерской с аэрографией, обнаружив в себе желание и талант изображать на мотоциклах и автомобилях различные рисунки?— от брутальных черепов и языков пламени до обнажённых сексапильных девиц, парень нашёл старые эскизы матери в обувной коробке, на чердаке их уютного дома, куда Табби, ставшая женой Лу, спрятала их, словно опасалась что нарисованные драконы и черепа, девицы в миниатюрных бикини и пламенеющие моторы могут дурно повлиять на Уэйна. Туда же были сложены другие вещи Вик МакКуин, девчонки, которая хотела попасть в беду?— её любимые сережки?— скрэббл, фишки F и U, несколько мелочей, жестянка из-под ?алтоидс? с какими-то таблетками, браслет с бабочкой и каким-то драгоценными камнями вокруг неё и старое фото семьи МакКуин: Уэйн вставил его в рамку и хранил под фотографией своей семьи?— редким распечатанным снимком,?— дедушка Крис, бабушка Линда и мама, подписанная на обороте фото как Пацанка, с огромным жёлто-синим великом, пережитком восьмидесятых. Из-за таких вещей он ощущал сильную связь со своей мамой. Уэйну нравилось вечерами, перед сном смотреть на этот снимок и представлять жизнь своей матери до того, как она начала сходить с ума, как с ней начали творится ужасные вещи?— её шизофрения, алкоголизм, проблемы с семьёй. Уэйну должен был исполниться двадцать один год, однако никакой радости по этому поводу он не испытывал. Он знал, что примерно его ждёт?— семейный ужин, прерываемый звонками на мобильный детектива Табиты Кармоди, смущенный взгляд отца, когда он задаст вопрос, не собирается ли Уэйн в этом году в колледж, потому что курсы автомеханика для парня со столь светлой головой, как у него, Бэтса, это не серьёзно. Уэйну не нравилось прозвище Бэтс, словно на него возлагали ответственность, что он должен стать кем-то великим, совершить грандиозный поступок. Уэйну же больше всего нравилось часами сидеть в гараже, разбирать старые машины и мотоциклы до мельчайших винтиков, при этом закинув в плеер старый хард-н-хэви, под который так приятно заниматься физической, практически машинальной работой, носить футболки с оборванными рукавами и пытаться не думать о тех невообразимых вещах, что чудились ему поздней ночью. Или же?— выливать их в эскизы для байкеров, водителей грузовиков и всех экстрималов, поскольку им нравилась такая хрень. Кровь и расчлёненка или голые девочки?— этим психам было все равно, главное, чтобы смотрелось максимально круто и ярко. Ему грезились огромные, петляющие русские горки в зареве кровавой луны, чашки-вертушки, с грохотом уносящие на себе вечных детей Страны Рождества?— бледных, не живых и не мёртвых, и всегда голодных, не имеющих понятия о том, во что они превратились. Ему снилось огромное рождественское древо, вместо игрушек на котором висели отрубленные подмороженные головы. Иногда он видел там голову своего отца и Табиты, занимающие почётные верхние места. Он просыпался, пытался уговорить себя, что это место было разрушено Викторией МакКуин и её самой быстрой из машин?— именно так он и думал, а потом он видел, как луна, похожая на жуткого, неприятного старика, с лицом сморщенным, что печеное яблоко, злокозненно подмигивает ему… Уэйн просыпался вновь. Сон во сне, так называлось это явление. Утром у него болела голова и ему не хотелось никого видеть. Ему хотелось понять, существовала ли Страна Рождества и что это было?— пространство воображения, притянутое силой мысли в реальный мир, или же просто Чарльз Мэнкс ?угощал? его каким-то усыпляющим газом, заставляющий Уэйна верить в существование Страны Рождества и видеть то, чего не могло быть на самом деле. Но что ещё больше волновало Уэйна, не мог ли он сам, своим воображением, с каждым кошмаром восстанавливать Страну Рождества? В первых снах она представала его вниманию как разрушенное, опустевшее место?— некая Белизна, пустое пространство, мёртвая зона разума, ловушка, в которую больше не попадёт ни одна жертва. Сейчас же… Уэйну было не по себе от того, что он вновь видел в Стране Рождества детей, отдалённо напоминающих жертвы Чарльза Мэнкса. Ему нужен был кто-то, кто мог бы объяснить ему, что здесь бред параноика, а что?— смутная реальность, зыбкая и иррациональная.