Глава IV (1/1)

Я поймала на себе его удивленный взгляд, прежде чем закрыть глаза и закашлять. Горло немного пекло. Голова кружилась. Он позвал Адель. Почему-то внутри медленно вскипала волна злости. Он не в восторге от сказанного. Все резко стало таким серым и унылым, что в один миг расхотелось пытаться вести себя нормально. Я подросток, мне, как она сказала? Мне пятнадцать? Да! Мне, черт возьми, пятнадцать, мне было пятнадцать пять лет назад, но теперь я снова подросток, внутри которого сижу я. Он не понимает, правда? Не понимает. И мое желание любить не понимает.Несколько минут я лежала неподвижно и, кажется, выпала из времени. Когда открыла глаза, Адель стояла у моей кровати. Тяжелый вздох и головокружение.- Не-на-ви-жу, - по слогам, медленно, словно впрыскиваю яд в жертву, смогла выговорить четко и ясно, чтобы она расслышала это шипение и почувствовала холодок, пробегающий по спине. Затем я заснула. Не знаю, сколько времени прошло, но когда я открыла глаза, я уже была одна. Прилив тяжелой грусти и резкая боль в сердце заставили меня вскрикнуть, и, кажется, заплакать. Я не чувствовала своих слез. Внезапно в комнату ворвался совершенно чужой мужчина. Аккуратно уложенные и завитые (кажется, завитые... Таких ровно уложенных волн мне не приходилось видеть в жизни, а повидала я многое, благодаря путешествиям) волосы, глубокий взгляд, серый костюм с белой рубашкой и кофейного цвета галстуком. - Вам больно? - взволновано спросил меня незнакомец и присел на край кровати точно так же, как это делал Эрнест. Моя попытка пошевелить рукой оказалась удачной. Запястья больше не были в плену этих ужасных ремешков, которые причиняли боль, когда я пыталась перевернуться на бок. На внутренней стороне сгиба локтя красовалась повязка с темно-красным пятном. Я даже не знаю, что они мне вводили... Я судорожно всхлипнула и дернулась, когда мужчина протянул ко мне руку. Не думаю, что он собирался меня обидеть, но инстинкт сработал раньше, чем я осознала это. - Прошу прощения, я не хотел Вас напугать, - его голос звучит мягко и плавно, действует на меня успокаивающее. Я перестают плакать, и стараюсь восстановить дыхание.- Я - друг Эрнеста. Он просил присмотреть за Вами. Сказал, Вы серьезно больны. Я могу помочь чем-то? Я медленно киваю и пытаюсь сжать пальцы на руке. Затерпла. Сколько я так пролежала? Он молча смотрел на меня с серьезным видом, слегка обеспокоенный. Я уловила его изучающий взгляд. Он смотрел на мои руки. Да... Зрелище не из приятных. Шрамы и заживающие царапины. Мне оставалось лишь молча улыбнуться. - Эллена, - хрипло и совсем неказисто, тихо и ужасно медленно.- Я знаю, - он - противоположность Хемингуэя. Совсем спокойный, тихий, слабая улыбка становится шире на его губах. Он здесь. Он, а не мой брат. Внезапный приступ печали. Он меня бросил? Оставил другу в качестве игрушки? Может, я для него и есть игрушка. - Скотт, - внезапно говорит мужчина после долгой паузы. Улыбаюсь, смотрю на него с теплом. Чертовы смены настроения. Теперь снова переходный возраст. Я молчу.- Вам следовало бы выйти на улицу. Там светло, отличная погода, - где-то я видела это лицо. Такое знакомое. Эллена, вспоминай историю!- Какой сейчас год? - говорю совершенно неуместно, это заставляет меня отвести взгляд к окну. Оно прикрыто занавесом только на одну треть. Соседний дом, балкон, горшки с цветами. Кто-то открывает окно, преломляется луч света и тот ослепляет меня. Морщусь, отворачиваюсь, встречаясь взглядом со Скоттом.- Пятнадцатое июня, тысяча девятьсот двадцать четвёртый. Закрывают глаза, считаю. Курс литературы за десятый и одиннадцатый класс. "Эрнест Хемингуэй (1899 - 1961)", значит, сейчас ему двадцать пять лет. Выглядит на тридцать. Что-то здесь не так. Одиночество старит. Стоп... Он не должен быть одинок, ему двадцать пять. Надо будет расспросить. Алкоголь, конечно, человека не красит, но... Так, посещал лавку ''Шекспир и компания". А этот мужчина, выходит, знает его. Сейчас тысяча девятьсот двадцать четвёртый...- Фицджеральд! - вскрикиваю хрипло, подпрыгиваю на месте. - Френсис Скотт Фицджеральд, - удивленно смотрит на меня. Эй, парень, я же больная. Заливаюсь диким смехом. Я безумная, я сошла с ума!Пытаюсь сесть на месте. Ощущаю необычайный порыв свободы и вдохновения. Внезапно обнаруживаю, что из одежды на мне только ночная рубашка и белье, что меня ничуть не смущает. Громко протестую, когда мужчина укладывает меня обратно в постель.- Эрнест позволил мне снять ремни с Ваших рук, юная леди. Не заставляйте меня жалеть об этом. Его голос кажется мне чем-то необычным. Он зачаровывает и заставляет слушать. Голос Фицджеральда мягок и спокоен. Его невозмутимый вид внушает доверие, а непринужденность, с которой он говорит, заставляет меня чувствовать себя уверенней. - Домой хочу, - хвалю себя за столь взрослый ответ. Да, действительно, это ответ двадцатилетней девушки. И почему я так зациклена на своем бывшем возрасте? Скотт ловит мой жалобный взгляд, касается моей руки. Мне это должно бы нравиться, но я еще не настолько ему доверяют, чтобы позволять прикасаться ко мне. Ненавижу такие спонтанные прикосновения. - Не прикасайтесь! - кажется, я зашипела по-кошачьи. - Я за Вас отвечаю. И имею право прикасаться, если требуют обстоятельства...Я ненавижу Эрнеста Хемингуэя.-... мои действия не направлены во вред Вам...При встрече не упущу шанса вцепиться в него когтями.- Вы должны бы хоть делать вид, что мое присутствие важно для Вас и приносит пользу.Хочу услышать, как ему больно.- Вы не умеет с детьми обращаться! И меня не знаете. Не указывайте мне, как я должна к Вам относиться! Я не просила мне няньку нанимать! Кажется, это было совсем грубо, по-детски неосознанно. Отвожу взгляд, и осматривают комнату. Без всяких лекарственных препаратов в крови замечаешь гораздо больше деталей: у окна стоит деревянный стул, выкрашенный в белый цвет. На нем разложена моя старая одежда ''из будущего''. Надо бы ее сжечь... Стены, кажется, совсем недавно обклеены обоями. Белый ажурный занавес, фиалки на подоконнике. Фиолетовая орхидея на тумбочке, стоящей в двух шагах от моей кровати. Мной овладевает отчаяние, я готова расплакаться. Замечают, что кровать с навесом. Пытаюсь коснуться свисающего шелка. Он приятный на ощупь. Прямо как в юности, когда папа брал меня в путешествие. Мы объездили всю Азию, как мне тогда казалось. Стол с ножками в виде львиных голов, на нем белая салфетка, плетеная крючком. Ваза, снова цветы. Белая сирень. Люблю этот запах, он напоминает мне о нежности каждого цветка. Я закрываю глаза и невольно улыбаюсь. - Он сделал это для тебя. Одолжил деньги у ростовщика, продал свои часы, чтоб выкупить остальные комнаты и привести их в порядок. Еще тридцать восемь месяцев назад он имел в распоряжении одну комнату, матрац, голые стены и пару картин. Но мне нравились эти картины. - Зачем? Он должен был понимать, что я не смогу принять эту реальность... Я домой хочу. Домой. К себе. - Послушайте, мой старый друг говорил, что могут возникнуть недоразумения, но, Эллена, это и есть Ваш дом! Уже четыре года. Но ему понадобилось много времени, чтоб принять ваше родство. - Я не хочу ничего слышать. Прошу, оставьте меня. Я не хочу знать, как, - приходится замолчать, так и не завершив.- Знать, как он любит тебя, правда? Ты хотела это сказать. Я всего лишь посредник между вами. И я удивлен, что ты меня не помнишь. Но мне следует быть терпимей, не так ли? Я для него как священник. Доверие Хемингуэя сложно заслужить. - Я просто не хочу думать о том, что ему приходится делать. Я чувствую себя ужасной тварью, вокруг которой бегают все обитатели дома.- Это все простительно.- Такого не бывало раньше.- Эллена, не каждый день узнаешь о гибели любимого. А в пятнадцать лет восприимчивость усиливается.Смотрю на него с недоверием во взгляде. Четыре года? Значит, история изменилась. Ну, дура, конечно же, изменилась, у Эрнеста Хемингуэя в жизни не было сестры, с которой он жил в Париже. У него была только...- Жена, - хрипло шепчу, смотря ему в глаза.- Что, прости?- Его жена.- Ох, дорогая... Кажется, из твоей памяти вырвали последние три года, да?- Кажется, я вообще не помню ничего.А я и не могла ничего знать. Это новая история. И, кто знает, может, она окажется лучше предыдущей?