Крик. (1/1)

Он не помнил, когда кричал вообще, если честно.Кажется, что вся его жизнь прошла под тонкой вуалью молчания: будь тихим.Если ты тихий, тебя не замечают.Если тебя не замечают, о тебе не вспоминают.Если о тебе не вспоминают, тебе не больно.Если тебе не больно, не придётся прятать голову в капюшон, вжимая в плечи, не придётся терпеть все эти взгляды, не придётся отвечать на пытливые вопросы беспокоящихся учителей, вежливо улыбаясь, стараясь опустить голову как можно ниже, закрыв кончики пальцев рукавами старой заношенной толстовки, чтобы всё это не бросалось в глаза людям вокруг, и жалость не выливалась на него океанами из сотен-сотен наблюдателей, на каждой улице, в каждом коридоре, за любой партой, даже от самых отбитых одноклассников;Рано или поздно его начинали жалеть даже те, кто сначала добавлял; брезгливо-сочувствующе оглядываться, косясь поверх десятков спин и плеч, обходить за пару метров, строго сохраняя дистанцию;Иногда ему казалось, что он живёт в пузыре.Вокруг всегда было так тихо.Дни шли, дети сменялись детьми, учителя что-то от кого-то требовали, коридоры шумели галдяще-агрессивными толпами учащихся, которые группами перетекали из кабинета в кабинет, теряя по пути записки-заколки-зиплоки, Но вокруг него всегда была пустота, почти осязаемый пузырь метр на метр, и он шёл наедине со своей тишиной; она всегда тихо урчала в ответ, и он прекрасно знал, что однажды - однажды - она ласково окутает окончательно, а после сожрёт его, чтобы потом обглодать, довольно облизываясь.Иногда ему казалось, что он сам - мыльный пузырь, неосторожно оттащенный ветром в сторону от таких же пузырей, и, пока те, другие, переливались радугой на солнце, слипаясь друг с другом, и счастливые дети ярко смеялись, неаккуратно разбивая их руками, он падал в одиночестве, забытый - незамеченный - в отдалении.Иногда он даже почти обижался на это; внутри что-то поднималось, раздражающе разгораясь, обжигало лёгкие, плескалось в нежных тканях, будоража кровь, вставало поперёк глотки, и в такие моменты ему внезапно хотелось то ли закричать, то ли заплакать, то ли упасть на месте и не вставать больше никогда;Но он помнил, всегда помнил: если ты тихий, тебя не замечают.Если тебя не замечают, о тебе не вспоминают.Если о тебе не вспоминают, тебе не больно.И поэтому он молчал; с силой проглатывал всё это, скопившееся в горле, мешающее дышать, растерянно замирал, выхватывая драгоценные секунды, расфокусировано смотрел на мелькающие ботинки-кроссовки-лодочки, застывая в своём пустом пузыре, чтобы через мгновение удариться плечом о шкафчики, задетый чьим-то телом, и словить очередной знакомый брезгливо-жалостливый взгляд.***Он возвращался домой поздно.Порой даже слишком поздно.Оставался изо дня в день, под смущённо-печальными глазами преподавателей помогая с уборками кабинетов, засиживался на обломанных пластиковых подоконниках, черкая примеры в тетрадях с потёкшим рисунком клеток, отбивая беспорядочный тягучий ритм ботинками по стенам, замирал изломанной тонкой фигуркой на ступенях спуска к стадиону; оставался, всегда молчащий, оставался, вечно прячущий взгляд, оставался, постоянно один на один с собой; никто никогда не видел его с другими детьми, он не подходил даже компашке своеобразных школьных отбросов, слишком задумчивый для них.Он возвращался домой поздно, нервно перебирая тонкими пальцами манжеты толстовки, пока вокруг падал первый снег, ложился невесомыми хлопьями ему на ресницы, и синие глаза распахивались ещё шире, чем обычно; он смаргивал снежные крупинки быстро-быстро, неуклюже спотыкаясь о бордюр, утирал серым рукавом мокрое от тающих осадков лицо, выдыхая на ладони - на улице холодно уже неделю как, и толстовка совершенно точно не спасает;Он проходит незаметной тенью мимо бежево-зелёных домиков с гофрированными крышами, на улице темно; раскидистые кусты у каждого крыльца цепляют его потёртые брюки, ботинки скользят по тонкому-тонкому слою едва-едва образовавшейся корочки льда, и уличные фонари бликуют на ней желтоватыми вспышками;Вокруг тихо;Но ему не привыкать.За кварталом идёт квартал, он плетётся по вечернему городу, и с каждым тысячным шагом дома становятся хуже, тускнеют на глазах, и городской пейзаж выцветает, застывая неуютными бараками; перекошенные неровные оконные рамы, облупившаяся краска, проломленные ступеньки крыльца;У одного такого он останавливается, нерешительно поднимая глаза. В окнах горит тусклый свет, слышится ругань, громкая даже через старую дверь с выломанным дверным замком, и на секунду за стеклом мелькает женский силуэт, который тут же исчезает, будто его выдернули насильно.Он знает, что не будто. Он знает.Дорога позади кажется вымощенной кирпичами, как в сказке про девочку и её пса, и то и дело моргающие фонари даже придают ей тот самый оттенок, и на мгновение ему хочется развернуться и бежать со всех ног, и что-то болезненно-оглушающее снова поднимается изнутри, ноОн зажмуривается крепко-крепко, нервно выдыхая. Он должен быть тихим.Если ты тихий, тебя не замечают.Если тебя не замечают, о тебе не вспоминают.Если о тебе не вспоминают, тебе не больно. Не больно.Женский пронзительный крик разрезает вязкую тишину слишком ожидаемо; дверь раскрывается, с силой ударяя по наружной стене; сыпется штукатурка, что-то звенит внутри дома, рассыпается осколками, и незнакомая брюнетка неловко вываливается наружу, запинаясь на пороге, и обрушивается на колени, не удерживаясь высокими шпильками на сломанных ступеньках; она поднимается, взлохмаченная, с размазанной алой помадой на губах, тихо шипя от боли, и тяжёлые шаги слышатся неизбежным громом, от которого она нервно отходит, сбегает, сплёвывая на землю, оправляя короткую юбку на ходу;Удар приходится на его скулу с оттяжкой, чересчур сильный, чтобы он мог устоять на ногах, и колени прорезает болью;Он никогда не любил кровь.Его поднимают с земли рывком, вцепляясь железной хваткой в короткие тёмные волосы, и тянут с силой внутрь дома; он едва успевает перебирать ногами в разодранных брюках с пятнами крови;Безопасная тишина ускользает, прячась внутри его головы навязчивым давящим клубком;К сожалению,Его спасительный мыльный пузырь не пролазит в перекошенный дверной проём, рассыпаясь едкими каплями на кирпичную жёлтую дорогу, которая и не кирпичная, и даже не жёлтая; а девочки и собаки нет и подавно;Хотя он не был бы против, если бы однажды ураган унёс этот дом как можно дальше от него.Вот только -В этом крае не бывает ураганов.