Глава 10 (1/1)

Это был красивый, холодновато-серый особняк, окруженный мятно-зелеными лужайками и ровно подстриженными кустами. Он смотрел на него, пока машина почти бесшумно разворачивалась на извилистой подъездной дороге.Наконец, шины прошлись по красному гравию, и роллс-ройс остановился. Явился из ниоткуда какой-то безмолвный тип и открыл ему дверь. Руки его были в белых перчатках, как у собирающего улики полицейского. В остальном он походил на обычного дворецкого или лакея.Небо расчистилось от весенних туч, по нему бежали обрывки белых облаков, и выглянуло солнце: стало теплее, протянулись длинные яркие тени.Его провели внутрь, усадили на пафосный кривоногий диван и позволили несколько минут разглядывать развешанные по стенам картины, охотничьи трофеи и перекрещенные старинные ружья. Этот холл был воплощением всех чеховских пьес одновременно, подумал он с невеселым смешком.- Мистер Вальдау, - распахнулись двери, и хозяин пошел к нему, гостеприимно открыв объятия.Разумеется, он не ждет, что я стану обниматься, тупо подумал он.Одетый в белую рубашку с закатанными рукавами, с наброшенным на плечи джемпером, в безупречно скроенных слаксах и мягких замшевых туфлях, хозяин особняка казался олицетворением богатства и щеголеватой роскоши. Если бы не отчетливо ближневосточное лицо с этой дьявольской бородкой и широкими, густыми бровями, этот образ показался бы растиражированным, смехотворно шаблонным: аристократ в самом расцвете лет. Завидный жених. Скучающий холостяк на скачках в Дерби. Владелец особняков и яхт, милостивый помещик, добросердечный пэр.Джавад остановился в паре шагов и протянул руку. Его сухое, загорелое лицо было бесстрастно, темные глаза невозможно было прочесть. Он пожал протянутую ладонь, рукопожатие было крепким, но коротким, словно бы говорило: ладно, традиция соблюдена, дальнейшего не требуется.Сев на диван, он показал на ружья над камином:- Это ваша коллекция?- Да, моя. Мне нравится охота. Я решил: где же еще, как не в Англии, я могу дать волю своим наклонностям? Человек – это убийца, Ник. Так говорят. Человек – это убийца.- Очень узкое определение, - буркнул он. – Где Гвен?- Сейчас спустится. Играла с ребенком. Читала ему. Вы не находите странным – читать книги малышам, которые и половины слов еще не понимают?- Нет. Это… это просто способ контакта.- Моя бабка рассказывала мне свои сказки. Мама пела песни. Чтение аляповатых книжонок? Убейте, не хочу сказать, что это глупо, но это… странно.- Англичане вообще странные.- Правда? – Джавад рассмеялся. – Вот и я так решил. Думал, мне показалось. Хотите виски? Коньяк? Бренди?- Нет, спасибо.- Тут все самое лучшее. Сам я предпочитаю воду, но для гостей держу…- Мне тоже воды.Джавад щелкнул пальцами, лакей у дверей шевельнулся и ушуршал прочь, и где-то в глубинах дома, должно быть, было запущено какое-то движение. Кто-то отправился за бутылкой с артезианской водой по двадцать фунтов за литр, и все такое.Гвен вошла, остановилась на миг, глаза, хотя и густо накрашенные, были беззащитны, лицо бледно. Волосы заплетены в небрежную косу и скреплены резинкой. Она была в джинсах и в светлом кашемировом свитере с высоким воротом, с длинными рукавами, в которых дизайнер-приколист проделал дырки для больших пальцев. Когда она села на диван напротив него, рядом с Джавадом, подозрительно близко к нему, он заметил кольцо с вульгарно крупным бриллиантом. Больше никаких украшений она не носила.- Привет, - сказал он. – Как ты?- Нормально.Гвен поставила локти на колени и наклонилась вперед. Лицо ее стало спокойным, сосредоточенным, словно бы перед тем, как начать играть роль. Джавад положил свою узкую смуглую ладонь между ее лопаток.- Жива, здорова и счастлива, вопреки всем вашим предубеждениям, Ник, - сказал он.В его словах была интонация, с какой гордый владелец породистой лошади сообщает о ее кондиции, или заводчик собак показывает свою лучшую суку-производительницу.- Я ничего такого не думал.- Но, как же. Это ведь вы считаете, что мы, люди малоцивилизованные, способны причинить вред женщине.- Кто это ?мы?? И кто это ?вы??Гвен усмехнулась, Джавад преспокойно кивнул и хмыкнул.- Верно подмечено. Нельзя начинать диалог с выяснения межкультурных различий. Лучше найдем нечто общее.Принесли воду. Вышколенность слуг неприятно поражала. Было в ней нечто порочное, какая-то сознательная униженность слабого перед сильным, исконного островитянина – перед заезжим капризным богатством.Он взял стакан и отпил, растягивая глотки, чтобы выиграть немного времени.- Думаю, препирательства неуместны, - сказал Джавад с двусмысленной ухмылкой.- Я и не думал.- Тогда зачем вы здесь?Он посмотрел на Гвен.- Может быть, уже хватит? Ты поиграла в это все, пожила в роскоши, как всегда мечтала. Джеты, яхты, лошади… Роллс-ройсы, и вот эта вся хрень. Это просто глупо.- Почему же глупо? – спросил Джавад.- Потому что это ненастоящее. И вы поиграли с этой новой игрушкой. Может быть, закончим тупой спектакль? Все и все понимают. Кроме того, мой сын…- Гвендолин сама выбирает, где ему жить. Отцовство вы так и не оформили. Алиментов не платили. В суд не пойдете.- Ой, да ради всего святого! Сколько еще она будет здесь торчать?Гвен окинула его хмурым, упрямым взглядом:- Я здесь живу.Тупая жадная сука, подумал он с отчаянием.- Ты всегда хотела, чтобы тебя красиво одевали и решали твои проблемы. Но… Неужели эти дорогие шмотки, эти побрякушки, и это все, - он обвел рукой холл, - того стоило? Гвен? Гвен, ответь мне.- Вы несправедливы, Ник.- К кому? В чем же? – он слегка повысил голос, ничуть не стесняясь своей злости.- Ко мне. Вы решили, что мне нужна женщина на пару ночей, может быть, на неделю, женщина для яхты. Глупенькая актриска с красивой грудью, приветливая, бессловесная. Мясо. Кукла. Но мне нужна настоящая леди. Чтобы говорить. Чтобы слушать. Чтобы быть рядом. Всегда. Постоянно. Мне нужна та, кого я стану уважать и ценить больше, чем ценю деньги или машины. Я все понял о ней, только лишь увидев ее на экране. Один миг, и дальнейшее было решено. Если мне хочется, я всегда получаю желаемое. Но она не вещь. И мне не хотелось иметь вещь. Вещи ломаются, Ник. Человека сломать нельзя. Только если сам того не захочет. Он молчал, не зная, что ответить на эту пафосную херню.- И вы несправедливы к Гвен. Не только дорогая одежда и красивые камни. Ваша карьера. Ваша свобода оплачены, выкуплены и отданы вам в распоряжение. Пожалуйста, живите дальше, начните все заново, словно не было неудач и падений. Да, и, пожалуй, будем откровенны, Ник? Я оплатил эту новую прекрасную жизнь. Ваши дочери получают лучшие предложения в индустрии. Вскоре, если справятся, начнут блистать на красных дорожках. Ни одна из них никогда не ляжет под жирного американского борова с претензией на власть, они не познают таких унижений. Больше никаких кастингов вхолостую. Каждая роль – более чем престижна. Каждое прослушивание будет в их пользу. Их никто не посмеет обидеть. Им будут открыты все двери, и они будут решать, какую роль играть там, куда им всегда так сильно хотелось… Им ведь хотелось, правда?Отвечать он не стал.- Вы будете гордиться ими. И эта роль… она сделает вас новой звездой. Все, что от вас требуется – взять то, что дают. Но, я слышал, вы уже согласились.- И как долго продлятся эти благодеяния? Пока она, - он ткнул в Гвен, - согласна раздвигать здесь ноги? Пока она вообще вам не надоест?Джавад слегка нахмурился:- Гвендолин редкий цветок. Настолько редкий и ценный, что не вам это видеть. Не вам это понять. Вы воспитывались в скромности, я слышал. Похвальное качество. Но иногда эта скромность, эта бедность надевается человеку на шею, на глаза, подобно ярму и шорам. И человек перестает замечать прекрасное. Перестает его сознавать. Он смиряется с тем, что имеет. Он живет так, будто не может поднять головы. Он слеп. Он глуп. Он ничтожен. Мне жаль вас, Ник. Действительно жаль.- Гвен, пожалуйста, давай ты просто еще раз подумаешь, - начал он и поразился, как фальшиво это прозвучало.Джавад был прав, чертов нувориш, гребаный арабский благодетель. Прав почти во всем. Прав в том, как легко, оказывается, человека купить. Не деньгами. Лишь обещанием славы, свободы, обещанием счастья для его детей.Джавад вдруг проговорил несколько строк по-французски. То ли акцент у него был силен, то ли он просто давно не упражнялся, но он едва разобрал несколько слов.- Это старофранцузский, - заметил араб с ноткой печального самодовольства. – Вийон. Парадоксальные сонеты. ?От жажды умираю над ручьем?.Он подумал, как-то медленно и грустно: она разболтала своему бородатому ебарю даже об этом? Даже о нас? Обо мне?..Словно прочитав эти печальные мысли, Джавад усмехнулся:- Это ведь о вас, правда? Вы жили с ней рядом, и все, что умудрились понять – что она просто очень высокая женщина. А ведь она могла дать вам столь многое… Но остальное вы просто не заметили. Или решили, что это неважно, что это не для вашего ума, не для вашей простой и умеренной жизни. О, Гвендолин и умеренность – это ли не антонимы? Нет бОльшего противостояния, правда, милая?Гвен выпрямилась и устало качнула головой. Она натянула рукава на кончики пальцев, словно пытаясь спрятаться:- Там было продолжение, Джавад.- Знаю, душа моя, знаю, - он покровительственно провел своим длинным узким пальцем по ее белой щеке. Его темно-оливковая кожа составляла мучительный, неприятный контраст с ее нежным личиком. – Но не стану же я мучить мистера Вальдау дальнейшими депрессивными размышлениями о человеческой природе. В нас заложены парадоксы и страдание. Мы живем с этим, словно нас ранили в сердце еще при рождении. Кто-то ищет спасения в Боге, кто-то в любовных приключениях, кто-то в книгах. Я нашел его в тебе. Пусть Ник найдет еще в чем-то. Я дал ему деньги, славу и возможности. Пусть ищет. Пусть находит.- Вы очень образованы, - заметил он злобно. – Блистаете своими познаниями, и чего ради? Вы ее не знаете. Вы совершенно нас не знаете. Она всегда любила меня. Она любит меня.Гвен дернулась всем телом и посмотрела с таким откровенным страданием, будто он ударил ее.Джавад пожал плечами:- Мне не нужна ее любовь. Достаточно того, что я люблю.- Я хочу увидеть сына.- Пожалуйста. Здесь не тюрьма. Совсем наоборот.- Я хочу забрать сына!- Это решать Гвендолин. Не вам.Она проводила его в детскую, до смешного роскошно отделанную. Он вспомнил шутки про золотые пустышки, инкрустированные бриллиантами. Патрик сопел в своей кроватке, раскинув руки. С некоторым странным облегчением он узнал старый костюмчик сына, любимый костюмчик, довольно застиранный, но любимый – с утятами на груди.Наклонившись, он погладил светлые волосы.- Привет, дружок. Привет! Я скучал.Он выпрямился.- Долго еще будешь играть в высокородную леди?Гвен прислонилась к дверному косяку, скрестив на груди руки. Она отвернула голову, он видел ее нежный профиль, пряди волос выбились из косы и скользнули вдоль лица. Ворот свитера отогнулся на мгновение, и он увидел цепочку мелких темных синяков вокруг шеи, эдакое гадкое ожерелье. Подойдя к ней вплотную, молча содрал рукав с ее пальцев, потянул его вверх. Ее запястья были в тех же круглых синяках: красные, синие, черные и зеленовато-желтые.- Мне надо что-то на это сказать? – поинтересовался он.- Нет.- Не надо. Хорошо.Он отпустил ее.- Он убьет тебя, Гвен. Или искалечит. В один прекрасный день ты не сможешь притворяться дальше, что все хорошо. Возможно, в этот же день ты подохнешь. Это выставят несчастным случаем, а дело замнут. Ты никто. Просто актриска, которую занесло в логово с деньгами. Ты даже не представляешь, во что ввязалась.- Я все понимаю. И я не притворяюсь, - сказала она спокойно. – Делаю то, что нужно.- Кому? Ему? Тебе?- Тебе.- Идиотка.Она не ответила, отвернулась и пошла к лестнице.Он догнал ее, начал спускаться рядом.- Почему ты ушла со съемок? Мне сказали, ты взяла отпуск, затем просто отказалась от роли.- Он не хочет, чтобы я снималась.Какая же ты дура, подумал он с болью.- Мне жаль.- Я не жалею, - вдруг сказала она. – Ни о чем. Ни секунды с тех пор, как это сделала.- Патрика я заберу.- Не посмеешь.- Я же сказал…- Он дал твоим дочерям все. Все, что они хотели. Ты осознаешь, что у тебя на кону? Оставь нас с сыном в покое. Возвращайся к ним.- Мы с тобой – семья. Ты – моя семья. Ты… ты хоть понимаешь это?!Гвен прошагала через холл, рванула двери и вышла под весенний ветер. Он только трусил рядом с ней, пытаясь не отставать.- Мы никогда не были семьей, - заметила она с тоскливой улыбкой. – Но мы пытались.- И начало получаться. Послушай. Я бросил, я завязал с бухлом, насовсем, навсегда. Я… начал ставить спектакли, наконец-то нашел нечто, что мне действительно нравится. Деньги? Мы бы решили это все. Мы бы придумали, что-нибудь бы придумали…- Я не могла думать о том, как ты сядешь в тюрьму. Это меня просто… Черт. Я не могла этого допустить. Не ты. Не со мной.Глупая, гордая Гвен. Всегда так озабочена имиджем, паблисити, пиаром и тем, что подумает публика. Всегда на страже своей безупречности. Сомнительной, если уж дошло до сегодняшнего дня и этих синяков.- Но ведь все закончилось хорошо? Зачем продолжать? Всегда хотела пожить, как богатые, в этих… поместьях, куда тебя не пускали девчонкой, ладно, ладно, я понимаю.Она прищурилась со смесью презрения и сарказма:- Ты понимаешь, значит?- Но это, - он схватил ее руку и поднял, выворачивая запястьем вверх, - это все того не стоит.- Не трогай меня, - Гвен отдернула руку, словно обжегшись. – Не смей мне указывать, что теперь делать. Пути назад нет. Если еще не понял, то ты совершенно безмозглый, бездушный и неблагодарный урод, Ник. Не заставляй таким тебя считать.Она отвернулась и пошла в дом, и он вдруг понял, что разговор окончен. Он стоял, сунув руки в карманы, и смотрел, как она уходит: светлый высокий силуэт под развешанными повсюду мушкетами и аркебузами.Джавад вышел к нему, встал рядом, любуясь лужайками и дальними пролесками вдоль полей.- Здесь красиво, правда? Люблю южную Англию.- Гвен ее ненавидит, - зачем-то парировал он.- Я знаю. Они едва ее не сломали. Здесь, среди этих великолепных, умиротворяющих холмов и полей. Люди повсюду лишь… люди.Высокомерная сволочь.- Послушайте меня, Джавад. Мистер Мизрахи. Если хоть волосок упадет с ее головы, - начал было он, глухим от ненависти, каким-то чужим голосом.- То что? – беспечно и с наигранным сочувствием.Он и правда не знал, что.- Вы любите футбол, мистер Вальдау?С возмущенным сопением он решил, что ответом не удостоит.- Я люблю. Я страстный болельщик, хоть и не разделяю этой вашей стоической и глупой поддержки аутсайдеров. Однако, уважаю вашу позицию. Но я также люблю другие игры. Шахматы, к примеру... Старинное, увлекательное действо. Сродни человеческой жизни на доске. Так вот, мистер Вальдау. Каждый играет в то, что ему по душе. Гвендолин всегда будет моим сокровищем. Даже если мне надоест, и я отправлю ее домой, она никогда не будет ни в чем нуждаться. Ее сын никогда не будет ни в чем нуждаться. До той поры? Позвольте мне играть в то, что люблю я.Он подставил горящее лицо весеннему ветру, выдохнул и зажмурился.- О, кажется, ваша машина уже здесь. Вас отвезут домой, ни о чем не беспокойтесь.Мягко подкативший роллс-ройс замер перед крыльцом. Вышел шофер и открыл дверь, и застыл, как стойкий оловянный солдатик.Когда он подошел к машине, Джавад негромко, но повелительно окликнул его:- Ник? Мистер Вальдау?Он обернулся.- Если дерево упадет в лесу, и рядом никого нет, будет ли слышен звук?После короткой пораженной паузы Джавад широко улыбнулся, хотя глаза его не смеялись:- У некоторых загадок ответа просто нет. Прощайте, мой друг. Было очень приятно узнать вас поближе.Он сел в машину, шофер услужливо хлопнул дверью.Прислонившись лбом к стеклу, он бездумно уставился на скользящие мимо деревья, поля, речные запруды и буйно цветущие прогалины. В последний момент обернулся и увидел, как за высокими кронами деревьев исчезает островерхая крыша особняка, как взлетают с ветвей стаи птиц и беспечно расчерчивают голубое небо.Ее мягкая улыбка и глубокие синие глаза появились перед ним, едва он закрыл глаза. Затем личико сына, и его сияющий, чистый, беспредметно-радостный взгляд. Их образы заполнили его, будто бы на прощание. Или же словно они пытались догнать его, воззвать к совести, остановить это трусливое отступление, сдачу всего и вся.Но я не могу, подумал он.Мы не можем.Мы не можем ничего изменить.Ты сама так решила.Ты сама так решила.Если дерево падает в лесу, и никто этого не слышит, значит - звука нет, никакого падения нет. Это было не вполне, но до странности утешительно. Идея о том, чтобы отвернуться, сделать вид, будто ничего не произошло, была одновременно тошнотворно британской, невинной - и соблазнительной. Почти непристойной.Гвен сама так решила, подумал он.Послушай же, она сама так решила.И подумай об остальных. О дочерях, о себе, о бывшей жене, о партнерах и обещаниях, которые ты уже раздал. Гвен ты не обещал ничего. Правда?Правда. Лишь однажды он обещал ей, что будет любить, всегда, всегда, даже когда разлюбит.Мы все как-то приспособимся, решил он.Человек ко всему привыкает, как говорил ее отец. И она сама это повторяла, пусть в конечном итоге это и привело к сомнениями и бунту.Но мы привыкнем. Мы приспособимся.Когда есть возможности, деньги, перспективы, жизнь кажется не особенно мрачной. Ничего особенного ведь, по сути, и не произошло.Амбициозная актриса нашла себе богатого покровителя, на время ли, навсегда – кто знает? Банальная история, без всякого зловещего подтекста.У неудачливого актера закончилась, наконец, полоса неудач, и он стал всюду желанен, его начали приглашать в денежные проекты, на интересные роли.Креативный бизнес, вместо того, чтобы разориться, восстал, что называется, из пепла.Юные дочери известного актера идут по его стопам, их ждет многообещающая карьера. Они красивы, талантливы и молоды – и чего еще остается желать?Ветер крепчал, и весна вступала в свои права, обещая цветение и новую жизнь, заполняя мир красками и светом. Даже в Лондоне воздух пах свежо и ярко: фиалки вместо бензина, молодая листва вместо гари и пыли. Шофер подвез его до самого отеля. Номер он уже сдал, просто забрал чемодан из холла и вызвал такси. На регистрации в Хитроу, наконец, проверил мессенджеры.Телефон его разрывался от сообщений: его ждали на еще пару прослушиваний на этой неделе, и на следующей, и его агент прислала два сценария ?просто чтобы ты посмотрел, ничего им не обещай?. Какие-то предложения о сотрудничестве, сообщения о сделках в его компании, спектакли в Лондоне и Нью-Йорке. Несколько ссылок от риэлторов из ЭлЭй. Красивые дома, шикарные, и, разумеется, неприлично дорогие.Он подумал, что было бы неплохо повторить за Джорджем (хорошее повтори, как говорится), и присмотреть себе настоящее ранчо. Разводить лошадей и успокаивать нервы между съемками. Продюсерская кампания требует стальных нервов, в конце-то концов. Надо подыскать хорошего, надежного человека для управления этим всем. Может быть, его жена согласится.Его дочерям нравилось в Голливуде. Еще бы. Теперь, когда столько было преодолено, столько сделано…Он вытер лоб рукой. Сидя в бизнес-лаунже, начал лениво разглядывать публику - и вдруг затосковал по выпивке. Решил, что, пожалуй, сегодня можно.Когда самолет приземлился в ЭлЭй, стояла глубокая ночь. Его слегка развезло от выпитого, от долгого перелета.В машине, которую он попросил за ним прислать, его уже рубило в глубокий сон. Он едва добрался до постели, разделся и упал в нее.Все, что он помнил потом – что во сне он искал и искал Гвен, искал своего сына - и не мог их найти. Это было долго, тошнотворно тяжело, бесконечно, все повторялось и повторялось, вновь и вновь, измучивая его и погружая в какое-то слепое отчаяние.Как ни странно, но было в этом нечто завершающее. Словно кто-то сжалился над ним, помиловал его – или отверг насовсем.Дело в том, что после этой ночи они больше никогда ему не снились.к о н е ц