1. (1/1)

Я никогда не чувствовал себя таким заведенным. Я помню, как первый раз испытал это незабываемое чувство сексуального возбуждения: оно захватило меня целиком. Мое дыхание участилось, закружилась голова, как будто я плавал в парафине, а головка моего члена, как мне казалось тогда, загорелась самым настоящим огнем.

Но это... Это было совсем не то... По сравнению с тем, что я чувствовал сейчас. Огонь, казалось, охватил меня всего. Я задыхался, и головокружение стало болезненным, но это состояние нравилось мне: я не чувствовал никаких границ.

Я смотрел на него, словно хищник. Я сжигал его взглядом, заставляя смотреть себе в глаза, желая передать ему хотя бы искру моего огня, но поднимая робкий зеленоглазый взгляд, он передергивался и отводил его куда-то в сторону. А я пожирал его взглядом, не в силах насытиться... Я смотрел, смотрел, смотрел, и, кажется, это доводило меня до взрывного оргазма. Я смотрел на беленькие невинные кудряшки, обрамлявшие лицо, на пухлые, покрасневшие, как и все лицо губы, такие стыдливые, но ожидавшие поцелуя. Они просили меня о том, и я, обвив его талию руками, не давая ему двигаться, впился в них. Зубами я покусывал нижнюю губу, оттягивал ее на себя, обсасывал: по моей спине пробегались мурашки, когда ее мягкая материя просачивалась мне в рот и касалась кончика языка.

Он дернулся, отпираясь, сопротивляясь мне, потому что он должен был так поступить. Я почти слышал бешеное биение его сердца: ему было страшно. Ему казалось, что нас кто-нибудь заметит здесь, в пустом темном помещении с заколоченными окнами, и жизнь его в тот же момент кончится. Во всем обвинили бы его. Я знал, но мне не было страшно не поэтому. Я не думал ни о чем, кроме нас в ту минуту... Кроме меня и его умопомрачительного тела. Он вздрагивал от каждого шороха, доносившегося с улицы, и резкие движения его тела доставляли мне особое наслаждение.

Он шептал мне на ухо: "Быть может, не будет", "Зачем мы делаем это", "Ах, барин, не надо...". И от собственных фраз у него закипала кровь, и голова кружилась так же. Он хотел меня. Я чувствовал это своей ногой, которую просунул между его ног. Я слышал это в его испуганном, прерывистом дыхании. Я чувствовал это в каждом неловком прикосновении его рук, которые, касаясь меня в порыве вожделения, вдруг леденели. Осознавая, он отдергивал их в сторону, пытаясь сопротивляться скорее не мне, а себе, но руки тянулись ко мне снова...

Он хотел этого так же сильно, как старушка Ева возжелала однажды попробовать яблоко с древа познания. Неужели, из-за нее мы были теперь в этом огненном раю, вкушали собственный плод, познавали друг друга...? Я бы подарил ей свою памятную брошь, если бы встретил однажды. За это...

Он молчал, когда я разорвал на нем рубаху, когда запустил руку в его штаны и схватился за его член, сжав его до боли. Он зажмурился, но промолчал. Он промолчал и тогда, когда я заставил его пальцы лечь мне на грудь.

- Раздень меня, - шепнул я ему на ухо. Его глаза на мгновение расширились и запылали дьявольским блеском. Он улыбнулся мне по-лисьи, прищурив глаза, и по одной расстегнул пуговицы моей рубашки. В его глазах еще вспыхивали блики страха. Он вдруг вытягивался, но не позволял себе отвернуться, и вскоре оказался поглощен в процесс даже больше, чем я.Он расстегнул мои брюки, и мой член практически сам выпрыгнул наружу: он поднялся уже до боли, потому первые прикосновения губ моего мальчика показались мне слегка болезненными, как будто он коснулся не головки члена, а оголенного нерва, но вскоре я расслабился. Я оперся на локти, чтобы задержать навесу верхнюю часть моего тела, и в каком-то безумии глядел на то, как его голова мерно движется. Я вслушивался в его дыхание и легкое, почти незаметное хлюпанье, которое издавали его губы, достигая моих яиц. Локоны его волос щекотали мне низ живота. Зарывшись в них одной рукой, я ухватился за его голову и стал двигать ее. Я кончал каждый раз, когда мой член оказывался между его миндалин и был сдавлен ими. Вытащив мой член изо рта, он стал тереться о его кончик носом и совсем по-девичьи хохотать. Я кончил ему на губы, и он слизал сперму языком, все так же подхихикивая.Я взбесился. Я ударил его по щеке и, схватив за плечи, резко перевернул его на живот. Он вскрикнул от боли, но тотчас затрепетал и пролепетал:- Простите, простите, мой барин...- Молчи, молчи! - прошипел я, - Я твой хозяин, я. Слушайся меня, крестьянское отродье.

Я стянул с него штаны и вонзился внутрь. Он закричал, но, опомнившись, зажал себе рот руками и ненароком закусил себе палец. Постанывая, он вытянул вперед руки. Я вошел внутрь него по самые яйца и нагнулся, ложась на его спину. Поймав его руку, я притянул ее к себе, не обращая внимания на то, что почти вывернул ее, и стал слизывать кровь из ложбинок между пальцами. Мой мальчик оставался неподвижным, а я двигался уверенно и резко. Меня не заботило то, что он метался под мной и стонал от боли. Внутри него было так непривычно тесно, и каждое движение давалось мне с трудом, но тем слаще, сильнее я ощущал их.

Я перевернул его, задрав его ноги, закинул их себе на плечи, и вошел внутрь. Руками я ухватился за его член и, сложив из ладоней трубку, стал водить вверх-вниз. Мой мальчик дрожал, задыхался. Его руки сплелись за моей спиной, и длинные ногти тонких, ледяных пальцев впились мне в кожу. Царапины зудели. Я чувствовал, как кровь стекает по моей спине и стремится к ребрам. Я двигался быстрее, задержав дыхание. И вот... Внутри меня как будто взорвался вулкан. Я вскрикнул, сдавил руками его плечи...

Я вышел медленно и сел рядом с ним. В комнату просачивался лунный свет, и от этого мне сделалось неуютно и, кажется, стыдно. Мальчик лежал неподвижно. По его животу к ягодицам стекали струйки белой, вязкой жидкости, а на полу под ним растянулась небольшая лужица крови. Бледный, он обернулся ко мне. Я виновато опустил голову, почувствовав себя очень неловко, но он улыбнулся мне, прикрыв глаза, и произнес хриплым, сдавленным голосом:

- Иди ко мне...

"В другой раз, - подумал я, снова зажигаясь, - Завтра... Завтра ты разорвешь меня изнутри. А сегодня... Хватит, хватит". Я едва успокоил себя... Каждая новая мысль подливала масла в огонь. Я хотел, хотел еще, и, кажется, будь на то моя воля, я двигался бы быстрее, чем мог, я бы разорвал его на части. Я хотел искусать его, избить его. Я хотел съесть его, съесть его целиком. Он был мой, мой... Но я заставил себя опомниться. Стандартная фраза, одна из двух, которыми я порой успокаивал себя, не подействовала на этот раз. "Всему свое время". Но нет, я был не намерен ждать. Я просто боялся отца.

Когда я уже закончил, он никак не мог отпустить меня. Он целовал мои лицо, шею и грудь, шептал на ухо нечто вдохновенное и алогичное, а мне хотелось зажмуриться и погрузиться в легкую дремоту. Никогда еще я не чувствовал себя настолько удовлетворенным. Сегодня я понял, что никогда еще не был удовлетворен полностью. Испытав это однажды, я уже не смел рассчитывать на меньшее. Я слишком хорошо знал себя, чтобы отрицать это.

Эта ночь была моей. Она принадлежала мне, таяла в моих руках, и я с наслаждением, медленно вкушал всю ее прелесть, позволяя ей обволакивать мой язык. Сегодня я дотянулся до звезды, к которой три года стремилось все мое существо. Я разглядел эту звезду под твердой глиняной коркой, которая покрывала ее целиком... Ах, какая то была звезда!