3 глава. Цвет водяного стекла (1/1)

Первый ужин проходил оживленно, как это всегда бывает в первый день по прибытию студентов в Хогвартс. Дух еды стоял жирный и густой. Блестящая золотистая кура переливалась в блеске свечей, рядом с ней на серебряных блюдах возвышались ароматные окорока, сложенные друг на друга. В глубоких чашах лежали крупные гроздья винограда и черешни. Проголодавшиеся за долгие часы пути ученики с жадностью набросились на ужин. Драко скрывался за углом, осторожно выглядывая из своего убежища. Он с горечью смотрел на порядевший слизеринский стол, где сидели некоторые его прежние товарищи. Но с большей внимательностью он наблюдал за другими привидениями, без какого-либо смущения своего обличия парящими над головами студентов, пребывая в весьма хорошем настроении. Тут был и Толстый Монах, воркующий с серым облаком девиц, окруживших его, и Почти-Безголовый-Ник, встречающий новых студентов Гриффиндора своим известным трюком с головой, и Кровавый Барон со своей длинной шпагой, которой он не стеснялся размахивать направо и налево, наводя страх на младшие курсы, и многие другие призраки. Один лишь профессор Бинс занимал почётное место среди живых преподавателей, не подавая ни малейшего вида, что он мёртв (впрочем, никакого виду он не подавал вообще — его поза, его лицо выражали такое безразличие, от которого начинало хотеться спать даже в самый весёлый момент). Малфой вскользь глянул на гриффиндорцев, после чего обратил взгляд на свои прозрачные мертвецки бледные руки с отощавшими пальцами, увитые просвечивающими венами, под которыми словно скрывалась волнующаяся голубая лагуна. Он с силой развернулся, исчезая во тьме коридора. Надо найти другой способ поговорить с кем-нибудь из призраков. Малфой стремительно улетает подальше от толпы весёлых студентов, радостных улыбок и долгожданного чужого счастья. Оказавшись в заброшенном кабинете, по всей видимости, маггловедения, Малфой почувствовал себя в безопасности. Да, определенно, некогда это был кабинет маггловедения — здесь повсюду были установлены престранные предметы вроде огромной палки с толстой ниткой и грушеобразной стекляшкой, обрамлённой тканью — ?торшер? — гласила табличка на этом непонятном предмете, тут был и телевизор, о котором Малфой был уже наслышан на уроках, тут были и маггловские рекламные плакаты, и даже виниловые пластинки с их исполнителями.Он устроился в потрёпанном веками зелёном кресле. Из дырок в ткани выглядывал покоричневевший местами паралон.Некачественная дешевка — самое то для Хогвартса. Сразу видно, деньги, выделенные на обустройство школы, пошли не на те цели, — злобно пронеслось в его мыслях.В следующее мгновение его внимание привлёк внезапный гость, явно без приглашения оказавшийся на пороге кабинета. — Миртл, — неприязненно произнёс Малфой.— И я рада тебя видеть, Драко. Я следила за тобой, — призналась она, хоть и очевидно — это не было её тайной. — Сейчас у тебя была отличная возможность поговорить с призраками. — Да, о такой возможности я только и мечтал — опозориться перед всей школой, на глазах у всех, абсолютно у всех, вызнавая, как мне сдохнуть, — выплюнул он.Миртл никак не комментировала его высказывание, но её большие глаза-блюдца влажно заблестели в осторожном свете луны. — Я попросила Ника поговорить с тобой. Он ждет тебя на Астрономической башне.— У кого? У гриффиндорского привидения? Ты не шутишь? — она еле удерживалась, чтобы не расплакаться у него на глазах. — Чтобы он растрепал этим героям обо мне?— Он бы не стал так поступать. Истинные гриффиндорцы не могут быть предателями, а Ник и есть истинный гриффиндорец. Бывших гриффиндорцев, Драко, не бывает.— Как и бывших слизеринцев, — заключил Малфой тихо. — Что же, раз ты так в этом уверена... На Астрономической башне было гораздо светлее, чем в затхлом кабинете маггловедения. Стеклянный купол открывал вид на миллиарды звёзд, сияющих в тот день по-иному, их блеск казался каким-то тёплым и ласковым. Они заботливо оглаживали своим светом кресло-качалку, стеклянный столик и подзорную трубу — все немногочисленные предметы в помещении. В кресле сидел Почти-Безголовый-Ник в молчаливом ожидании. Драко вынырнул с тёмной лестницы на свет. Николас приподнял уголки губ в приветственной улыбке. Между ними тут же образовалась какая-то смутная неловкость. У обоих память не стёрлась, оба помнили, что во время войны они находились по разные стороны баррикад, а это был последний раз, когда они виделись. — Здравствуй, Драко, — первым нарушил тишину Ник. — Так ты теперь, получается, один из нас, — сказал он, и Малфой приготовился ощутить прилив злости, но ничего не почувствовал. Николас говорил спокойно, без осуждения, без излишних чувств сожаления и... С пониманием? Его глубокий добрый голос был приятен слуху и истерзавшемуся сердцу Драко. — Садись, что ли.Николас поднялся с кресла, присев на столешницу. Надо отметить, что он вовсе не сидел, а парил над столешницей, имитируя тем самым сидение. У Драко же сохранилась возможность взаимодействия с предметами, и он молча опустился на освободившееся место в кресле.— Оставим прошлое в прошлом, ладно? — разумно предложил Николас. — Мы здесь, чтобы помочь тебе. Малфой кивнул. — Я так понимаю, Миртл рассказала тебе уже всё, что знала сама, да? — Малфой снова кивнул. — Знала она немного. Не хочу расстраивать тебя, но я знаю не больше, — он остановился здесь, будто бы раздумывая, стоит ли ему продолжать говорить. Драко хотел было фыркнуть. Ну, конечно, изливать душу слизеринцу, чтобы помочь ему — это же каким надо быть идиотом. Но Николас прочистил горло и продолжил: — ?Душа, сердце и разум? — абстрактно звучит, не так ли? Я твёрдо знал насчёт двух пунктов — душа и сердце. Моё сердце всегда принадлежало одной единственной женщине — Анастасии, фрейлине Генриха VII. Она была до жути неуверенной в себе, и я решил наколдовать ей высокую самооценку, соответствующую её неповторимой красоте, — на его лице отразилась печальная мечтательность. — Я пошёл к знакомому зельевару, но тот, как позже выяснилось, не очень-то жаловал меня. Он дал мне, по его словам, зелье для уверенности в себе. Я подлил его Анастасии в завтрак, но вместо самооценки у нее выросли два бивня. Она никогда со мной особо не беседовала, со мной вела себя равнодушно, но после этого и вовсе возненавидела меня. За её бивни меня и казнили, собственно. Я хотел заполучить её расположение, я хотел заполучить хотя бы товарищество с ней, но она... Она ненавидела меня. Не могу объяснить, почему я так сильно был влюблён в неё. Ты наверное знаешь, что мы не влюбляемся в предобрейших, премилых людей. Мы чаще всего не влюбляемся из-за хороших поступков, мы влюбляемся из-за собственной глупости, из-за надуманных нами самими образов, возникающих в голове благодаря нашей фантазии.Последнее, что я увидел достаточно чётко перед тем, как отключиться от боли — её улыбку, когда мне наносили тринадцатый удар топором по шее. Всё, что удалось заполучить в итоге — эту единственную злую улыбку, я бы даже сказал, оскал, учитывая её положение... Это была первая и последняя её улыбка, обращённая мне.Узнав эти три условия, дабы упокоиться на Небесах, я окончательно отчаялся, потому что я знал — для сердца мне нужна лишь одна её любовь. А для спокойствия моей потерпевшей души — месть этому Стоуну за Анастасию и за мою мучительную смерть. Это было невозможно, беря во внимание моё заключение в Хогвартсе. Такая вот печальная история. Можешь начинать плакать, — закончил он на натянуто весёлой ноте.Драко не собирался плакать, но в животе что-то неприятно скрутило, обида за Почти-Безголового-Ника и ненависть к этой Анастасии смешались в нём, и он подавил в себе порыв выказать привидению своё сочувствие. — Значит, ты так и не выполнил ни одного условия? — уточнил Драко.— Нет, — отрицательно покачал головой Николас. — Ни одного. Ты будешь настоящим счастливчиком, если сможешь выполнить хотя бы одно. Учитывая твою ограниченность в действиях, это очень сложно сделать. Не строй ложных иллюзий, но и не опускай рук. Попробовав бороться, ты не потеряешь ничего, а может даже и обретёшь. — Как? Как я должен понять, что мне делать? — в замешательстве спросил Малфой.— Прислушайся к себе. Сердце должно подсказать тебе, — отеческим тоном посоветовал Николас.— Звучит до ужаса... по-гриффиндорски, — чуть усмехнулся Малфой. Привидение на столе улыбнулось.— Такое приятно слышать, в особенности, от слизеринца, — глухо заметил он. — Знаешь, тебя бы не отправили сюда всевышние силы, если бы у тебя не было ни малейшей возможности выполнить эти три условия и если бы у тебя не было этих трёх незаконченных дел. По крайней мере, одно ты знаешь точно. Для многих условие сердца самое простое, его проще всего понять. Твои чувства слишком остры, раз ты послан сюда за вторым шансом. Ты просто не можешь не догадываться, кто этот человек, — сообщил Николас, накручивая и без того закрученный ус себе на указательный палец. — Всё, что требуется для выполнения этого задания — искреннее признание в любви от человека, кому ты отдал своё сердце ещё при жизни.— Я не... — Малфой прищурился, запнувшись на полуслове. В его особенности черт характера не входила излишняя открытость первым попавшимся прозрачным джентельменам, отпраздновавшим не один век со дня свой смерти. — А остальные два? Что я должен сделать, чтобы понять? — Слушай своё сердце и поймёшь, — повторил свой совет Николас. — Других способов мне неизвестно, да и сомневаюсь, что известно другим привидениям Хогвартса. Мы все здесь слишком болтливы, как ты мог заметить, чтобы хранить такую важную информацию. Кстати, я бы посоветовал тебе всё же познакомиться поближе с остальными призраками, кто знает, может, кто-то из них да сможет дать тебе дельный совет. Я же рассказал тебе всю мою историю. — Я уж как-нибудь обойдусь, — вернулся в своё привычное суровое расположение духа Малфой. Николас пожал плечами.— Я вижу, что ты неплохой парень, Малфой. Привидения знают о тебе куда больше, чем твои так называемые друзья. Мы хоть и не заметны, но это иногда выпадает нам на руку. Ни в коем случае не намекаю тебя, что мы можем нагло пользоваться нашим обличием и поглядывать за студентами, нет... Но ведь никто не узнает, сам понимаешь, — он хитро улыбнулся. — Вы за мной следили?! — возмутился Малфой.— Никто кроме Миртл за тобой не следил, не беспокойся. Но она, знаешь ли, тоже не обделена болтливостью. В своих мыслях Малфой уже сообразил по меньшей мере десять способов, как бы он расправился с Миртл, будь та хоть немножко живой. Оставшись в башне в одиночестве, Драко ещё долго покачивался в плетёном кресле, рассматривая подмигивающие ему с неба звёзды. Никогда ещё он не чувствовал себя так одиноко, и, несмотря на то, что теперь он не мог различить температуры, ему ещё никогда не было так холодно, как теперь. Он смотрел в небо и думал о данных ему трёх условиях. Они казались такими недоступными, как объятия матери, такими далёкими, как звёзды, такими непонятными, как мир. — Как ты там, отец? — обратился Драко к звёздам в полушепоте. — Превратился ли ты в такое же ничтожное создание, как и я? Попал ли ты в рай? Или нашёл себе пристанище в Чистилище? Исполнил ли ты желание наших противников, горишь ли в Аду? Смотришь ли ты сейчас на меня яркой звездой? — в надежде спросил он. — Что там за чертой? Стоит ли мне из последних сил гнаться за этими чёртовыми заданиями, чтобы попасть в Рай? Есть ли он вообще? — Драко упал с кресла на пол, встав на колени, не отрывая своих глаз от неба. — Дай мне знак, отец. Дай мне знак, что ты хотя бы слышишь меня. Тишина сопутствовала его тихие мольбы, больше похожие на шорох ветра в жухлой осенней листве. — Почему от плохого я пришёл к ужасному? Почему в моей жизни не было даже шанса почувствовать себя хорошо? — прошептал Драко, чувствуя подступающий к горлу болезненный ком обиды. — Зачем ты вынудил меня пережить всё это? Зачем дал ты мне такую жизнь? Чем я заслужил? Ненавижу тебя! — крикнул он вдруг ввысь. — Почему так больно, ведь я умер, — отчаянно спросил Малфой, падая на деревянный пол, утыкаясь носом в паркет. — Почему всё ещё испытываю эти дурацкие эмоции? — последовало минутное молчание, наполнившееся вскоре задушенными всхлипами. — Отец, я так хочу домой... Я скучаю, папа. Я хочу домой. Забери меня отсюда, пожалуйста. Где моя мама? Мама... Жива ли она? Неужели, я никогда больше не увижу её, мою маму?.. Я хочу умереть, пожалуйста! Я хочу быть с тобой, папа, я хочу увидеть маму. Драко вновь возвёл свои налившиеся слезами глаза к небу. Оно оставалось по-прежнему тёмным и молчаливым. Ночь прошла беспокойно, за тяжелыми мыслями о заданиях. Сколько раз Малфой срывался на вой безнадёжности, словно он превратился не в призрака, а в безумного оборотня, сколько раз слёзы начинали течь по его зудящим от соли векам и щекам — он давно сбился со счёту. Хмурое утро встретило его около пяти часов утра. Серая пелена заволокла чистое ночью небо, будто бы укутывая его пуховым одеялом перед долгим сном. Днём Драко укрывался в забытых классах, где не ступала нога волшебника этак с пару десятилетий. Там, окруженный пылью, он просидел весь день, собирая по крупицам все воспоминания, все его смертные тревоги воедино, ища разгадку к задаче. Душа, разум... — безостановочно крутилось в его голове. Что терзало его душу и разум при жизни? Малфой старался следовать совету Николаса, прислушиваясь ко внутреннему голосу, но тот хранил мёртвое молчание. Кажется, его внутренний голос отправился почивать туда, куда не впустили Драко. К вечеру Малфой вышел из своего скромного убежища, старательно обходя людные коридоры иными путями. Студенты, должно быть, сейчас ужинали. И Малфоя потянуло в Большой зал, где на тот момент собрались почти все живые и не совсем живые существа Хогвартса. Душа, разум, сердце... — снова всплыло в мыслях. Взгляд зацепился за улыбающегося Гарри Поттера. Он слушал свою однокурсницу Грейнджер, которая, активно жестикулируя, рассказывала ему нечто очень интересное, во всяком случае, такой вывод Малфой сделал по смеющимся глазам Поттера и чуть покрасневшим щекам его подруги. Драко вздрогнул, когда увидел, что с другого конца зала ему машет рукой Почти-Безголовый-Ник. В тот момент Драко подумал, что у Николаса действительно большие проблемы с головой. Все призраки в помещении тут же обратили своё внимание на него. Малфой едва успел нырнуть в ближайший потолок, оказавшись в узком коридорчике. Ему оставалось лишь надеяться, что никто кроме Николаса не успел разглядеть в сумраке светлую фигурку новоявленного привидения. Такой неосторожности Малфой решил впредь не допускать. Нужно максимально ограничить нежелательные знакомства с другими призраками Хогвартса. Ведь, как сказал сам Николас, они все чересчур болтливы. Однако на ещё одно опасное действие Малфой решился в тот же день, словно бы никакого обещания несколько часами ранее он себе и не давал вовсе. Итак, одинокая высокая фигура возвышается посреди тихой тёплой спальни поздней ночью. Покой мерно укрывает спящих гриффиндорцев неосязаемым пледом тусклого сияния луны. Драко подплывет к не до конца зашторенной пологом кровати у каменного арочного окна. Там он обнаруживает безмятежно почивавшего студента, чьи кудрявые локоны невесомо накрывали белоснежную подушку. Луна в наглую разлила свой бледный свет по его молочной коже, отчего тот во сне поморщился. Душа, разум... — снова мысленно произнёс Драко.Он бесшумно зашторил окно. Нахмуренное лицо спящего разгладилось, и он едва заметно улыбнулся во сне. Гарри Поттер продолжил спать спокойно в своём прекрасном счастливом настоящем.И сердце, — со вздохом закончил он. Драко же ждёт нескончаемое будущее, не имеющее как предела, так и смысла.