Глава 16 (1/1)

Музыка – лучшее из искусств. Пожалуй, это было единственное, в чём меня нельзя было переубедить.Литература не могла сравниться с музыкой, ибо литература ограничена, что бы там ни говорили Толстой, Пушкин и Лермонтов. Разве есть на свете кто-то настолько могущественный, чтобы словами описать звёздное небо так, чтобы всем людям на Земле показалось, будто до этого неба – один шаг, будто оно перед ними во всей его красе?! Такое чёрное, ясное, прозрачное, такое неописуемое? Кто, кто из шести миллиардов населения этой планеты сможет передать истинные чувства плачущей матери? А смеющегося ребёнка? Как в одном слове можно заключить всё самое сокровенное, необъяснимое, неясное, бесценное?Живопись нема. В портретах людей я никогда не могла разглядеть огня, души, хоть самой малой частицы того, что делало бы их живыми. Все они были одинаково безлики, все походили на жертв Медузы Горгоны – застывшие в одном положении, пустые оболочки прежней жизни…Всё не то, всё не так…Музыка, музыка, одна лишь музыка обладает даром воплощать в себе эмоции и чувства! От игривой непринуждённости кокетки до смертельнейшего отчаяния изгоя, от смеха до слёз, от крика до шёпота – всё в ней, всё это в ней одной! Бетховен показал нам лунный свет, Вивальди все четыре времени года, а Моцарт сумел написать свою смерть. Я могу рассказать историю своей жизни без помощи бумаги и чернил, не раскрывая рта – мне нужен лишь рояль. Он всегда со мной, как тот сурок из песни Бетховена. Клавиши, педали – словно ключики к моему сердцу.А ещё… а ещё в музыке можно найти пристанище от серости повседневности, от горя, от мирских забот. Если сердце истосковалось по несуществующему, то поможет лишь одно лекарство – музыка, музыка.

Поэтому я и играла. Но на этот раз – не от тоски. А от смущения и стыда. Вальс, гавот, контрданс, сарабанда, а затем сонаты, ноктюрны и этюды, бесконечное число этюдов… Лишь бы не видеть Себастьяна.О небо, зачем же я его поцеловала?***Ничего не произошло – какие чудесные слова! Как же хочется произнести их, уверовать в них, огородиться ими, как каменной стеной от такой мучительной действительности. Пожалуй, ещё неделю назад я так и сделала бы, случись что-нибудь нелогичное в наших взаимоотношениях с Себастьяном. Но в этот раз было уже просто глупо делать вид, что всё в порядке. Нужно собраться с силами и разложить ситуацию по полочкам, как я всегда это делала. Без сомнения нужно, но… Я в отчаянии заставляла пальцы перепрыгивать с одной клавиши на другую, выбивать из рояля звуки один громче другого, чтобы хоть как-то отвлечься от серьёзных мыслей. Срабатывала давняя привычка, и я бежала от самой себя. Без сомнения потому, что даже не в глубине души, а прямо тут, совсем рядом, за тончайшей перегородкой сознания, я знала ответы на мучившие меня вопросы. Но откуда найти смелость встретить их лицом? Я загоняла себя в ту же ситуацию, в которой оказалась в июне, понимала это, и… не делала ровным счетом ничего. Просто наполняла дом звенящим рокотом рояля с пяти до одиннадцати вечера, после похода в школу и старательно сделанных уроков. И хотя прошло только три дня с тех пор, как мы вернулись из Берлина, они показались мне тремя долгими ноябрьскими неделями, когда время тянется как позавчерашние макароны, если наматывать их на вилку.

А ещё я злилась. На себя. За то что теперь проблема того поцелуя волновала меня почти так же, как и загадка родителей. В самом деле, поездка в Берлин почти ничего не прояснила! Я лишь нашла подтверждение своей правоте (довольно бесполезное с точки зрения органов прокуратуры) – родители живы. Но в целом всё стало ещё запутаннее. Письма отцу писал Генрих Судермаан, но он был отравлен буквально перед нашим приходом. Нейротоксин животного происхождения… позже Себастьян объяснил, что это был змеиный яд.Довольно экзотический способ убийства, особенно если тебе нужно убрать человека незаметно. И самовозгоревшаяся книга… Почему именно его воспоминания? Всё слишком закономерно, будто кто-то целенаправленно уничтожает все улики в этом ненормальном деле. Но зачем?Я устало протёрла глаза, а затем бросила взгляд на часы. 21:05. Я играю уже четыре часа подряд. Так и свихнуться недолго, особенно если думать исключительно о сверхъестественном. Ну почему же Себастьян молчит?!- Госпожа, могу я войти?***Себастьян стоял, прислонившись к дверному косяку. Руки его были сложены на груди в замок, и в одной из них я заметила свернутые в трубочку листки бумаги.- Конечно, зачем ты спрашиваешь?— ответила я, снова протирая глаза.- Вдруг вы не желаете меня видеть? В последнее время вы стали очень далеки, – сказал Себастьян, неслышно вступая в комнату.- С чего это ты так решил? – разыгрывая недоумение, поинтересовалась я, — Я же не должна всё время находиться с тобой, как приклеенная. Или я ошибаюсь?Демон ускользающе улыбнулся:- Вы сами говорили, что мы связаны. Разве не так?- Знаешь, я думаю, что иногда ты можешь немного ослаблять поводок, чтобы я не задохнулась, – довольно резко ответила я.Демон задумчиво склонил голову в бок, продолжая неопределённо улыбаться. Своим присутствием он выводил меня из душевного равновесия. Начинало казаться, что даже не глядя на меня, он понимает всё, что творится в моей душе. Как если бы я была прозрачнее горного хрусталя.- Вы играете уже так долго… Думаю, вам следует прекратить. У вас покрасневшие глаза, — наконец заговорил он.- Усталости ни в одном глазу, — напрягая все силы, чтобы достойно соврать, ответила я, — Готова играть ещё хоть сутки без вреда для здоровья.Этой маленькой тирадой я надеялась выпроводить его из комнаты. Но ошиблась. Себастьян просиял улыбкой – такой светлой, красивой и почти доброй, что моя душа едва не взлетела до небес.- Тогда я думаю, вы будете не против, если я предложу вам новое произведение, — сказал он, протягивая мне листы бумаги, — Это Вагнер.- Никогда не видела такого, — ответила я, пробегая по нотам взглядом, — И оно…В животе у меня всё заледенело от какого-то неясного предчувствия:- Оно играется в четыре руки? – с запинкой спросила я, хотя всё было более чем очевидно.- Да, — негромко ответил Себастьян, и от звука его голоса у меня отяжелели руки. Было в этом голосе что-то от осеннего листопада и горячего глинтвейна, один запах которого согревал тело и дурманил голову, — Сыграете со мной?Я обречённо кивнула, отодвигаясь на стуле, чтобы освободить место. Какой кошмар, что я такая безвольная…Игра в четыре руки – это всегда нечто большее, чем вы увидите. Глаза здесь – не помощники. Забудьте про разум, распахните душу, заставьте сердце биться сильнее – только тогда вам удастся до конца понять всю сущность этого таинства. Когда сердца бьются рядом, когда руки соприкасаются в непрерывном танце по клавишам, когда мысли, кажется, готовы слиться в единое целое с рождающейся мелодией – кто осмелится сказать, что в этот момент ничего не меняется? Нет, сама планета, кажется, замирает, на долю секунды прекращая свой вечный путь, воздух оживает, звуки становятся осязаемыми. И если музыка действительно всемогуща, то разве можно соврать, умолчать, скрыть правду в ту секунду, когда тебе кажется, что ты дышишь в унисон со всем живым на Земле?! Нет… Музыка уберёт все замки с твоего сердца, откинет занавеси лжи и заставит тебя взглянуть правде в лицо. В музыке – не соврёшь. Потому что играешь душой…Я помню, когда мне было 11 лет, я спросила у мамы о том, как папа сделал ей предложение. Она тогда взглянула на меня с улыбкой, полной безграничного счастья, словно давно ждала, что я спрошу. ?Он играл мне?, — был её ответ.Что нового я узнаю о себе, когда сыграю с Себастьяном в четыре руки?До чего же я этого боюсь...И до чего же мне это хочется...***- Вы не желаете проиграть ноты хотя бы один раз? – поинтересовался Себастьян, раскладывая листки бумаги на пюпитре.- Нет. Я их уже просмотрела, мне достаточно, — ответила я, — Это ты не перепутай пальцы в своей партии.- Да, госпожа, — очень широко улыбнулся демон, напомнив мне голодную акулу, — Буду стараться изо всех сил...Я тихо и немного нервно вздохнула, а затем бережно коснулась клавишей пальцами. Мелодия – слабая, хрупкая, похожая на шёпот ветра, полилась по комнате. Я затаила дыхание от неясного восторга, от преклонения перед такой прекрасной музыкой – будучи еле слышной, она заставляла моё сердце заходиться в какой-то сладостной судороге. Звуки дрожащие, тихие, почти мерцающие, они выскальзывали из-под пальцев, как лесной ручеёк, и стремились куда-то вдаль, затихая в черноте за окном. Я не заметила, когда Себастьян присоединился ко мне – просто ручеёк стал полнее, мощнее, зазвенел смелее и глубже. Мелодия стремилась к светлому, ясному, чему-то высокому, однако продолжала шептать и трепетать, с каким-то неясным рыданием вытекая из-под наших рук.Сердце моё колотилось прерывисто, в такт мелодии; ощущение того, что Себастьян рядом заставляло дыхание учащаться. Играть рядом с ним так близко – это было и удовольствие и мучение одновременно. Голова кружилась от сознания того, что я балансирую на грани, что это куда больше, чем просто игра, в сотни раз больше, что я в любой момент могу упасть, сорваться, и тогда то, что я так тщательно скрываю даже от самой себя, вырвется наружу и накроет меня с головой. Спасения не будет никогда.А мелодия по-прежнему шептала и шептала, то замирая на долю секунды, то вновь продолжая неуловимо порхать в воздухе. Дважды она, казалось, стремилась дойти до пика, но оба раза срывалась и продолжала жалобно стенать. Однако мы миновали уже два листа, и теперь приближались к кульминации. Мелодия нарастала, в ушах у меня звенело эхо, многократно отражавшееся от пустых стен. У висков бились жилки, словно в каком-то ожидании. И вот тут-то... Да, вот тут-то всё и произошло.Себастьян звонко ударил по клавишам, я перелистнула страницу, а затем демон внезапно оторвал левую руку со второй октавы и перекинул её на большую октаву. Перекинул за моей спиной, так, как если бы обнимал меня, продолжая играть. Тепло его тела... Я быстро и испуганно подняла голову, ища его взгляд. Он сосредоточенно изучал ноты, и казалось, совсем не замечал моего волнения. ?Сумасшествие! Что он делает?!? — пронеслась в голове паническая мысль, пока я старательно играла одно особо трудное место, в котором пальцы моих рук едва ли не переплетались друг с другом – так близко приходилось играть. А Себастьян всё сдвигал руки, прижимая меня к себе крепче и крепче, отчего у меня в голове начинал разливаться бурый туман. Мелодия победоносно звенела, как сотни флейт, гремела, как десятки труб, и размеренное дыхание демона справа от меня словно опьяняло. Пальцы немели, а сознание плавилось, но я молила себя об одном – лишь бы доиграть эту мелодию до конца, только бы вытерпеть это, потому что если не выдержу...

Громче, громче, громче – или крепче, крепче, крепче? Я уже не понимала, где кончается мелодия, и где начинаются руки Себастьяна. Всё сплелось, спелось, сыгралось в какой-то странный, ядовитый мотив...Рояль тонул в калейдоскопе ярких пятен, и музыка больше не была шёпотом ветра – что-то грозное, яростное, душервательное звучало теперь в комнате, что-то не человеческое — но это потому, что вместе со мной играл демон. Задыхаясь, я скользнула пальцами по черным клавишам – вызвала из глубин рояля стонущий звук – и затем откинулась назад, на плечо демона, дрожа всем телом. Он грациозно убрал руку с клавиш, и последние отзвуки той дикой мелодии растаяли в ночи.

Я хотела что-то сказать, хоть пустяк, хоть глупость – но сказать, однако горло словно ссохлось. Руки демона по-прежнему обнимали меня, и это, наверное, действовало не хуже любого нейротоксина.

- Госпожа, — тихо прошептал Себастьян мне прямо в ухо, — вы же помните наш контракт...- Да, — удалось выдохнуть мне. Воздух в горле показался сделанным из железа.- Любое ваше желание, всё что угодно... – продолжал демон, бережно удерживая меня на месте, — Вам не стоит скрывать...Я закусила губу, чтобы не простонать. Что он знает такого, чего не знаю я? Зачем он это говорит? К чему?Пальцы Себастьяна пробежали вниз по моей руке, и замерли на талии. Я с трудом повернула негнущуюся шею, и увидела улыбающиеся губы демона – близко, слишком близко...- Вам не стоит страдать... – гипнотическим голосом шептал он, — никогда...Его горячее дыхание обжигало мне лицо, и кроме этого лица не осталось ничего. Весь остальной мир давно расплавился, а затем превратился в ничто.Были только я и он.Ближе...

- Не стоит... никогда... – неслышно выдохнул Себастьян.Жарче...Я обречённо закрыла глаза...И тут зазвонил телефон.***Планета Земля вернулась на свою орбиту, Солнце зажглось опять, воздух перестал плавиться, а я, наконец, вернула себе способность мыслить. Мозг снова исправно посылал нервные импульсы во все части тела, и я не повременила воспользоваться этим. Вскочив на ноги, я попыталась вывернуться из хватки Себастьяна, а когда потерпела фиаско, то оттолкнула его в грудь – недостаточно сильно, чтобы он отшатнулся, но достаточно для того, чтобы дать ему понять – мне это не по душе. Он послушно разжал руки и отодвинулся. На секунду наши глаза встретились. Я не знаю, что он усмотрел в моих, но в его глазах я нашла сосущую пустоту, ужасную от того, что, будучи пустотой, в ней всё же было что-то. Эмоция, которая мне недоступна... нечеловеческая, невыразимая.- Я возьму, — зачем-то шепнула я и бросилась в зал так быстро, как если бы за мной снова гнался Рональд Нокс со своей газонокосилкой.- Алло, я слушаю! – громко и нервно крикнула я в трубку, когда добежала. Мне было просто страшно услышать шаги Себастьяна у себя за спиной.- Спасибо, что сообщила мне об этом, — раздался прохладный, чуть искаженный километрами расстояния голос, и мне захотелось рассыпаться на куски от облегчения.- Верочка! Это ты! Боже, как я счастлива!! – простонала я в трубку и была вынуждена опереться на барную стойку, чтобы не упасть. По всем признакам — почти непреодолимому желанию плакать и смеяться одновременно, я поняла, что нахожусь на грани истерики.- Правда? Ну, мне действительно приятно это слышать. Вообще-то, я за домашним заданием, — жизнерадостно сообщила Вера.- Домашка? Конечно, сию секунду, я только поднимусь наверх, я там дневник оставила, — залепетала я, нервно оглядываясь на музыкальную комнату. Оттуда доносился звук отодвигаемого стула, и шебуршание бумаги. Живот скрутило волной страха. Я выдавила из себя, — М-м-м, как ты?- Полный комплект: кашель, насморк, горло. Врач сказала, что придется просидеть дома минимум неделю. Я так огорчена, — смеясь, ответила Вера, но я не поняла, шутила ли она, или же это было правдой. Обычно мне это удавалось с первого раза, даже не смотря на её специфическое чувство юмора и желание иронизировать буквально над всем. Просто в тот момент я была крайне занята, забирая с собой второй радиотелефон, чтобы пресечь возможные попытки Себастьяна подслушать наш разговор. Хотя в глубине души червячок сомнения намекал на то, что вряд ли его остановит такая мелочь. Тут нужен приказ. Но я его никогда не отдам – слишком это унизительно.- Сейчас, ты не уходи, я мигом найду дневник... – перепрыгивая через ступеньки, бормотала я.- Ария, я готова ждать хоть три часа, у нас бесплатный сеанс, очнись! Можем говорить, сколько вздумается, а потом ещё и молчать в трубку, если говорить надоест.- Да, конечно, — рассеянно, вслушиваясь в звуки на первом этаже, ответила я и тяжело рухнула на стул, непослушными руками листая дневник, — Записывай, по математике страница 456, номера 79, 81 и 93. По здоровью выучить таблицу про наркотики, которую писали неделю назад. По химии...- Стой!! Я не робот, рука бегает по тетради со скоростью 25 слов в минуту, это мой лимит. Выучить... наркоманскую... таблицу... Дальше.— По химии ничего, она заболела, у нас подняли урок. А по русскому лингвистический анализ текста с 60-ой страницы. Это ?Антоновские яблоки?Бунина, обрати внимание на тематическое поле яблоки-память.

- Господи, какой бред, — пробурчала Вера, дыша в трубку.Я нервно засмеялась, глядя через плечо на лестничный пролёт – не появится ли черноволосая голова.- Что делали сегодня?- Ничего особого – учили, болтали, ели... Без тебя как-то скучно. Выздоравливай скорее!- Стараюсь по мере сил: пью клюквенные морсы и ем апельсины килограммами. Нет, ты мне скажи, почему я должна пить клюквенный морс?- Потому что он полезный.- Я ненавижу клюкву, — отчеканила Вера, — Она волокнистая, а ещё и кислая. Дай угадаю — ты играла, и я прервала тебя?- Да, но как ты догадалась? – удивилась я.- Ты где-то между небом и землей. Приём, приём! А ну-ка переведи 25 слов в минуту в метры в секунду!Я замычала и зачирикала ручкой по бумаге:- Средний размер слова?- Два, кома, пятьдесят два сантиметра, — после небольшой паузы, в течение которой она производила расчеты, ответила подруга.- Слушай, выходит 0,00042 метра в секунду, — исписав клочок бумажки, наконец возвестила я, — Вполне реальная цифра, как тебе кажется?Я получала удовольствие, забивая себе голову чепухой.- Ну и черепаха же я! – рассмеялась Вера, — Послушай, пишу я...Вера – особенная, в лучшем смысле этого слова. Она не теряет связи с реальностью, она почти всегда в курсе новых, забавных событий, она лучше всех находит весёлые факты, ссылки, фильмы и рассказы, и при всём этом – она глубже, чем я её знаю, глубже, чем ей самой кажется. Вере можно рассказать любой секрет и не бояться предательства. Она надежнее любого швейцарского банка. Но сама она никому про себя ничего не рассказывает. Из её родственников я знакома только с её матерью, а отца не видела даже на фотографиях. У неё бывают периоды ?спада?, когда она словно заживо похороненная ходит – но при этом из неё и клещами не выдернешь, что её мучает. Однако чаще всего она выглядит так, словно с трудом удерживается от смеха.

Вера была со мной, когда пропали мои родители, она сумела найти верные слова, чтобы не дать мне сломаться. Может быть она сумеет найти их и сейчас?- ... и мне стало непонятно, почему в секту идут вроде бы совершенно нормальные люди.- Да, это странно, — промычала я, ощущая неловкость. Диалог пресёкся. Вера, несомненно, ожидала от меня более развернутого ответа. А я вращала в голове начало тяжелого разговора.- Ну-у-у, ладно, я тебе завтра звякну, хорошо? Спасибо за домашку! – наконец решилась Вера. Голос звучал бодро, — Будь ум...- Вера! Стой! Извини! – панически вскричала я, — Мне нужно с тобой поговорить! Тет-а-тет.- О, это всё объясняет, — как-то успокоено прозвучал её ответ, — В чем дело? Мне настроиться на печальные новости, или это нечто приятное?- Это... тяжело подобрать верное слово. Это нечто очень неясное и выматывающее, — дергая себя за волосы, ответила я.- Ладно, с этим тоже справимся. Рассказывай.- М-м-м, — я снова оглянулась на лестницу, — Представь себе, что на Земле есть один человек...- Только один? – прервала меня подруга, — А куда я дену все остальные 6 миллиардов?!- Нет, не так! – простонала я, соскакивая со стула и начиная быстро обходить лестницу, чтобы постоянно иметь Себастьяна в поле зрения, — Все на месте, но это человек... он выделяется! Он не такой, как все.- Хуже, лучше?- Ху... не знаю... Я не уверена. Есть в нём какая-то черта, которой больше ни в ком нет. Он...- Особенный, — подсказала Вера.- Да, но не так, как ты думаешь! Он не один из таких ?непонятых художников?, или там гениев с трубой на голове. Он поразительный, ты понимаешь? – почти с отчаянием тихо воскликнула я, пытаясь любыми способами донести свою мысль.- Конечно, понимаю. Он поражает, — спокойно ответила Вера, и мне захотелось расцеловать её за эти слова, — Продолжай.- Он силён – и морально, и физически. Но морально всё же сильнее. Его не сломать, сквозь него не пробиться. Он как скала, нет, крепче... как смерть. Да, это ему подходит – как смерть. Он умеет красиво говорить и его невозможно переспорить. О его качествах можно говорить вечно, но я опишу двумя словами. Вера, он почти идеален.- А почему почти?- Потому что он фальшивый, — ответила я.Вера промолчала. Через телефонную трубку я могла слышать, как её сестричка Таня распевает рождественские песни, и мне отчего-то стало страшно, слыша эти весёлые звуки.- Он красивый? – наконец спросила девушка.- Безумно, — на одном дыхании выпалила я. Слово обжигало рот, мысли – щёки, — Красивее всех, кого я видела и с кем встречалась. И глаза, и губы, и волосы, и кожа – всё до невозможности совершенно! А голос... Вера, ты знаешь, у меня отличный слух, я могу отличить что угодно от чего угодно, воспроизвести любую ноту, но его голос – он идеальнее всего, что я слышала. Веришь ли? Нет, ты мне веришь?- Ария, — устало вздохнула девушка, — Я – Вера. Я не могу не верить.- Ой, — растерянно ответила я, даже не зная, как отреагировать, — Ну тогда ты поймешь и остальное. Когда я вижу его – у меня что-то внутри словно дергается... Будто ломается! Когда он до меня дотрагивается... Вера, мне действительно тяжело признаться, но мне кажется, будто я испытываю два чувства одновременно, — быстро, боясь сбиться, проглатывая окончания, шептала я в трубку, — Удовольствие, и какую-то боль. Болезненное наслаждение, наверное... Это ужасно! С чем бы сравнить... Не знаю. Это несравнимо. И в этот момент я перестаю быть нормальной Арией, понимаешь ли? Какие-то страшные сочетания чувств и эмоций, боль в груди и ненормальные желания.- Да, понимаю, — задумчиво и очень грустно отозвалась Вера, — Веришь ли? Я действительно тебя понимаю...- Тогда скажи, — задыхаясь, прошептала я в трубку, — Что это всё значит?Томительной паузы не было.- Всё просто, — ответила лучшая подруга, — Ты его любишь.Стены из иллюзий рухнули, осыпав меня несуществующими осколками.***Узнать правду было больнее, чем бежать от неё. Наверное, лучше было бы продолжать закрывать глаза на всё, что происходило, но... Слова были сказаны, телефон работал, а значит, что уже ничто не могло быть, как раньше.Пока мозг старательно обрабатывал информацию, губы подчинялись рефлексу и чувствам:- Нет, — зачем-то прошептала я, судорожно впиваясь пальцами в телефонную трубку, — Не так...- Хочешь сказать, я вру? Зачем? – ласково спросила Вера, – Ария, мои расчеты верны. Погрешность минимальна, а значит, ошибки быть не может. Ну, если только у тебя на него не аллергия.- Но это ужасно, — в отчаянии простонала я, уже не заботясь о том, услышит ли демон наш разговор, или нет, — Это ужасно, гадко, отвратительно, мерзко, неправильно, это что угодно, но не любовь!- Может это страсть? – высказала предположение Вера, и я обессилено съехала по шкафу на пол, прислонившись к отделениям с книгами Дюма и Пушкина.- Верочка, как мне плохо... – просто сказала я, так как сил уже не хватало на длинные фразы.Вера молчала долго, а когда заговорила, то голос у неё подрагивал:- Ария, ты можешь бросить трубку после моего вопроса. Я плохая подруга, но я хочу понять, что с тобой происходит все эти семь месяцев. Скажи мне, пожалуйста, тот, кто вызывает у тебя эти чувства... Он... В общем — это Себастьян?Мне захотелось бросить трубку. Но я не сделала этого, так как Вера была хорошей подругой.- И ты снова права, как всегда... – сказала я, потому что она ждала ответа.- Ария, ничего плохого нет! Ну да, он старше, да, он тебе родственник. Но что с того? Мой прапрапрадедушка женился на своей кузине, и никто его не осуждал, — начала успокаивать меня Вера, — Тебе в мае уже 18 лет! Делай что хочешь, тебя никто не осудит!- Не-е-ет, — простонала я, сжимая руки от бессильной злости и безнадёжности. Проклятые тайны, которые не дают мне быть честной с самым близким человеком на Земле!— Если бы всё было только из-за этого! Всё хуже, я просто не хочу его любить! Не хочу! Не верю! Ложь!- Ла-а-адно, — потянула Вера, — Попробуем по-другому. Кто заставляет тебя его любить? Не надо, не люби!- Но если ты говоришь, что...- Ария, я много чего говорю, но ведь если разобраться, то более половины особого смысла не несёт. Слушать надо себя и свои желания.- Мои желания мне противоречат!- Послушай, а что плохого в любви? – рассердилась вдруг Вера, — Нет, объясни мне по-человечески! Миллионы готовы распрощаться со всем, что имеют ради этого чувства, о нём писали книги сотни лет назад, и будут писать ещё столько же! Фильмы снимаются о любви! Песни поются о любви! Ну, так что в ней плохого?!- Вера, на этот раз всё не так! Моя жизнь – не фильм! Тут всё хуже!- Это из-за родителей? Ты чувствуешь себя виноватой? – спросила она быстро.- Нет... Да! Не знаю, нет... Послушай, зря я затеяла этот разговор...- Нет, не зря, ты... – прервала меня она.- Стой, дай договорить! – покачала я головой, — Вера, тут всё так запутано, что я этот клубок и за всю жизнь не размотаю. Ты открыла мне глаза, но только ещё одна петля ниток прибавилась. А рассказать больше я не в силах.- У тебя появились тайны, Ария, и это нехорошо, — печально ответила Вера.- У тебя они тоже есть, но мне ты их не рассказываешь.- А ты уверена, что хочешь их слышать? – осведомилась Вера, и в её голосе зазвенела беспощадность, — Зачем мне загружать тебя своими проблемами?- Ну а ты хочешь знать мои? – в тон ей спросила я, холодея в душе от той мысли, что этим диалогом, возможно, отдаляю себя от такого друга, который встречается раз в век.- Я сильнее тебя, я хочу знать, — сказала Вера с прежней теплотой в голосе, и я поняла, что страхи ложны, — У меня хватит сил вытянуть тебя из пропасти.- Из этой... – со слабым смешком сказала я, — уже нет.- Ария, ты моя лучшая подруга. Подумай над всем, что я сказала. Сделай выводы. Не торопись. Я всегда рядом. Когда ты решишь, что время настало – звони. Я всегда дома, если я не в школе, — возвращая себе вечную иронию, ответила Вера, но я знала, что на самом деле ей вовсе не смешно.- Спасибо, — шепнула я, проводя пальцем по корешку какой-то книги.- Да уж. Не уверена, что тебе стоит меня благодарить. Советую просто поспать, и не зацикливаться на всей этой кутерьме, — сказала Вера и шумно вздохнула, — Спокойной ночи. Завтра я снова позвоню.- Звучит как угроза, — улыбнулась я, превозмогая желание забиться в книжную полку и никогда оттуда не вылезать.- Это же я, — ответила Вера и отключилась. В трубке послышались гудки.Вот она – правда. Голая, жестокая и беспощадная. Правда, от которой болит голова и на душе так плохо, словно там только что передралась дюжина ядовитых змей.Я люблю Себастьяна. Я шевельнула губами, пробую фразу на вкус. Ужасно. Не хочу верить.Отчаяние накатывало волнами, затем отступало, а потом всё начиналось сначала. Хотелось просто разрыдаться и рыдать до тех пор, пока слёзы не кончатся, пока задыхаться не начну. Это я и сделала. Чёртов контракт, чёртов Себастьян, чёртов Берлин, пропади оно всё пропадом!! Ненавижу! За что всё это?! Зачем меня вырвали из старой жизни и зашвырнули куда-то туда, где одна грязь, одна ложь?! Ничто не приносит успокоения – ни друзья, ни музыка, всё словно травит меня, убивает, уничтожает изнутри!!- Госпожа, — раздался голос над самым ухом, но сил пугаться и отрывать руки от лица у меня не было, — Госпожа, не надо плакать. В вашей жизни и так...- Всё не так, ясно?! – прорыдала я, — За что, интересно?- Но ведь вера именно это и предполагает, — возразил Себастьян, пытаясь заставить меня поднять лицо, спрятанное в ладонях. – Испытания, чтобы доказать свою преданность и силу духа.Я отбрыкнулась ногой, но не попала. Слёзы не утихали, своим присутствием Себастьян побуждал меня плакать сильнее, напоминая о том, чего знать я не хотела:- Кто бы мне это говорил! Папа Римский? Патриарх всея Руси?! – яростно крикнула я, — Ты – демон, я – человек! Слушать тебя не желаю!!- А чего вы желаете? – тихо осведомился демон. Мир я упорно видеть избегала, пряча лицо в ладонях, но судя по звукам, он садился по левую руку от меня.Я замотала головой, чувствуя, как слёзы скатываются по носу:- Не знаю. Спокойствия, доброты, сердечности... От тебя я их не дождусь, и не надо лгать мне тут! – голос сорвался.- Но я никогда не лгу, — возразил демон, убирая волосы с моих плеч. Я передёрнулась, но он не отодвинулся и, наоборот, приобнял за плечи. На одно мгновенье два желания во мне – вырваться или остаться, столкнулись друг с другом и отчаянно забились в груди, стремясь подавить одно другое.Я осталась.Себастьян прислонил меня к своей груди и кончиками пальцем начал успокоительно поглаживать по волосам:- Не нужно плакать, — шептал он своим бархатным голосом, — Вам никогда не нужно страдать, госпожа. Я обещал не допускать этого, но... Вы сами себя травите: своими тайнами, недосказанностью, надеждами...Я по-прежнему плакала, но уже без прежней ярости. Наверное, просто нужно было выкричаться. Голос демона убаюкивал.- Я ваш слуга до самого конца, я пройду с вами через все тернии.- К звёздам? — истерически рассмеявшись, спросила я и отодвинулась, чтобы взглянуть ему в глаза.- Куда прикажете, — ответил он, встретив меня твёрдым взглядом, а затем снова прижал к себе, не давая даже двинуться.А мне и не хотелось двигаться. Слушая мерное, абсолютно точное биение его сердца, я пыталась смириться с тем, что открыла мне Вера. Больно, мучительно, правда укоренялась в моём сознании, и я не испытывала той лёгкости, которая обычно бывает после того, как раскроешь душу лучшему другу.Где-то там, за десятками дорог и сотнями многоэтажных домов сейчас напевала рождественские песни сестра Веры, в центре города торжественно зажигали главную новогоднюю ёлку, папы и мамы уводили раскрасневшихся детей с ледяных горок, а я... А я рыдала, прижавшись к тому, кого любила и мечтала ненавидеть, потому что та любовь, которую воспевали в легендах и сказках, обернулась для меня острейшим лезвием меча.